Предел прочности. Книга четвертая (СИ) - Углов Артем

- Но что-то вас убедило в обратном?

- Ты, вернее твой отказ. Ни один нормальный человек не остался бы в академии после случившегося, но ты остался. Тебя могли снова забить до полусмерти, покалечить на всю оставшуюся жизнь и даже убить, а хуже всего - ненависть и презрение людей, с которыми жил в одной казарме, но ты остался… Остался, когда все кругом плевали в лицо, мазали говном стены.

Тут Валицкая перегибала палку: говном стены мазали – было, но чтобы плевали, такого не припомню. Или это метафорическое выражение? Вспомнилась малышка Альсон, пыхтящая словно ежик под весом тяжелой картины Маэстро.

«Они хотели извазюкать, а я сохранила», - сообщила она тогда важно.

Не правы вы, Анастасия Львовна, не все меня ненавидели. Если бы не Альсон, ни эта её по-детски искренняя поддержка, кто знает, надолго бы хватило Петра Воронова.

- Ты выбрал самый сложный путь, потому что был не виноват, потому что не хотел бежать побитой собакой поджав хвост, упертостью своей желал доказать собственную правоту и доказал. Именно тогда я и поняла, что из этого парня выйдет толк, у него стали внутри на целый лайнер хватит. Что тебе «Хрустальная Принцесса» после всего случившегося.

Тут с госпожой психологом не поспоришь: самая хреновая часть жизни, которую хотелось забыть, вычеркнуть из памяти раз и навсегда. Но вычеркивалось отчего-то другое - девять дней в Дальстане.

- Все эти похвальбы, поглаживания по головке… спасибо, конечно, Анастасия Львовна, очень мило. Только скажите честно, я вам зачем нужен?

- Воронов такой Воронов, - Валицкая всплеснула руками, словно изнеженная барышня, а не прожженный специалист Службы Безопасности, неведомого ранга и звания. Психолог она простой, как же, так и поверил. Она в «Доме» чувствует себя как дома, и никакая это не тавтология, а самая что ни на есть правда жизни.

- Я больше не буду тебя в чем-либо убеждать, все равно не поверишь, - произнесла она с великой печалью в голосе. Вздохнула для убедительности, мягким касанием пальцев прошлась по краю чашечки, словно под подушечками был не бездушный фарфор, а нежная человеческая плоть. Гормоны игривым скакуном ударили в голову, так что на несколько секунд утратил способность нормально соображать, а госпожа психолог невинно заключила: - ты можешь уйти из Организации в любой момент, когда пожелаешь, можешь остаться и работать как прежде. Никто неволить не собирается и не планирует принуждать. Окончательный выбор остается за тобой, Петр… Только об одном прошу: не торопись, не принимай скоропалительных решений. Организация предоставит тебе несколько дней отдыха. Проведи их с пользой: развейся, посоветуйся с теми, кому доверяешь и подумай, стоит ли того четыре года обучения, чтобы вот так вот все бросить и вернутся домой.

Вы, конечно, стерва первостатейная, Анастасия Львовна, но еще и психолог отменный, этого не отнять. Все то вы просчитали, все продумали и уверен, даже знаете мое окончательное решение, хотя сам я его пока не принял. Мягко подталкиваете к правильному выбору, словно кошечка лапкой. Напомнили про давний случай с Ольховской, не преминули высказать свое восхищение за то что не сбежал, проявил стойкость характера. Провели невидимые параллели с текущей ситуацией, когда уйти проще, чем остаться. Дескать, выбор за тобой Петр, но ты же такой герой, настоящий мужик. Стоили ли того четыре года мучений?

А вот и не угадали, госпожа Валицкая, не на то давите. Или что думаете, выложили все про Михаила, что он глава религиозного культа и убийца и все, этого достаточно? Так и я у вас не ангел, если слухам верить. Пока по брату вопрос не закрою, лично сам без участливых посредников, не успокоюсь. Мне правду знать надо, а не официальную версию, изложенную представительницей Организации.

Гребаные девять дней в Дальстане, вспомнить бы еще, что там произошло.

На следующий день из «Дома» меня забрали. Стоило выйти на парковку, как широкий «корнэт» бесшумно подкрался со стороны спины. Происходи дело в родном мире, я бы непременно услышал шелест шин, но кругом царило иномирье, где все ни как у людей, а автомобили парят в воздухе. Водитель трубно просигналил, и я, дернувшись, едва не угодил под хромовый бампер.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- А нервишки-то не подлечил, курсант, - из открытого окошка показалась довольная физиономия Мо. – Садись давай, подброшу.

- Как ты…

- Как узнал, где тебя содержат и когда выпускать будут? - напарник довольно рыгнул и на меня повеяло знакомым запахом абрикосовых конфеток. – Так то для вас, зеленых и сопливых, объект секретный, а мы люди опытные и не про такое слыхали. Садись быстрее, курсант, не шлюха придорожная, чтобы уговаривали. И без того мочевой пузырь застудил, ссу по ночам, не переставая.

Прав был Мо, на дворе конец октября, когда деревья практически полностью лишились листвы, а на улице властвовал холодный ветер. Впору одевать теплое пальто, а не толстовку, которую прихватил в жаркий Дальстан, на всякий случай. Без лишних споров открываю дверцу, сажусь на привычное место рядом с водителем. Под попой шуршат обертки: Мо опять перекусывал на ходу и как это частенько бывало, не убрал за собой. Вон и стаканчик из-под кофе под ногами валяется, заметен отпечаток жирной пятерни на бардачке.

Мозес давит на газ и мы по плавной восходящей уходим в серое мглистое небо. Испытываю волнение и трепет, странное щемящее чувство, как в далеком детстве, когда взмывал к облакам на стареньких качелях.

- Соскучиться по тебе успел, почитай целый месяц не видел, - произнес Мо, не отличавшийся особой сентиментальностью. Голос его звучал аккордами довольного жизнью человека, словно он только и делал это время, что пил, гулял и шлялся по родным борделям. Зная Мозеса, уверен: именно так оно и было. – Как жизнь, курсант, как здоровье?

Вижу пухлую пятерню напарника, мелькающую над рулем в отрицательном жесте. И без того помню, что в служебной машине лучше лишнего не болтать, поэтому нейтрально отвечаю:

- Нормально, дали три дня выходных.

Мо солидно покивал головой, из-за чего двойной подбородок превратился в гармошку.

- А у вас что новенького, как Митчелл поживает, как Борко?

- Митчелл цветет и пахнет, Борко увольняться надумал.

- Как увольняться? – искренне удивился я. Самуэль, конечно, стонал и жаловался под гнетом бумажного пресса, но даже речи не заводил о том, чтобы уходить.

- Бюрократия, курсант, это такая штука, которая кого хочешь доконает, даже нашего брата. Но ты не переживай раньше сроку, за него Митчелл ходила просить. Майор хоть и выглядит человеком напрочь контуженным, угодившим башкой под копыта лошади, но положенный порядок блюдет и палку не перегибает. Обещал Борко дать настоящее дело, а заявление в ящик стала припрятал, дескать документ серьезный, пускай отлежится до поры до времени, а там видно будет.

В салоне возникла тишина, перемежаемая посвистыванием ветра – Мо не до конца закрыл окошко со своей стороны, из-за чего в салоне заметно сквозило. Шею застудит, опять кряхтеть начнет, на здоровье жаловаться. Ему только дай повод.

- Друзья твои приходили, - нарушил затянувшуюся паузу Мо.

Какие друзья? У меня их отродясь в иномирье не водилось.

- Про тебя узнавали, новости спрашивали: где ты, когда вернешься. Спортсмен повадился ходить почитай каждый день, а что ему, за стенкой работает.

- Дмитрий, который Леженец? – удивился я. – Чего это он?

- Вот и я не понял, чего. Думал нашей красавице Митчелл глазки строит, ан нет, он от своей блондинки прячется. Даяна совсем жизни парню не дает, заездила: то кофе подай-принеси, то отчет напечатай… Здоровенный бугай из Авосянов заглядывает периодически. Рожа обгоревшая зажила, так что выглядит теперь как попка новорожденного младенца: розовый, без единой волосинки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Представить вечно сизого от щетины Герба розовощеким было трудно, а Мо продолжил перечислять:

- Мелкая проныра приходила, кажется, Элиссон.

- Альсон, - поправил я напарника.