Король на горе - Джеймс Блиш

Гаскойн равнодушно посмотрел на бегущую ленту.

— Это верно, — сказал он. — Но я получил приказ. Если я ослушаюсь, меня ждет то же самое. Если никто не пострадает тем лучше.

Внезапный прилив чувства — я принял его за горе, но, может быть, ошибся, — на миг потряс его тело.

— Правильно. Не пострадает ваша семья. Весь мир узнает, что ваш полет — блеф. Но если таков приказ…

— Я не знаю, — резко произнес Гаскойн. — Я даже не знаю, получил ли я приказ. — Не помню, куда я его положил. Может быть, он и не существует.

Он растерянно посмотрел на меня с видом мальчугана, признавшегося в какой-то шалости.

— А вы знаете? — вдруг сказал он. — Я больше не понимаю, что существует, а что — нет. Со вчерашнего дня я потерял способность разбираться. Я даже не знаю, существуете ли вы и ваша личная карточка. Что вы об этом думаете?

— Ничего, — сказал я.

— Ничего! Ничего! В этом-то моя беда. Ничего! Я не могу распознать, где ничего, а где что-нибудь. Вы говорите, что мои бомбы — блеф. Отлично! А что, если блеф вы сами, а бомбы в порядке? Отвечайте-ка!

Его лицо сияло торжеством.

— Бомбы холостые, — сказал я. — А вот очки у вас опять запотели. Почему вы не хотите выключить увлажнение, чтобы хоть три минуты видеть ясно?

Гаскойн подался вперед — так резко, что едва не потерял равновесие, — и уставился мне в лицо.

— Не угощайте меня этим, — хрипло произнес он. — Не… угощайте… меня… этими бреднями…

Я застыл на месте. Гаскойн некоторое время смотрел мне в глаза. Он медленно поднес руку ко лбу и начал тереть его, водя рукой вверх и вниз, пока не размазал пот по всему лицу до самого подбородка.

Отведя руку, Гаскойн стал разглядывать ее, словно она только что душила его и он не понимал зачем.

— Это неверно, — уныло заметил он. — Я не ношу очков. Я перестал их носить с десяти лет. Последнюю пару я сломал, играя в короля на горе.

Он сел перед бомбардировочным пультом и опустил голову на руки.

— Ваша взяла, — сокрушенно проговорил он. — Похоже, что я совсем рехнулся. Я не понимаю, что вижу, а чего не вижу. Отберите-ка у меня пистолет. Если я выстрелю, могу что-нибудь повредить.

— Вы правы, — сказал я, нисколько не лицемеря, и, не теряя времени, убрал сначала пистолет, а затем ленту.

— Он поправится, — сказал я Жоане, когда увиделся с ней. — И, надо признать, он держался молодцом. С другим я не посмел бы так себя вести. Крепкий человек!

— Все равно, — ответила Жоана. — Им следует чаще сменять командиров космических станций. Следующий может оказаться не таким крепким. А что, если это будет шизофреник?

Я промолчал. Мне и без того хватало забот.

— Ты сделал большое дело, Питер, — проговорила Жоана. Хорошо бы записать его в памяти машины. Когда-нибудь эти данные могут пригодиться.

— А разве нельзя?

— Объединенные начальники штабов не разрешают. И не говорят почему. Они не желают, чтобы такие случаи записывались хотя бы частично «Ультимаком» или как угодно иначе.

Я уставился на нее. Вначале ее слова показались мне лишенными смысла. Потом я постиг их значение, и это было еще хуже.

— Подождите минутку, Жоана, — сказал я. — Правильно ли я понял? «Космическое превосходство» обанкротилось, так же как и «массированное возмездие»? Возможно ли, что спутник… и бомбы… Неужели я сказал Гаскойну правду и бомбы были холостые?

Жоана пожала плечами.

— Кто, не имея мудрости, затемняет истину, тот не оправдывает своего жалованья, — промолвила она.