Все сошли с ума - Александр Юринсон

До своей подворотни -- где недавно отсиживался, дожидаясь удобного случая -- я добрался благополучно. Стрельба прекратилась, но место мое уже было занято. Лицом к лицу я столкнулся с парнем моего возраста или чуть моложе. Мы оба держали автоматы наперевес и чуть не ткнули ими друг другу в животы. Чудо, что мы не выстрелили одновременно.

Он отступил вглубь под арку и смотрел на меня. В полумраке лица было не разглядеть, мне показалось, что глаза у него вполне нормальные. Но я знал, что через минуту они могут стать стеклянными или, наоборот, излишне живыми. Я надеялся, что мы успеем разойтись мирно прежде, чем это произойдет. И еще я надеялся, что это не произойдет со мной. Никогда.

Парень нерешительно пошевелил челюстью. Было так тихо, что я услышал звук этого движения.

-- Ничья? -- хрипло выдавил я.

Тут он и нажал на спусковой крючок. Я даже не стал отпрыгивать. Реакция у меня вообще неважная, за последние часы здорово обострилась. Но не быстрее же пули. Выстрелов, однако, не было. Странно, что его "калашников" стоял на предохранителе. Странно также, что я тут же не превратил его в кровавое месиво. Но ничего странного не было в том, что второго шанса я ему не оставил. Я огрел его дубинкой по уху; в этот раз получилось куда профессиональнее: он упал без сознания, из-под головы вытекла кровавая лужица. Череп, конечно, резиной не раскроить, но его ухо наверняка теперь будет вполне боксерское.

Вывод из приключения я сделал следующий: человеку с оружием нельзя давать возможности применить его. Кто взял автомат, тот сам виноват.

Я склонился над раненым, поднял его оружие и отстегнул магазин: он был полный. Тот солдатик, которому ствол вручили сегодня утром, сам им тоже не воспользовался. Зато мой арсенал теперь насчитывал патронов сорок. Или пятьдесят. Жить можно. Если не стрелять очередями. Я переставил предохранитель на одиночные и высунулся на улицу.

Внешне все было спокойно, но теперь в каждой щели сидели давешние наблюдатели, только вооруженные. Я зашел во двор и поднялся на чердак дома. По крышам можно отойти на квартал от этого места, и там, где я спустился, было безопаснее.

Теперь я направился к вокзалу. Городские бои мне порядком надоели, если уж вести партизанскую войну, то в лесу. Мне хотелось с наименьшими приключениями покинуть город; на худой конец добраться до дома, а железнодорожная ветка проходила в километре-двух от него.

Улочка была пуста, лишь несколько трупов валялись на тротуарах, а на проезжей части стояли две столкнувшиеся машины. Я крался вдоль домов, осторожно заглядывая в подворотни и парадные; никого не было. Вдруг со стороны вокзала раздались выстрелы, взрыв гранаты; отъехал автомобиль. Перестрелка продолжалась, кажется, лопнула покрышка, машину занесло и она перевернулась. Преследователи приближались к этой улице.

Мне ничего не оставалось, как броситься к ближайшей двери, оказавшейся входом в булочную. Магазин успели открыть, пока еще все находились в своем уме, а закрывать уже никого не нашлось. Внутри было темно и пусто. Я пытался заклинить входную дверь, когда почувствовал быстрые шаги за спиной. Резко обернувшись, я успел треснуть метнувшуюся ко мне тень прикладом по верхней части. Та пискнула и растянулась на полу.

Чиркнув зажигалкой, я присел рядом на корточки, ожидая любого коварства. Это была девушка, и похоже, что мой удар сломал ей нос и выбил все передние зубы. Так что сюрпризов от нее ждать было бесполезно. Я закурил и погасил огонек, продолжая задумчиво сидеть рядом. Время едва еще перевалило за обеденное, но усталость наваливалась страшная. Постоянно приходилось бегать, драться; голова тоже работала напряженно и в непривычном направлении. Полумрак, с улицы уже не доносилось ни звука, а тут еще девушка... Она, правда, страшно хрипела, булькая своей кровью, и -- цоп! -- тонкая рука сжалась на моем горле и дернула вниз. Я потерял равновесие и повалился на нее; сигарета зашипела в кровавой каше рта.

Автомат висел у меня на животе дулом кверху, а руку, после того, как засунул зажигалку в карман, я положил на спусковой крючок. Теперь автомат был между нами, и он выстрелил. Один раз -- ведь я переставил его на одиночные. В лицо плюнуло огнем, порохом и обгорелой плотью, а рука отпустила мое горло. Я встал на четвереньки, и оружие загремело по каменному полу. Я удивился, что слышу этот звук, казалось, что слух вернется нескоро. Отеревшись рукавом, я разглядел, что девушке снесло лицо начисто.

Ничего не оставалось, как устало выругаться.

Я отполз к прилавку и поднялся на ноги. Пошарил и взял какую-то булку. Она показалась резиновой, хотя была еще свежей. В голове стали метаться шальные мысли, так бывает за минуту до засыпания. Я подумал, что можно пошарить в кассе. И что девушка, должно быть, еще теплая. А соседний прилавок -кондитерский, но хочется мяса, а не сладостей. И еще до невозможности хочется спать. Хоть несколько минут. Организм просил тайм-аут.

Сделав последнее усилие, я сломал столик, на котором старухи распихивают покупки по кошелкам, и заклинил одной ножкой входную дверь. Обшарив безлюдные подсобные помещения, тем же образом запер служебный выход во двор. Теперь можно было обрести немного покоя.

В кабинете директора магазина стояло кресло, в котором я растянулся. Автомат положил на колени, предохранитель переставил на автоматическую стрельбу. Спросоня можно оказаться не столь метким. Вырубился мгновенно. И тут же пришел сон.

Раньше бывали просто кошмары. И теперь все началось как обычно. Какая-то комната, довольно большая, даже очень большая -- посредине свод подпирает колонна. Вся она уставлена двухэтажными кроватями, и на каждой спит человек. По одному человеку. Мужчины и женщины, и дети -- те так совсем безобразны: выражение невинной тупости на расслабленном лице способно привести меня в невменяемое состояние. Если кто-то на небесах задался целью свести людей с ума, то таким образом он нашел ключик и ко мне.

Была страшная тишина, я шел через эту комнату, а она оказалась огромной, совершенно нескончаемой, ботинки мои громыхали по каменному полу, как будто звонил колокол. И я все еще держал автомат, иногда он лязгал о кровати, но никто не просыпался. Они, как и положено, дышали, храпели, бормотали что-то неразборчиво или вскрикивали, переворачивались с боку на бок, свешивали руки или высовывали голые ступни в проход. Меня тошнило, страшно кружилась и раскалывалась голова, хотелось упасть и умереть.

Но они не спали.

Они притворялись, а на самом деле следили за мной. Во сне проходила их жизнь, и слава богу! Спящие безопасны -- когда они все просыпаются, начинается Армагеддон.