Расскажи, как живешь - Агата Кристи

Здесь я покупаю несколько авторучек и стилографов — по опыту знаю, что авторучка, которая ведет себя вполне прилично в Англии, попав в пустыню, воображает, что теперь ей все дозволено, и пускается во все тяжкие: либо обливает меня чернилами с головы до ног, а заодно блокнот и все, что оказывается поблизости, либо вообще отказывается писать, оставляя на бумаге лишь бесцветные царапины. Я покупаю также два обычных скромных карандаша. Они, слава Богу, менее капризны, разве что иногда неведомо куда исчезают, но тут всегда можно найти выход В конце концов, для чего в экспедиции архитектор[3]? У него и одолжу, в случае чего, карандашик.

Теперь — часы, целых четыре штуки. Пустыня часов не щадит. Три-четыре недели — и очередные часы отказываются выполнять свою рутинную работу. Время, решают они, — категория философская, и, соответственно, либо останавливаются раз восемь в сутки — минут на двадцать, либо убегают невесть на сколько, либо и то и другое попеременно, — и наконец останавливаются окончательно. Тогда я извлекаю из коробочки очередные, потом третьи… И еще не менее шести штук — на случай, если муж скажет:

«Одолжи-ка мне одни из своих часиков, я подарю их нашему бригадиру».

Наши арабские бригадиры хоть и замечательные люди, но ни наручные часы, ни огромные будильники не в состоянии уцелеть в их могучих руках. А правильно определить время — задача для них почти непосильная, требующая титанического умственного напряжения. Сколько раз я видела, как они, держа часы вверх ногами, с мучительным напряжением вглядываются в циферблат, тщетно пытаясь определить, который час. Заводят же они эти деликатные механизмы с таким рвением, что редкая пружина выдерживает!

В общем, к концу экспедиции приходится пожертвовать всеми часами. Так что закупка четырех часов (плюс к шести уже купленным) вполне оправданна.

Упаковка!

Тут каждый действует по своим правилам. Одни начинают паковаться за неделю-две до отъезда. Другие швыряют в чемодан несколько тряпок за полчаса до поезда. Среди путешественников попадаются такие аккуратисты, им не лень упрятать каждую вещичку в оберточную бумагу. Но есть и такие, кто просто сваливает все вещи в кучу, не удосужившись хоть как-то их разложить! Одни вечно забывают дома самое необходимое, а другие тащат с собой уйму совершенно не нужных предметов.

О своих сборах в археологическую экспедицию могу сказать лишь одно: книги, книги, книги… Извечный и поистине жизненно важный вопрос: какие книги взять обязательно, какие — желательно, для каких книг еще найдется место в чемоданах и, наконец, какие книги — о горе! — придется оставить дома. Я твердо убеждена, что все археологи тащат с собой максимальное количество чемоданов, которое пассажирам дозволено брать с собой в вагон. Они забивают эти чемоданы книгами, потом со вздохом глубокого сожаления изымают несколько фолиантов и на их место втискивают рубашки, пижаму и носки.

Заглядываю в комнату Макса: впечатление такое, что книги заполнили собой все пространство. Среди переплетов и золотых обрезов с трудом нахожу озабоченное лицо Макса.

— Как ты думаешь, — спрашивает он, — это все поместится в чемоданы?

Ответ настолько очевиден, что просто жестоко произнести его вслух.

В полпятого вечера Макс является в мою комнату и с надеждой спрашивает:

— А в твоих чемоданах не осталось местечка?

По опыту знаю, что нужно твердо сказать «нет». Секундное колебание — и я слышу роковую фразу:

— Тогда возьми к себе парочку, ладно?

— Чего, книг?

Макс удивляется:

— А чего же еще?

Он рысью бросается к себе, приволакивает два толстенных тома и плюхает их поверх костюма супруги «строителя империи», который красуется уже почти под самой крышкой чемодана. Я издаю крик протеста, но поздно.

— Чепуха! — говорит Макс. — Здесь еще полно места!

И давит на крышку, которая решительно не желает закрываться.

— Чемодан и сейчас полупустой, — бодро заявляет Макс, но, к счастью, его внимание привлекает второй чемодан, из которого торчит край пестрого льняного платья.

— Что это? — спрашивает он.

— Платье! — сурово отвечаю я.

— Любопытнейший орнамент! — говорит он, — Это же символы плодородия!

Да, непросто быть женой археолога! Даже самому безобидному на вид узору они дадут научное обоснование!

В полшестого вечера Макс неожиданно заявляет, что ему надо купить несколько рубашек, носки и еще кое-какие мелочи. Он возвращается через сорок пять минут, полный негодования, так как магазины почему-то закрылись в шесть. Когда я говорю ему, что они всегда так закрываются, он приходит в искреннее изумление. Теперь ему ничего не остается, как заняться разборкой бумаг.

В одиннадцать я отправляюсь спать, а Макс продолжает исследовать залежи на письменном столе (с которого мне запрещено под страхом смерти даже вытирать пыль). Он с головой зарылся в записи, статьи, брошюры, письма, в листочки с рисунками черепков. Здесь же навалены груды самих глиняных черепков с номерами и множество спичечных коробков, в которых хранятся не спички, а древние бусины.

В четыре часа ночи Макс с ликующим видом вваливается ко мне в спальню с чашкой чаю в руке — только для того, чтобы сообщить, что наконец нашел ту чрезвычайно интересную статью о раскопках в Анатолии, которую не мог отыскать с прошлого июля. И добавляет, как бы между прочим, что очень надеется, что не разбудил меня.

Я кротко отвечаю, что, конечно, он меня разбудил и за это пусть теперь тащит чай и мне!

Возвратившись со второй чашкой, мой дорогой муж небрежно добавляет, что при разборке бумаг наткнулся на кучу неоплаченных счетов, которые, как ему казалось, он давно оплатил. Я утешаю его — со мной такое случалось сплошь и рядом. Мы оба немного раздосадованы этим весьма печальным обстоятельством.

В девять утра он приглашает меня в качестве груза для незакрывающихся чемоданов.

— Если уж ты их не закроешь, — заявляет этот нахал, — то, значит, они уже никогда не закроются!

Благодаря моей изрядной тяжести чемоданы наконец укрощены, и я возвращаюсь в свою комнату, где меня подстерегают и свои личные трудности. Напрасно я пренебрегла недобрыми предчувствиями! Сумка на «молнии»! В магазине мистера Гуча она казалась такой удобной. Так ловко бегал туда и сюда замочек «молнии» по мелким зубчикам!

Но теперь, когда сумка набита до предела, закрыть ее может только волшебник, обыкновенному человеку это не под силу. Края должны быть совмещены друг с другом с математической точностью. Когда наконец мне чудом удалось это сделать и «молния» начинает медленно, с кряхтением, закрываться, в нее вдруг попадает край клеенчатого мешочка для губки! Ура! Сумка все-таки закрыта, но с меня сошло семь потов, и я клянусь себе, что не открою ее до самой Сирии! Чуть остыв, я прихожу к выводу, что это невозможно. Взять хотя бы ту же самую губку. Пять дней не мыться?!