«Белые» люди - Анна Дубчак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, отчего же! Женя очень даже часто представляла себя женой Адама, но, представив, тут же и разочаровывалась. Мало того что ей придется рано вставать и готовить ему завтрак, ее страшило другое – то, чисто женское и тайное, о чем она всегда умалчивала, боясь показаться Наталии смешной. И поэтому она выдумывала те несущественные, а порой и нелепые причины, которые, по ее мнению, могли превратить совместную жизнь во что-то для нее неприятное.
И все-таки Адам нравился ей, и это было главным. «Хотя все равно, – она корчила недовольную гримаску перед подругой, – из-за этого вставать надо рано, менять весь жизненный уклад, ухаживать за ним, терпеть все его капризы и извечный мужской эгоизм?!»
Наталия молча улыбалась, а потом принималась втолковывать Женьке, как это приятно поливать на руки любимому мужу, если вдруг нет воды, или смотреть, как он аппетитно уплетает то, что ты для него приготовила. «Если любишь, многое не замечаешь», – прибавляла она всегда, и это лишний раз убеждало Женю в том, что их с Наталией разделяют не столько годы, как нечто иное, внутреннее, невидимое, то самое, что так притягивает к Наталии и вызывает живой интерес.
Вот и теперь, эта Сережкина белая горячка. А вдруг Наталия не поедет в Белый Яр?
– Ты договорилась с Глывой? – Глыва – соседка, с которой Наталия обычно договаривалась насчет Валерки.
– Да, я отведу ее к ним завтра в десять. Уже и еду отнесла.
Она говорила спокойно, но дрожащие пальцы, державшие сигарету, говорили о другом.
– Знаешь, о чем я думаю, Евгения? Как же я его оставлю тут одного? А вдруг и правда горячка? Случись что – а меня рядом нет… Боюсь я за него.
Женя пожала плечами, а Наталия на цыпочках прошла в спальню. Женя не могла видеть, как она опустилась на колени перед кроватью, как, слегка приоткрыв одеяло, внимательно посмотрела на спящего Сергея.
– Сержик, милый, ты как?
Сергей открыл глаза, взял ее руку и провел по своему лицу:
– Ты почему не спишь? Где Валерка?
– Она-то спит. А вот ты как?
– А что мне будет, Тата? Ты что так смотришь?
– Как что, Сержик? А черти?
– Какие такие черти? Чего ты мелешь, глупенькая?
– Ты с кем пил, опять с Крулихой?
– А с кем же еще! – сказал Сергей и вздохнул. – Ну что тут такого? Ну выпили, ну мы же совсем мало выпили!
– Ладно, чего уж там… Выпили так выпили. Спи давай…
Сергей, улыбаясь, притянул ее к себе и зашептал на ухо что-то такое, от чего Наталия быстро поднялась с колен и, тоже улыбаясь в ответ, погрозила пальцем. На кухне сказала Жене:
– Никакая у него не горячка – проспится, все вспомнит. В крайнем случае, напишу ему записку, что уехала, пусть думает, что с Валеркой. А дочка поиграет пока у Глывы.
Сарафанов открыл глаза. Маленькая комнатка, столик с графином, зеркало у шкафа, клетчатые шторы на окнах – все, как в гостинице.
– Ой, Ваня! Ну и слава богу! – сказал он, увидев лежащего на соседней кровати Потехина. – Ты-то как, живой?
Потехин, не открывая глаз, недовольно поморщился, а потом сильно чихнул.
– Да ты никак простыл!
Потехин открыл глаза:
– Слушай, дай попить, сил никаких нет…
– Да-а, старые мы с тобой, Палыч, – сказал Сарафанов, протягивая стакан и графин с водой; казалось, вчерашняя попойка ну никак не отразилась на этом здоровом неунывающем мужике.
– Ты-то чего ноешь! – не выдержал Потехин, залпом опорожняя стакан и возвращая графин Сарафанову. – Здоров же как бык!
– Я, знаешь, никак не могу сегодняшнее число припомнить!
– Все равно домой пора. Ревизию закончили, это я точно помню… Акт у тебя. – Последнее он сказал подчеркнуто уверенно.
– У меня? А ты уверен в этом? – И Сарафанов потянулся к лежащему на стуле желтому портфелю.
– И правда, гляди-кось, здесь! – Он прошел к окну, надел брюки и весело щелкнул подтяжками. – А морозец-то нынче какой, а? Как окна-то разрисовало. – И, набрав в легкие побольше воздуха, заорал:-Ой, мороз, мо-ро-о-з!
В дверь постучали: вошла Катенька звать на завтрак.
…Благонравов доедал восьмой блин. Жирными, маслеными пальцами он снял дребезжащую трубку.
– Да? Кто? А, это ты, Круль? Автобус готов? Вот и отлично. Поедешь дворами, чтобы наши не увидели. Понял? Сегодня обещали градусов 30–35, нечего кататься, пускай дома посидят. Сегодня суббота, на работу никому не надо. Ну а если кому и приспичит – на попутку…
Вошла Татьяна с тарелкой горячих блинов. Недовольно сказала:
– Ты что это автобус забираешь у людей? А не слишком ли жирно им – целый автобус? А если людям в больницу надо? Или еще куда?
– Ты, баба, в политику не влазь! Не твоего это ума дело! Блины печешь? Вот и пеки себе на здоровье! Повторяю, ты – баба и не твое это дело!
– Знаешь что… Мне твои политиканы вчера чулки порвали и в сугроб спихнули с крыльца. Спасибо Крулихе – заступилась, а родной муж сидел и икру жрал!..
– Ты что это сегодня как с цепи сорвалась? Неужто действительно не понимаешь, что так надо! Я спрашиваю – понимаешь или нет?
Татьяна ушла, громко хлопнув дверью, и Анатолий Петрович набрал сельсовет:
– Чуднов, ты? Тебе остановку там хорошо видать? Ты ведь знаешь, что мой «уазик» на ремонте, так вот, хочу своих ревизоров на автобусе отправить. Народу много, посмотри? Вот черт! Не знаю прямо, что и делать. Слушай, выйди, скажи, чтоб по домам расходились… Ну, мол, автобус сломался, что не будет, в общем, автобуса! Ты меня слышишь? Увидят? Нет, исключено. Я ему сказал, дворами ехать, не должны увидеть… Ну, ты меня понял? Все. Добре.
Позвонила Катя из гостиницы:
– Анатолий Петрович, ждите гостей, уже одеваются!
…Метель началась к обеду. Простояв на остановке с полчаса и несмотря на сделанное им объявление, сельчане не расходились.
– Чего вы ждете? – кричал насквозь прокуренный Чуднов, то и дело выскакивая из дверей сельсовета. – Сказано же было – не будет автобуса. Сломался он. Не верите – позвоните председателю!
И все же мороз взял свое: через час на остановке осталось всего несколько человек.
Наталия, закутанная до самых бровей, отчитывала Женю:
– Ты бы хоть валенки у меня взяла, замерзнешь ведь и никому не будешь нужна, даже своему Адаму! Мужики не любят больных, так и знай!
– Подумаешь!
– Слушай, Евгения, может, вернемся?
Женя молча качала головой, не соглашаясь. Из-под шубы выбивался подол ее нового черного платья.
– Наташ, пошли на попутку.
Они вышли на заснеженную трассу. Насколько хватал глаз, всюду лежала степь – ровная, слепяще-белая, мертвая. Они спрятались за круглый щит с разъеденной, проржавевшей надписью: «Мелиорация – дело всенародное!»
Наталия, подняв воротник пальто, смотрела на застывший, занесенный снегом щит и усмехалась.
– Жень, чуешь, как мелиорация нас защищает? Если б не она, родимая, нас бы ветром сдуло…
– Да уж. Если б не она, меня бы здесь и не было!
– Вот-вот, и я о том же.
Из Коротаевки тянуло теплыми яблоками – так пахли силосные ямы, веяло теплым жильем и еще чем-то необыкновенным и по-домашнему приятным. Женя представила себе Адама, который придет сегодня по такому морозу на танцы и не найдет ее.
– Придет, промерзнет весь, а меня нет, – сказала она озабоченно.
Наталия вопросительно взглянула на нее из-под побелевших ресниц.
– Ты это о чем?
– Да это я так просто, про Адама вспомнила…
– Пошли домой, Жень, нет сил уже стоять на таком морозе! Замерзнем мы здесь. Посмотри – дорога совершенно пустая, хоть бы одна машина проехала! Да и за Сергея душа болит.
– Наташа, милая, ну подождем еще немного! – умоляла Женя, притопывая заледенелыми ногами и дрожа всем телом. – Ты себе представить не можешь, как я хочу туда попасть. Я хочу им доказать, понимаешь, что мы не хуже их, что мы такие же, как и они, что от нас тоже может пахнуть французскими духами и что кроме валенок с налипшей соломой у нас имеются бархатные туфельки! Я хочу, ну как ты не поймешь, чтобы все увидели, какая ты красивая, какая ты можешь быть красивая! Ну представь себе на минуточку, как…
– Не надо, Женечка, успокойся… Я знаю, что ты сейчас скажешь, что приедем, как «белые» люди… Зачем тебе это? Ну зачем? Будь немножко выше французских духов и бархатных туфель, успокойся. Разве в этом дело? Я тоже женщина и все понимаю, но поверь, они не стоят этого! Здесь же так холодно! Бррр…
И тут произошло чудо! Из дальних дворов Коротаевки вдруг выплыл голубой чистенький автобус.
– Ну, Женька, твоя взяла… Смотри-ка, Круль за рулем… Что же это он, проклятый, так опаздывает?
Круль, щекастый, красноносый Круль, в своей неизменной черной каракулевой ушанке, приветливо улыбаясь, распахнул перед ними дверцу:
– Привет музыкантшам! Вы что, на концерт опаздываете?
Не успев осмотреться, Наталия уже в дверях накинулась на него:
– Слушай, старый!.. Какого ж ты не приехал? Тебя столько народу ждало!
Круль медленно, словно опасаясь, повернул голову и понял, что дал осечку: нечего было болтать языком.
