Мой большой... Босс (СИ) - Зайцева Мария

Да что случилось?

— Я в канаву свалилась, не выберусь никак! Возле клуба, помнишь? Не хочу никому звонить из девок, они же ржать будут! И на всю деревню растреплют, что я в сточной канаве оказалась! Помоги, Майк!

Вздыхаю. Ну да, я точно никому не трепану.

Отсылаю «ОК», собираюсь потихоньку, чтоб не разбудить бабушку.

Как можно умудриться свалиться в канаву?

Иду по темной деревне в сторону клуба. Окна уже не горят практически ни у кого, все спят. И только в конце улицы слышна музыка. В этот раз что-то из репертуара «Сектора Газа», нежно любимого деревенскими парнями.

Канава должна быть справа, сворачиваю туда, прохожу по тропинке, подсвечивая себе фонариком на телефоне, прислушиваюсь.

Ступаю я громко, Варька точно услышит. И подаст голос.

Ничего не видно и не слышно. Сдаюсь и набираю ей, надеясь, что телефон не на вибро, а на звуке.

И точно, звук доносится откуда-то сбоку, но не со стороны канавы, а со стороны клуба.

Выбралась уже, что ли? А почему не позвонила тогда?

Иду на звонок и выворачиваю прямиком на наше самое дурацкое место: небольшой пустырь и две лавочки, стоящие друг напротив друга.

И на этих лавочках битком народу.

Оторопело замираю, перевожу взгляд с одного лица на другое. Парни, наши и не наши, Гарик выделяется, естественно, в самом центре. Две девчонки. Одна из них — Варька. И по ее виду понятно, что ни в какую канаву она не падала.

При виде меня раздаются смешки и свист.

Я смотрю на Варьку, потом разворачиваюсь и двигаюсь обратно.

Но успеваю всего два шага сделать, как меня резко тянут назад! Дергаюсь, пытаюсь вырвать локоть из чужого грубого захвата, но безуспешно!

Добиваюсь только того, что меня берут уже за плечи, приобнимают… И ведут обратно, к лавочкам!

Происходящее все больше становится похожим на бред, на страшный сон!

Парень, что меня поймал, не местный, васильевский, что-то говорит своим, те гогочут, а я даже не осознаю, что они говорят. Все силы трачу на то, чтоб вырваться!

Меня сажают напротив Варьки, по-собственнически обнимающейся с Гариком, и я смотрю на нее гневно.

— Ну ладно тебе, Майк, — примирительно бормочет она, — ну как тебя еще вытащить? Ребята просили…

— Ага, — гогочет тот парень, что меня поймал и притащил сюда, — недотрога прям рыжая… А ты реально не говоришь?

Киваю. Не говорю.

— Но слышишь?

Опять киваю. Слышу.

— А ты ничего так, — он жмет меня за плечи, делая больно, — клевая. Гладкая такая. — Тут он наклоняется ко мне, нюхает шею, шумно, как жеребец, меня передирает от отвращения, — и пахнешь вкусно! Братва, она малиной пахнет!

— Ягода-малина, — скалится Гарик и, не обращая внимания на ревниво прижавшуюся к нему Варьку, тянет меня себе на колени.

Я только беззвучно открываю рот, упираюсь обеими руками в плечи парня, но, естественно, мое сопротивление остается незамеченным.

Он тоже, как и тот, предыдущий, нюхает меня, а потом… Лижет! Шею лижет! Я испуганно начинаю биться в его лапах, пытаясь освободиться, по щекам катятся слезы от унижения и омерзения!

Как такое может быть вообще?

Как я могла так попасть?

— Вкусная, да… — хрипит Гарик, стискивая меня все сильнее, и слезы на глазах теперь уже от боли, — и не разговаривает… Идеальная баба.

— Гарик, отпусти ее, — неуверенно говорит Варька, — она плачет… И вообще, она не говорит, но не дура. Нажалуется бабке потом…

— Не нажалуется, — хрипит Гарик, жадно лапая меня под гогот остальных парней, — зачем шалашовкой на всю деревню позориться? Да? Малинка? Так?

Я мотаю головой, яростно и злобно, а затем заряжаю ему пощечину. Встреченную хохотом. И еще одну. Такую же, с точки зрения этих скотов, забавную.

— Сиди, Малинка, — смеется Гарик, — я с тебя потом за каждую пощечину спрошу дополнительно.

Лапа на моей талии все тяжелеет, сил бороться катастрофически мало, ужас заволакивает голову.

Я понимаю, что в ловушке, в жуткой ловушке, из которой просто так не выбраться!

Принц на белом… то есть, черном байке

— Че у тебя там в телефоне, Малинка? Музон есть нормальный? — Гарик забирает мой телефон, буквально силой разжимая побелевшие пальцы, а я только выдыхаю взволнованно и огорченно. Не удалось мне его незаметно достать, отправить бабушке дозвон…

Последняя надежда пропадает.

Смотрю перед собой, стараясь быть как можно дальше от Гарика и его смрадного дыхания. Но это невозможно сделать, потому что он так и не отпускает меня, держит у себя на коленях, как кошку! И лапает!

Лапает, не давай времени прийти в себя, принять правильное решение! Не могу я думать, когда вот так, бесцеремонно… Не могу найти выход!

Только животное что-то пробуждается, инстинкт жертвы — бежать, вырываться, сопротивляться!

Оглядываюсь в панике вокруг, скольжу по лицам парней и девчонок, сидящих здесь. Надеюсь найти хоть в ком-то поддержку. И не нахожу!

У парней откровенно тупые и похабные взгляды, а девчонки… Одна из них — васильевская, занята только своим парнем, ей вообще плевать на происходящее, а Варька… Варька смотрит злобно и завистливо. Ее саму в этот момент обнимает тот самый парень, что первым схватил меня, и, похоже, ей такой расклад совершенно не нравится.

Она недовольна тем, что Гарик предпочел меня ей. Я настойчиво и умоляюще смотрю в глаза своей якобы приятельнице, пытаюсь донести, что мне не нужен ее Гарик! Господи, мне вообще никто не нужен!

Я не хочу здесь быть!

Я домой хочу, к бабушке!

Но Варька, поймав мой, полный слез и мольбы взгляд, неожиданно кривится презрительно и отворачивается.

Сердце в этот момент просто перестает стучать, и предательство до такой степени жутко и обидно, что я закрываю глаза и плачу.

— Эй, ты чего ноешь, Малинка? — Гарик отвлекается от разговора с соседом, начинает меня лапать интенсивней, забирается за пояс джинсов, и я, умирая от омерзения, смешанного со стыдом, бьюсь в его руках, — да чего ты?

Он удивляется, а затем вытаскивает руку из моего белья, хватает за подбородок и присасывается к губам.

Мерзко, противно елозит вонючим языком внутри, вызывая только рвотные позывы, я изо всех сил цепляюсь за его шею, вгоняю ногти в толстую шкуру.

— Ого! — отрывается он от моих губ, взгляд дурной, бешеный, — вот это да! А ты горячая, а?

Вокруг нас улюлюкают, орут, говорят какие-то гнусности его друзья, и никто, никто не видит моих слез, моих попыток прекратить это, спастись!

Ощущение полнейшей безнаказанности этих тварей и своей беспомощности, ущербности накатывает мощно и лишает сил.

Мне ведь и в самом деле никто не поможет. И этот ублюдок совершенно спокойно сделает со мной все, что ему захочется.

И не важно, что потом он за это ответит (не факт, кстати).

Не важно.

Важно, что я этого не переживу. Точно не переживу. Просто не буду уже такой, какая сейчас. Другой буду.

— А ну пошли, — Гарик встает, хватает меня за руку и, никак не реагируя на мое сопротивление, тащит по тропинке куда-то в сторону речки.

Мы уходим, провожаемые мерзкими комментариями и пожеланиями.

Я все еще пытаюсь выдрать руку из его клешни, но добиваюсь только того, что он останавливается и… Несильно, но чувствительно бьет меня по щеке!

— Засохни, сучка, а то прямо при всех выебу, — злобно говорит Гарик и опять целует в губы.

Затем тащит дальше.

А я…

Я не сопротивляюсь больше. Иду, ошарашенная происходящим. Меня никто никогда не бил. Ни по лицу, ни вообще… Этот унизительный удар словно в один момент низводит меня до положения бесправного существа, не имеющего своего мнения и голоса.

Губа немного немеет, ощущается металлический привкус крови, но это уже не важно… Кровь… Такая ерунда…

Слезы застилают глаза, кусты, куда мы углубляемся, бьют по лицу, я теряюсь в пространстве и потому не сразу понимаю, что мы стоим.

Натыкаюсь на спину Гарика по инерции, тут же пытаюсь отшатнуться.