Infernal - Алексей Вилков

Тройной номер стриптиза подходит к концу.

Белкин так и не успел вложить своей фаворитке бабла под стринги. Здесь нет его вины. Девочка не соизволила подойти поближе, а лезть кубарем на сцену, чтоб стянуть с девочки трусики, ни одна вменяемая администрация не позволит. Нокаутируют на месте, и пиши кривые больничные письма, сидя в инвалидной коляске.

Бакарди больше не лез в глотку. Это значит, я дошёл до кондиции, но это совсем не значит, что я пьян. Не лезет и всё. Чего нельзя сказать о Секире: он выпивает ещё три порции, зачем-то заказывает шампанское «Crystal» и начинает высматривать себе цыпочку на ночь, что совершенно бесполезно в этом злосчастном клубе старых онанистов и облезлых клерков с дешёвыми содержанками. Приличные цыпочки здесь отсутствуют, а шалав везде хватает. И здесь их не меньше, чем на Красной площади на массовые гулянья. Но шалавы, по молчаливому согласию, достаются Белкину. Секиру они не интересны. Он ещё тот мачо! И халява для него расценивается как поражение, как удар ниже пояса. Это ниже его достоинства, как будто он думает, что склеенная им лохушка за пару коктейлей вперемежку с порядочным виски и возможностью прокатиться по ночному Садовому кольцу на клёвой тачиле чем-то отличается от белкинских проституток?! Разве что мотивацией и осознанностью, но это уже высшая математика. Для Секира она запредельна.

Друзья теребят воротники сорочек: то ли от скопившейся духоты, то ли от предвкушения нового номера, слепо надеясь, что их что-то может ещё удивить. Серьёзно? И этот чёртов клуб умудряется выполнить их желания. Вместо очередного номера с несколькими завшивевшими танцовщицами на сцене появляется целый кордебалет. Клуб словно перевоплощается в кабаре. Поистине «Мулен Руж» в миниатюре. С той же легендарной атмосферой, хотя я там не бывал, и с теми же возгласами.

В клуб подкатывает очередная порция народа. Десять отборных клубничек под развесёлый музон с привкусом начала двадцатого века начинают лихо отплясывать, задирая разрезанные подолы вверх и поднимая длинные, но не всегда стройные ножки. Но позвольте, у кого они были стройными в оригинале? Разве что у Николь Кидман, с большой натяжкой и под грифом грима и спецэффектов. Вуаля! И настроение идёт вверх. Мужчины отставляют недопитый коньяк, убирают ладони с бёдер собеседниц, и всё внимание устремляется на танцовщиц. Кто-то встаёт со стула и пританцовывает в такт. Зрелище грандиозное. Мы словно окунаемся в атмосферу раннего Чикаго, безбашенных гангстеров и первого мюзикла, успевшего уже потерять невинность.

– Вау! Шоугёлз! – искренне радуется Белкин, позабыв о всех куртизанках на свете или наивно думая, что они в полном составе телепортировались на сцену. Бывает.

Моя рука вновь тянется к бокалу, но волею судеб я останавливаю себя. Глупо отвлекаться от зрелища.

Секир хлопает в ладоши. Словно ребёнок на утреннике, он разевает рот до ушей перед белоснежной, в просвечивающем сарафане, снегурочкой в предвкушении новогоднего подарка. Это на него не похоже. Он никогда не открывался со столь неожиданной стороны.

– Супер! Девчонки! У-у-е-е..! – громко присвистывает он в зал, как былинный соловушка.

– Банзай! – подхватывает Белкин.

И если б он был послушником старого монастыря Шаолинь, то наверняка бы изобразил несколько кувырков на столе и показал пару приёмов ушу громоздким причиндалам-охранникам.

– Ластов?! – окликает Секир.

– А?

– Ты тормоз!

– Почему?

– Полный дзен вокруг, а тебя не вставляет!

– А… – меланхолично отвечаю я.

Не знаю, почему, но меня точно не вставляет. Или вставляет, но не до такой степени, чтоб пускать слюни и оглушать пьяными воплями соседей. Или я не привык так яростно выражать эмоции, выплёскивая их в толпу. Не на публику. Не здесь. Не при столпотворении у десятка каблуков муленружного кабаре.

Не медля, Секир встаёт из-за стола и присоединяется к собравшимся любителям ретро. Девочки протягивают ножки и даже разрешают дотронуться до них. К лодыжкам привязаны специальные кружевные узелки, чтоб особо расчувствовавшийся любитель грациозных форм мог всучить туда сотенку-другую. Некоторые так и делают на радость танцовщицам и арт-директору клуба. Вот долгожданный бенефис Белкина. Последний шанс, чтоб расстаться с честно заработанным баблом. Но Белкин не отрывает зад от стула. Я осторожно спрашиваю, что же он медлит. Белкин отвечает, что этот танец не увлекает его, как предыдущий. Теперь я начинаю втирать ему, что он ничего не понимает в стриптизе, и чуть ли не прочитываю ему лекцию об истории кабаре и славных традициях этого фееричного ремесла, упоминая примеры из кинематографа, глянцевых журналов и немного привирая – не без этого. Мои увещевания играют важную роль. Белкин соглашается, берёт свои слова обратно, отрывает зад от стула, скрипя ножками по паркету, и идёт на линию фронта. Танец почти в финале.

Девочки собираются уходить, а Белкин протискивается сквозь толпу, неудачно оттолкнув двух ротозеев, и последним движением вытянутой руки успевает просунуть сквозь узелок пятьсот рублей. Купюра не удерживается и падает на пол. Смекалистая танцовщица успевает виртуозно наклониться, обнажив полные, но обвисшие груди, и приподнимает его кровные, приводя в изумление самого Белкина. Эпатажный танец заканчивается поклоном и победоносным хоровым подъёмом ножек. Невесть откуда опускается кружевной бордовый занавес. Он быстро падает вниз, чуть не накрывая голову Владика. Тот быстро выпутывается из паутины и с сияющим блеском в глазницах возвращается к столику.

Секир давно сидит рядом. Все до сих пор возбуждены и требуют продолжения, но ведущий вечера сообщает, что это апофеоз программы. Из динамиков звучит печальная сонливая мелодия, напоминая собравшимся, что клуб скоро закрывается, значит, пора убирать отсюда свои толстые задницы.

Потной ладонью Белкин протирает не менее мокрый лоб. Секир достаёт из груди платок (откуда – ему самому неизвестно) и прижимает им нос, будто останавливает кровотечение. Похоже, все парни получили порцию удовольствия, и наверняка в зале кто-то реально кончил. Но мне параллельны эти подробности. Я смотрю на серебристые «ролексы» и, к огорчению, понимаю, что идёт четвёртый час ночи или утра. Где грань между ночью и утром, где грань между небом и землёй – мне не ведомо. Подобные философские дискурсы совершенно не волнуют Секира и Белкина. Оба никак не справятся с градом пота. Я подзываю бежавшего мимо официанта, заказываю по тонику, и прошу счёт. Тот понимающе оскаливается и устремляется выполнять заказ.

Секир шмыгает носом и чихает в платок.

– Тьфу! За живое взяли старого жеребца. Намечался разговор о важном, а получилась привычная Калигула. Ничего толком не решили, только в который раз денег просрали, а в семь снова вставать! Хоть внеочередной выходной бери или отпуск. Хрень! Групповуха, мать её! Групповуха!

– Бывает, – с созерцательным видом говорю я, делая вид, что мне абсолютно наплевать на его выжатое, как лимон, душевное состояние. Собственно, так и есть. С чего я должен сочувствовать старому жеребцу, который ещё и льстит себе, и у которого в мобильнике десяток отборных тёлочек. Тьфу! Словно подражая Секиру, сплёвываю внутрь. Это зависть? Возможно. Иногда мне кажется, что я очень завистливый человек. Разве что Белкину завидовать нечего. Все его никчёмные варианты успели разбежаться, кто с клиентами, кто ни с чем, кто по съёмным квартирам.

– Завтра, то есть уже сегодня, встреча с Моховским, – неожиданно вклинивается Белкин.

– По поводу? – оттаскивает от красного носа платок Секир.

– По поводу! Дурень! Намечается корпоратив. Иглесиаса заказали. Кучка взбалмошных нефтетрейдеров. Можно оторвать неплохой куш, и аванс приличный. То ли пять, то ли десять кусков.

– Это принципиально! – оживаю я. – Так пять или десять?

– Сколько точно? – подхватывает Секир.

– Моховской скажет! – разочаровывает Белкин. – Не прогадаем.

– А Иглесиаса какого?

– Чего?

– Младшего или старшего?

– Энрике, конечно! Старшего даром никому не впаришь.

– Ладно-ка! – устало говорю я. – Помнишь прошлое Рождество? Загородный закрытый пансионат «Полёт»? Там наша компания организовала для общины старых дев-феминисток выступление Хулио. И ничего – сработал на ура и много не просил. И старушки довольны. Все в доле. Короче, полный Мери Кристмас!

– Этот пример не катит. С таким же успехом мы могли подкатить двойника – так же бы спел. Договорились бы с Пенкиным, отвалили ему неустойку, так сказать, за маленький подвох. Старым девам всё равно, кого слушать и смотреть. Старые девы и видят плохо, и со слухом у них проблемы. До сих пор я не уверен, что Хулио был настоящий, как не уверен, что феминистки бывают старыми девами.

– Он вживую пел!

– Серьёзно?

– Верняк! – утверждал Секир. – Моя банда ему звук ставила. Предлагали под фанеру, так он ни в какую – это, говорит, «противоречит моей артистической концепции». И гнал нам эту пургу, пока мы его в самолёт не посадили. Принципиальный оказался. Думаю, с Энрике меньше проблем будет. Рекорд-компании говорят, что он посговористей.