Большой террор. Книга I. - Роберт Конквест

Так оно и было. Подавив все оппозиционные партии и открыто отказав в каких-либо правах непролетарскому большинству, ведя классовую борьбу как бы от имени пролетариата, партия теперь вдруг оказалась накануне разрыва с самим пролетариатом. Это означало разрыв последнего звена, связывавшего партию с какой-либо лояльной народной прослойкой.

Когда в январе 1918 года было силой разогнано Учредительное собрание (большинство депутатов было антибольшевистским, и роспуск последовал немедленно после начала работы), Ленин открыто объявил: рабочие не подчинятся крестьянскому большинству.

Однако уже в 1919 году Ленин счел необходимым заметить: «Мы не признаем ни свободы, ни равенства, ни трудовой демократии, если они противоречат интересам освобождения труда от гнета капитала».[21] Рабочий класс в целом уже считался ненадежным. Ленин настаивал, что «революционное насилие не может не проявляться и по отношению к шатким, невыдержанным элементам самой трудящейся массы».[22] Правый коммунист Рязанов резко упрекнул за это Ленина. Рязанов спросил: «Если этот пролетариат все еще состоит в значительной части из шкурников, мелкобуржуазных или отставших элементов, то является вопрос, на что мы будем опираться?»[23]

Ответ мог быть один: на партию как таковую, и только на нее. В начале 1921 года стало очевидным, что рабочие противостоят партии. Выступая перед курсантами военного училища, как свидетельствует учившийся в нем в то время А. Бармин, Карл Радек сказал совершенно ясно:

«Партия — это политически сознательный авангард рабочего класса. В настоящий момент терпение рабочих истощается и они отказываются следовать за авангардом, который ведет их на битвы и жертвы… Должны ли мы уступить протестам тех рабочих, которые уже не в силах терпеть, но которые не понимают своих подлинных интересов настолько, насколько их понимаем мы? В настоящий момент рабочие настроены откровенно реакционно. Но партия решила, что мы не должны уступать, что мы должны навязать свою волю к победе нашим измученным и павшим духом товарищам[24]».

Кризис разразился в феврале 1921 года, когда волна забастовок и демонстраций охватила Петроград; высшей точкой кризиса стало мартовское восстание в морской крепости Кронштадт.

Кронштадтское восстание выявило, что партия окончательно противопоставила себя народу. В борьбу против матросов и рабочих бросились даже «демократические централисты» и «рабочая оппозиция». Когда дошло до открытого столкновения, то решающим моментом оказалась преданность партии.

Восставшие открыто боролись за идею свободного радикального социализма, за пролетарскую демократию. А с другой стороны оставалась только идея партии как таковой. Партия, существование которой уже не имело социальных оправданий, опиралась исключительно на догму, она стала примером секты в наиболее классическом смысле слова — сборищем фанатиков. Партия считала, что ни народная поддержка, ни поддержка пролетариата для нее уже необязательна, а необходима и достаточна лишь некая целеустремленность, способная в дальней перспективе оправдать что угодно.

Так развивалась партийная мистика — по мере того, как партия осознавала свою изоляцию. Вначале она «представляла» российский пролетариат. Даже когда этот пролетариат показывал признаки слабости, партия продолжала «представлять» его как авангард мирового пролетариата, с организациями которого она должна была слиться немедленно после мировой или европейской революции. Только когда оказалось, что революции на Западе так и не назрели, стало вполне очевидным, что в реальном мире партия не представляла никого или почти никого. Однако теперь считалось, что она представляла не столько русский пролетариат в его тогдашнем состоянии, сколько будущие и истинные интересы этого пролетариата. Существование партии оправдывалось уже не реальной действительностью, а своеобразным политическим пророчеством. Источники сплоченности, солидарности партии заключались теперь в ней самой, в мыслях и высказываниях ее руководителей.

Более того, внутри самой партии Ленин посеял все семена централизованного бюрократического распорядка. Задолго до того, как Сталин возглавил Секретариат, этот орган уже переводил партийных работников с одной должности на другую по политическим мотивам. Сапронов писал, что местные партийные комитеты превратились в назначаемые органы, а на IX съезде РКП[б] он решительно поставил перед Лениным вопрос: «кто же будет назначать ЦК?.. Очевидно мы до этого не дойдем, а если дойдем, то революция будет проиграна».[25]

Воюя против демократических тенденций внутри коммунистической партии, Ленин фактически передал все бразды правления в руки высших механиков партийной машины. Именно вследствие этого партийный аппарат стал сперва самой мощной, а впоследствии и единственной силой внутри партии. Теперь на вопрос: кто будет управлять Россией? можно было ответить просто: тот, кто выиграет фракционную борьбу внутри узкого партийного руководства.

Кандидаты на власть уже объявились. Пока Ленин находился в стороне от дел, не в состоянии вполне оправиться от последнего приступа болезни, они схватились в первом раунде той борьбы, которая окончилась большим террором в 30-е годы.

СТАЛИНСКАЯ РАСПРАВА С «ЛЕВЫМИ»

Самые решительные схватки происходили в Политбюро. В последующие годы Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, Бухарину, Рыкову и Томскому было суждено принять смерть от рук единственного оставшегося в живых члена Политбюро — Сталина. Но в то время, о котором идет речь, подобная развязка казалась невероятной.

Первым и потому наиболее опасным соперником Сталина был Троцкий. Именно на нем Сталин несколько лет концентрировал всю силу, всю невероятную мощь своей политической злобности. Если говорить о личных истоках большого террора, то их надо искать в раннем периоде советской власти, когда вся ненависть Сталина к соперникам была сосредоточена на Троцком — на человеке, который выглядел, по крайней мере для поверхностного наблюдателя, наиболее вероятным наследником Ленина, но который именно поэтому вызывал единодушную вражду всех членов высшего руководства.

С того времени, как Троцкий вернулся из эмиграции и стал представителем Петербургского совета во время революции 1905 года, его революционный послужной список был совершенно исключительным. Он пользовался европейской известностью. Однако внутри партии он не был так силен, как могло показаться по его репутации. До самого 1917 года он стоял в стороне от тесно организованной ленинской большевистской группы и вместе с несколькими сторонниками действовал как независимый революционер, хотя во многом сходился и с меньшевиками. Его группа слилась с большевиками в июне 1917 года, и он сыграл решающую роль в захвате власти в ноябре того же года. Но большинство старых большевиков считало его чужаком. В то же время ему не хватало опыта в интригах, опыта, которого было предостаточно у старых большевиков, прошедших долгую и темную внутрипартийную борьбу. Троцкий же если и участвовал в этой борьбе, то всегда старался лишь примирить враждующие стороны.

Кроме того, старые большевики считали Троцкого надменным, самонадеянным. Уважение, которого он заслуживал своим умом и талантом, выказывалось ему неохотно. Хотя у Троцкого было много горячих поклонников, он был способен отталкивать так же сильно, как и притягивать.

Троцкий пользовался частичной поддержкой Ленина и был несомненно вторым человеком в партии и государстве. Но в дальнейшем Ленин возражал против его политической линии. Со смертью Ленина Троцкий стал уязвим. Тем не менее, его положение, несмотря на некоторые изъяны, все еще оставалось прочным. Он имел серьезную поддержку не только со стороны многих влиятельных большевиков, но также со стороны студентов и молодых коммунистов.

В начале 20-х годов «левые», связанные с Троцким, выступали против Ленина по важным вопросам. Одним из таких вопросов была новая экономическая политика (НЭП). Объявив НЭП, Ленин спас страну от полной катастрофы и в то же время удержал власть партии — однако он сумел сделать это лишь за счет больших уступок «капитализму»: богатые крестьяне-собственники и оборотистые «нэпманы» действовали свободно и процветали. Для партийных блюстителей революционной «чистоты» все это было отвратительным святотатством.

В то время как Ленин предвидел очень долгий путь к тому, чтобы убедить независимое крестьянство принять какую-то форму коллективизации, левые желали немедленного, срочного подавления крестьянства. Они часто не были особенно преданы Троцкому лично, однако держались взглядов — догматических или принципиальных, зависит, от точки зрения, — которые Троцкий олицетворял в начале 20-х годов, подобно Бухарину в 1918. Когда в 1928 году Сталин сам повернул «влево», большинство бывших троцкистов перестало поддерживать Троцкого.