Тайна Староконюшенного переулка - Лев Рубинштейн

— Я бы удрал-с, — мечтательно сказал Топотун.

— Нельзя, потому что я маменьке слово дал. Но маменька обещались попросить папеньку, чтоб этой весной позволили мно одному выйти.

— Эх, вашбродь, — сочувственно промолвил Мишка, — видать, и вам-то не сладко живётся. Да ничего, весна скоро будет!

По всему Новинскому валу слышны были удары большого барабана и крики зазывал:

— А вот пожалуйте, почтеннейшие, сейчас начинаем! Показывается «Осада Севастополя» с бомбами и ядрами, бойцами храбрыми, генералами и адмиралами, доблестными защитниками Отечества! В первом действии будет невиданное водяное сражение, во втором действии — приступ славного Малахова кургана, подлинный бой с пушечной пальбой! Заходите поскорей, приводите жён и дочерей, стариков и молодцов, детей и отцов!..

Мишка Топотун шёл по проезду не спеша. Его не занимали балаганы с «Осадой Севастополя». Не занимали его ни клоуны, пляшущие в пёстрых костюмах на снегу; ни быстрые карусели с деревянными тройками и размалёванными санками; ни лавки, где продаются пряники, гребёнки и ленты; ни шарманки, хрипящие на морозе возле каждого балагана…

Топотун искал Петрушку.

Вот он, знаменитый, румяный, рыжий, кукольный Пётр в красной рубашке и высоком колпаке с бубенчиком!

Из-за ширм слышится его пронзительный, гнусавый голосок:

— Ребята! Вы здесь?

— Здесь, — отвечает Топотун вместе с другими подростками и взрослыми, которых возле разукрашенных Петрушкиных ширм скопилось довольно много.

— И я здесь!

Петрушка появляется над ширмой, звенит бубенцом, кланяется направо и налево, складываясь почти пополам.

— Ого! Сколько народу! Я вхожу в моду! — Подпрыгивает и визжит: — Кричите «ура»!..

— Урра!

— Карраул!

Рядом с Петрушкой появляется Капрал в военной шапке, с красным лицом и чёрными усами. Голос у него как гром:

— Ты что шумишь, народ мутишь? Кто ты такой?

Капрал ударяет Петрушку палкой. Петрушка прыгает, бубенчик звенит.

— Я лекарь, из-под Каменного моста аптекарь.

— Вылечи меня.

— А что болит?

— В голове гудит.

— Отчего такая напасть?

— Вчерась напился всласть.

— Вылечу, — успокоительно пищит Петрушка, — вылечу, только терпеть надо.

Петрушка ныряет за ширму, приносит огромную скалку и бьёт Капрала по голове.

— Ну как?

— Ай-яй-яй! Хоть ложись да помирай!

Петрушка притаскивает тачку и увозит Капрала. Топотун хохотал так усердно, что у него с головы картуз свалился и упал на ноги какой-то молоденькой барышне. Барышня была красивая, с прямым носиком и розовыми полными губками. Она посмотрела на полы красной безрукавки, торчащие из-под Мишкиного тулупчика, и улыбнулась.

— Послушай, мальчик, — сказала она очень приятным грудным голосом, — ты казачком служишь?

— Так точно, вашбродь, — отвечал Топотун, — в доме их. скородия полковника Карабанова, что по Староконюшенному переулку, во дворовых слугах находимся.

— Как же ты попал на Новинский?

— Дворецкий Захар Игнатьич послали за свечьми. Так я досюдова и дотопал…

— А не хватятся тебя в Староконюшенном?

— А я скажу, что лавочку заперли, так, стало быть, я и побежал подалее, — бодро отвечал Мишка, — я так по всей Москве бегаю!

— А не попадёт тебе за это?

— Как сказать, иной раз и дадут по шее, — признался Топотун, — да другого некого послать, другой заблудится, вашбродь.

— Не говори мне «вашбродь», — смеясь сказала девушка, — а говори «тётя Луша». Я не барыня.

— А кто будете? — осведомился Мишка.

— Я ещё пока учусь. А буду актрисой.

— На театрах играть? А зачем на Петрушку глядите?

— Я его люблю, — сказала девушка, — за то, что он весёлый и никогда не робеет.

— Вот и я! — воскликнул Топотун.

И он изобразил, как Петрушка бьёт скалкой будочника. Девушка с интересом на него посмотрела.

— Хорошо у тебя это получается, — проговорила она, — а как звать тебя? Михаил? А не хочешь ли пряника?

Топотун хотел было сказать, что пряник, конечно, всегда дело хорошее, но вдруг замер с открытым ртом.

Он увидел студента Макарова, который учил барчука Мишеля физике, химии и арифметике.

Студент стоял позади балагана с тремя прохожими в картузах и читал им вслух что-то по бумаге. Те слушали внимательно, один, помоложе, раскрыл рот, другой, постарше, чесал за ухом, третий, пожилой, сдвинул картуз на затылок и упёр руки в бока.

Студент кончил читать, сложил лист и спрятал в портфель. Потом, однако, снова вытащил и показал какому-то мужчине в круглой меховой шапке. Затем вступил в разговор со студентом в шинели — и ему стал читать вслух. Студент смотрел на Макарова с удивлением.

— Что ты стоишь? — проговорила над Мишкиным ухом тётя Луша. — Я уже сама сходила за пряником и принесла. Вот он, держи…

— Держи! — закричал кто-то за Мишкиной спиной. — Вот он, в очках! Недозволенное читает!

Раздался свист. Мимо мальчика, отдуваясь, пробежал какой-то лавочник с палкой в руке, за ним полицейский, придерживающий на бегу саблю в ножнах. За ними ещё несколько молодцов в тулупах и смазных сапогах.

Студент Макаров побежал и исчез за балаганами. Преследователи кинулись за ним, а Топотун бежал в хвосте, забыв и про пряник, и про тётю Лушу. Свист и крики неслись со всех сторон, заглушая музыку каруселей и шарманок.

— Что? Украли? — спрашивали кругом.

— Ничего, студент листы читает…

— Да, слышал, только малость непонятно, а так и вовсе ничего, славно…

Мишка обогнул продолговатый сарай, в котором лежали пожарные инструменты, и в проходе между сараем и лавками, налетел на студента Макарова. Студент искал что-то на снегу. Шум погони слышался с другой стороны сарая.

— Илья Сергеевич, вот очки ваши, возьмите! — крикнул Мишка. — А портфель…

— Держи! — завопили за сараем.

— Бери портфель и беги, — проговорил Макаров задыхающимся голосом, — схорони его у вас… Оцепили кольцом полицейские…

— Не беспокойтесь, вашбродь, в порядке будет, — весело сказал Топотун и побежал в другую сторону… Вернее сказать, не побежал, а двинулся неторопливо, держа портфель под своим тулупчиком, так, что со стороны и не видно было, что он куда-нибудь спешит.

Тётя Луша всё ещё была на том же месте и удивлённо оглядывалась. Крики вдали усилились.

— Теперь бежим, — сказал ей Топотун шёпотом, — видать, студента схватили, да у него в руках ничего нет.

И показал из-под полы край портфеля.

— Ах, вот что! — вздохнула тётя Луша, — Понимаю, это знакомый твой? Так пойдём же отсюда!

Уже выбравшись на Кудринскую площадь, девушка остановилась.

— Куда же ты его денешь? — спросила она растерянно. — Домой понесёшь?

— Как-нибудь схороню, — отвечал Мишка.

— В барском-то доме, в Староконюшенном переулке? Да ведь там найдут живо!

— Скоро не найдут, — храбро отвечал Мишка, — а пока доберутся, я куда-нибудь перетащу. Москва не клином сошлась, околицы нету!

Девушка посмотрела на него с сомнением.

— Если тебе туго придётся, приходи в Малый театр, — сказала она, — только не с главного входа, а с Неглинного, где актёры ходят. Спросишь Гликерию Познякову. Понял?

— Как не понять, всё понял! Я и подъезд-то знаю. Там швейцар с бородой сидит.

В этот же день, перед вечером, проходя мимо лестницы, Мишель увидел наверху Мишку, который делал ему таинственные знаки.

Мишель поднялся наверх.

— Есть, вашбродь, — сказал Мишка.

— Что есть?

— «Колокол».

— Где ты взял?!

— Достал-с, как вы приказывали.

— Покажи.

В портфеле лежали бумаги печатные и писаные. На печатном листе было крупно изображено заглавие: «Колокол», «Прибавочные листы к «Полярной звезде». А далее было что-то напечатано не по-русски.

— «Вивос воко», — прочитал Мишель, — это значит — «живых зову».

— Стало быть, звонят, — догадался Мишка. — А кто звонит?

— Постой, — бормотал Мишель, — тут стихи… «И он гудеть не перестанет, пока, спугнув ночные сны, из колыбельной тишины Россия бодро не воспрянет и крепко на ноги не станет…» А вот тут сказано: «Освобождение крестьян от помещиков!»

— Не худо, — заметил Мишка, — то-то листы тайные… Ай да Илья Сергеевич! А кто же звонарь?

Обыскали «прибавочные листы» и не нашли ничего. Одна статья была подписана: «Искандер».

— Турок? — предположил Мишка. Мишель покачал головой.

— Не думаю. Надо будет у Ильи Сергеевича спросить.

— Вашбродь, — мрачно сказал Мишка, — когда мы Илью Сергеевича увидим, это неизвестно. Его, кажись, заарестовали.

И Топотун рассказал про масленичное гулянье на Новинском валу.

— Беда, — прошептал Мишель, — это, наверно, те самые листы, которые он вслух читал… Послушай, надо их спрятать…