Голос Вессема - Теа Сандет

вовсе не лишними. Единственное, что нас расстраивало, — это то, что по закону мы имели право работать только шестнадцать часов в неделю, с понедельника по четверг после школы. Нико говорил, что законы устарели и что при таком уровне социальной защищенности нам давно пора ввести упрощенную процедуру получения юридического статуса взрослого. Я его не особенно понимала, но руководство Государственных теплиц, надо думать, это мнение не разделяло. Они охотно нанимали подростков — никого старше восемнадцати мы в теплицах не видели. Для школьников это считалось не работой, а подработкой, так что обязательные для взрослых надбавки можно было не платить.

Эме как раз выгнали с работы в «Норт-баре», где она мыла полы и вообще все, что могло быть вымыто. К тому моменту уже было очевидно, что расти она перестала окончательно, и характер у нее портился все сильнее. В конце концов она швырнула в кого-то из посетителей пивной кружкой за шутку про ее рост, и ее выгнали, даже не заплатив. Тогда Эме заявила, что в гробу она видала и школу, и работу, а лучше пойдет и сдохнет в пустошах.

Тенна, которую мы звали Тенью за сероватый цвет кожи, тоже не работала — как и ее легкие. Периодически у нее случались такие приступы кашля, что она начинала задыхаться, и в конце концов мы отдали ей все сэкономленные фильтры для респиратора, чтобы она могла хоть как-то дышать.

Так что, когда Нико сказал, что на выходных мы можем пойти в Вессем, оказалось, что причин не пойти как бы и нет. Он где-то нашел карту двухсотлетней давности, наложил на современные спутниковые снимки, где на месте Вессема был изображен непроходимый лес, проложил маршрут и деактивировал чипы в наших детских браслетах слежения, чтобы информация об экспедиции сразу не ушла в полицию.

Тень сказала, что проведет выходные у Эме, Эме — что поедет к нам, мы с Коди сказали, что пойдем к Нико, а Нико просто никто ни о чем не спросил. Как раз накануне его старший брат кого-то ограбил, и все внимание семьи было сосредоточено на нем. Наверное, не вернись он из этого похода, его бы не скоро хватились.

Мы вышли в пятницу днем, наплевав на школу, и дорога заняла остаток дня и почти всю ночь. Большую часть пути мы проехали по железке, забравшись в пустой товарный вагон. Нико время от времени посматривал на карту и в какой-то момент, забеспокоившись, велел нам прыгать, и дальше мы шли пешком. Мы отклонились с пути всего два раза. Первый — когда оказалось, что, обходя озеро, мы слишком сильно взяли на запад, второй — чтобы по кривой дуге обойти военную часть, которой тоже не было ни на старых, ни на новых картах. Потом Нико вывел нас к пересохшему руслу реки, на берегу которой, согласно его карте, и стоял Вессем. К утру, когда мы уже едва не падали от усталости, стали попадаться первые постройки.

Вессем стал городом-призраком лет сто назад, уже после Гражданской войны, когда плохого вообще никто не ждал. Люди бежали ночью, побросав свои вещи, затаптывая тех, кто падал, бежали в панике, и никто так и не смог объяснить, почему. Это была самая достоверная информация, которую Нико смог найти. Все страшилки появились гораздо позже. Но тогда, в ночь на девятнадцатое или, может, двадцатое августа, люди просто проснулись и поняли — надо бежать, немедленно и как можно быстрее.

Нико рассказывал это по дороге, и было видно, что он сам в восторге от того, что узнал. Беженцев, говорил он, записали как пострадавших от действий банд, сложившихся из остатков войск Возрождения Нации — после войны таких везде было полно. И почти везде написано, что появились они в шестьдесят четвертом году — на год раньше, чем на самом деле. Почти — но не везде. Например, в сведения о перемещении запасов продовольствия, о поставках материалов для возведения временного жилья, о расходах на медицинские обследования громадного количества людей, о строительстве новой дороги СВ-14 — на северо-восток, потому что старая, наверное, вела прямиком в Вессем. Это все мелочи, такие мелочи, на которые никто не обращает внимания, это же не военные архивы, в которых хранятся записи о мобилизации и переброске войск или о том, как Вессем закрыли на карантин. Гражданские документы никому не интересны, лежат себе в архиве Гетто и лежат. Конечно, надо получать специальное разрешение, чтобы их посмотреть, но если ты устраиваешься в архив уборщиком, то никому на самом деле и дела нет, сколько времени ты моешь полы, а сколько — копаешься в старых бумажках.

Нико говорил, что цель нашего похода — выяснить правду. Хотя правда заключалась в том, что это была только его цель, а мы пошли потому, что привыкли следовать за ним.

Но единственное, что мы достоверно выяснили, — это что Вессем когда-то был маленьким, но очень красивым городком. Часть склона, на котором он стоял, сползла, река высохла, некоторые дома обрушились, но город все равно оказался довольно милым. Мы шли по улицам, стараясь держаться подальше от разрушающихся зданий с темными провалами окон, и в полном молчании смотрели на пересохшие фонтаны, облупившиеся фрески на стенах, брошенные ржавые машины, скульптуры на домах, по которым уже сложно было сказать, что они должны были символизировать.

Город как город. Красивый. Только абсолютно пустой.

Никаких животных и птиц, которые, по нашему предположению, должны были тут поселиться за прошедшие сто лет, мы так и не встретили. Общались мы в основном жестами — нарушать тишину было не то что страшно… просто нам казалось это почти неприличным. Все равно что громко разговаривать на похоронах.

В конце концов мы нашли дом, который выглядел прочнее остальных, и провели там остаток дня. Все предметы в доме покрывал слой пыли. Потерянные, мы бродили по комнатам, смотрели на фотографии на стенах, которые едва можно было различить под столетним слоем грязи. Зашли на кухню — там на плите обнаружилась кастрюля с остатками чего-то темного на дне. У задней двери стояли детские ботиночки. Тень нашла вход в подвал, едва различимый среди кухонных плит, и мы спустились вниз — там стояли консервы и какие-то коробки, содержимое которых превратилось в пыль много лет назад. Именно там мы, не сговариваясь, решили провести ночь. Мы почти не разговаривали и утром следующего дня двинулись в обратный путь.

Уже в Гетто выяснилось, что Эме протащила с собой старый фотоаппарат, наделала фото и по возвращении