До завтра, товарищи - Мануэл Тиагу

— Не может быть! — воскликнул Мануэл Рату.

Гость подробно передал разговор в трактире, рассказал про старика, который родился и прожил всю жизнь в этих местах, но никогда не слышал о Вали да Эгуа.

— Просто не верится, — сказал Мануэл Рату.

Попросив немного подождать, пока он принесет еще одну скамью, Мануэл направился к внутренней двери.

— Товарищ, — окликнул его гость, — можешь мне принести попить?

Мануэл Рату обернулся, глянул на промокшего и дрожащего от холода незнакомца и не стал задавать вопросов.

— Сейчас принесу.

Из соседней комнаты донесся шепот, и вышел хозяин со скамьей и с кувшином. Следом вошла дочь, неся мокрую глиняную кружку. Она легко покачивала усердно причесанной головкой и всем своим видом показывала: «Правда, я хороша? Я уже девушка». И впрямь она уже не казалась той девочкой-подростком, какой он ее увидел чуть раньше, в выцветшем, залатанном платье, слишком просторном для нее.

Гость выпил две кружки воды, девушка смотрела и улыбалась Вошла женщина с половиной большого кукурузного хлеба. Мануэл Рату усадил гостя на скамью в углу у почернелой стены, рядом с остывшим очагом.

— Знаешь, — сказал он жене, взяв протянутый ею хлеб, — там внизу никто не мог показать ему дорогу сюда и даже не слышал о наших местах.

— Не может быть!

— Серьезно, — настаивал Мануэл. — Самому не верится, но это так.

Женщина промолчала. Вдруг черные глаза сверкнули, лицо оживилось, и она почти крикнула:

— Корпорация!

«Ясно», — выражало веселое и умное личико девочки, сейчас особенно похожей на мать. Мануэл Рату утвердительно кивнул головой:

— Да, точно.

И, передав гостю хлеб и нож, он в нескольких словах объяснил, что члены Корпорации заставляют рубить в долине сосны, платя ничтожно мало. И поэтому люди с подозрением относятся ко всем посторонним. Вот почему ему не хотели показать дорогу. А Зе Кавалинью знал, что кто-то должен разыскивать Мануэла Рату. «Вот что такое визитная карточка Корпорации, — подумал гость, вспомнив вырубку и слова Кавалинью: «Это очень интересная история».

Гость отрезал ломоть и ел его молча, с жадностью, поглядывая на нож и на свой кусок хлеба. Хозяин стоял и, не говоря нм слова, внимательно рассматривал гостя, весь вид которого говорил о крайней усталости.

— Ешь, ешь, — сказал Рату.

8

Женщина и девочка вышли, тогда Рату скинул мешок с головы, и гость увидел шляпу, когда-то бывшую черной. Затем Рату сел, снял шляпу, положил ее на мешок. Он был широколиц; сросшиеся брови подчеркивали суровость его смуглого изборожденного морщинами лица.

— Это наш первый контакт, — сказал гость спокойно и четко. — Ты можешь описать обстановку? Сколько вас, каковы ваши возможности, сколько понадобится литературы?

Мануэл Рату опустил на колени худые нервные руки.

— Ты знаешь, я ведь не крестьянин, — начал он, — сейчас я работаю на клочке земли, который принадлежит моей жене, нельзя же постоянно жить вдали от семьи. Я всегда был рабочим и здесь бывал только наездом. Последнее время работал в Лиссабоне, на стройке. Уезжая, я оставил тот знак, который ты сегодня привез.

Он помолчал немного, сморщил лоб, чтобы найти нужные слова.

— Как видишь, деревенька заброшенная. Каждый имеет свой клочок, но слишком маленький, чтобы прокормиться. Слишком маленький. В других домах не лучше, чем у нас. Поэтому почти все работают на стороне: одни на ремонте дорог, другие нанимаются к богачам. Но все работы временные, да и платят мало. И нет дома, где не знают, что такое поденщина. Через несколько недель сбор маслин, потом прополка риса, а там жатва на юге… Некоторые живут больше на стороне, чем дома. Жена с дочкой тоже уходили на заработки, хотя лучше бы они этого не делали. — Он взял обгоревшую щепку и стал чертить ею в золе. — Понимаешь, дружище, я тысячу раз думал послать эту землю к чертям и уехать отсюда. Но только заикнись! Разве ее уговоришь бросить это? Иной раз, когда мои уходили на поденные, только и хватало их заработка, чтобы заплатить налоги, разделаться с долгами и сохранить этот клочок земли, оставленный ей отцом. Так что при теперешнем положении земля нас еще больше закабаляет. Такие здесь дела.

Мануэл Рату помолчал, продолжая чертить круги в золе. Товарищ достал блокнот, положил его на колени и что-то записал.

— Из партийных здесь только я, — продолжал Мануэл, — в окрестности народ есть, но в нужном смысле я их не знаю. Кавалинью читает нашу литературу и мог бы помогать нам, но он пьет. Так что он не в счет. Здесь все против правительства, но еще не созрели для борьбы. Может, это моя вина, я здесь уже больше двух месяцев и пока никого не привлек в наши ряды.

Мануэл Рату отбросил щепку и посмотрел в глаза собеседнику.

— Что касается литературы, нужно два экземпляра «Аванте», один для меня, другой для Кавалинью. Когда ты вернешься сюда, привези еще десятка полтора старых номеров. Я привез из Лиссабона пачку газет и, проходя десятки километров, каждую неделю по ночам развешивал их на деревьях, подсовывал под двери. И вышло, что не напрасно. Один человек, он работает на ремонте дороги, слышал разговор о газетах.

Сказав это, он отряхнул руки и позвал жену. Когда Жуана вошла, он только сказал:

— Принеси.

Жуана, очевидно, догадалась, зачем муж позвал ее, и, блестя глазами, достала из фартука сверток.

— Можешь идти, — сказал Мануэл.

Как тут уйти? С важным лицом она стояла у двери и смотрела, как муж осторожно разворачивает бумагу.

— Я плачу за себя и за того, о ком говорил. Последний раз я уплатил взносы в Лиссабоне, девять недель назад. Вот четыреста пятьдесят эскудо — это взносы, и десять за литературу. И еще возьми за старые номера. — И, неторопливо завернув оставшиеся деньги, протянул их жене. — Храни…

Гость положил деньги в бумажник и дрожащими от холода руками что-то записал в блокноте. Хозяйка смотрела на мужа взволнованно, и ее помолодевшее красивое лицо выражало радость и гордость.

9

Мужчины собирались продолжить разговор, но тут вошли женщина и девочка, каждая с охапкой дров, и начали разводить огонь.

— Уже пора? — спросил Мануэл Рату.

Жуана кивком головы указала на гостя, который тщетно пытался унять дрожь.

— Да, я продрог, — пробормотал он с трудом.

Дрова вспыхнули, языки пламени испуганно взвились. Девушка поставила чугун на кирпичи и закрыла наружную дверь. Мужчины остались одни, освещенные отблесками огня.

— Да, друг, — начал гость и остановился, потому что от холода свело челюсти. Как ни старался, он не мог произнести ни слова.

Мануэл Рату принес палки, гость снял башмаки, затем пиджак и повесил у очага.

Они молчали. Глядя на огонь, Мануэл Рату вспомнил свои встречи с партийными работниками в Лиссабоне, их обстоятельные, продуманные высказывания и сейчас ждал того же, приготовился слушать и вынести для себя что-то важное. Очаг потрескивал, дождь барабанил по крыше. Наконец, с трудом и все еще дрожа, гость заговорил:

— Да, эта деревня маленькая и заброшенная. Но В. — крупный центр. Вот куда надо направить все внимание. Ночные вылазки и распространение газет в отдаленных селениях — это дело хорошее. Но главное — создать партийную организацию в В. Так-то, друг.

Мануэл Рату ждал продолжения: вряд ли товарищ проделал такой путь, чтобы сказать лишь несколько слов. Однако, видно, тот не собирался продолжать.

— Все? — спросил Рату.

— Да, все.

Тогда хозяин дома заговорил сам. Он забыл сказать, что через полтора-два месяца уедет из Вали да Эгуа на север, работать в шахтах. Нужно договориться о новом пароле, по которому его разыщут там или по которому он свяжется с партийной организацией на шахтах, если она там есть. Если организации нет, он установит контакт с представителем партии. А за эти два месяца едва ли удастся сделать что-либо в В.

— Зацепка есть, это, Зе Кавалинью, — сказал гость, — главков, ухватиться.

Мануэл Рату поворошил щепкой угли, глаза его, казалось, совсем скрылись в тени густых бровей. Нет, Зе Кавалинью не подходит. Он хороший человек, но слишком любит выпить, не пользуется авторитетом, не умеет распознать сочувствующих нам и привлечь новых товарищей.

— Самое трудное в нашем деле — найти зацепку, — повторил гость, — она есть, и надо ее использовать.

Появилась девушка с большой глиняной миской в руках и бросила в чугун нарезанную картошку и капусту. Запахло горячим салом.

Мужчины еще долго беседовали, пока их разговор не был прерван приходом хозяйки и дочери.

— Поздно уже, — сказала женщина, улыбаясь гостю. Подошла к чугунку и быстро положила на ложку овощи, подняла ее, подула и, показав белые ровные зубы, осторожно попробовала дымящиеся зеленые листья капусты. Девушка сняла чугунок с огня. Мать принесла две миски. Черные глаза женщины странно сверкали на красивом живом лице, когда она, отрезав два больших куска кукурузного хлеба, протянула их мужчинам. Пока те ели, обе женщины стояли, девочка прижалась к матери и улыбалась.