Мириам - Према Сундари

Кто я, – спрашивал я сам себя, – чтобы судить воздух, которым дышу? Пищу, что услаждает мое чрево, воду, которой смываю грязь? Кто я в пучине собственной жизни – король, путник ли, или не значимей речного камня? Прорастая и засыхая, впитывая воду и загнивая, чьи теплые руки собирают сладкие сливы с моего февральского дерева ветров? Я терял счет морщинам.

Еще один вечер вкрадывался в подреберье. Я снова был под кайфом и находился в эпицентре очередной галлюцинации. Они отличались от всего, что я испытывал прежде. Комната стала меньше спичечного коробка, а я в ней – невиданных размеров гигантом. Все кружилось по спирали и от этого сильно укачивало. Чувство голода было столь обострено, что я готов был съесть собственные ноги. Своей двухметровой рукой я потянулся в дальний угол комнаты за манго. Я не мог вспомнить, как надлежит есть этот фрукт, и оттого жадно впился в кожуру. Сок водопадами хлынул по щекам. Это было самое вкусное и одновременно самое отвратительное из того, что я когда-либо ел. Не пережевывая, я собирался глотнуть, как вдруг обнаружил, что у меня во рту два языка, а в глотке – два пищевода. В замешательстве, я не знал, что делать. Решительно я не был готов умереть с голоду, потому откусил еще кусок и двумя языками попытался протолкнуть манго к горлу.

Король Манго оказался привередливым и не пожелал направляться в желудок, потому застрял сразу в обеих из моих глоток. Поначалу это казалось таким забавным, что я улыбался что есть мочи, но когда понял, что не могу дышать, внезапно утратил былое веселье. Ни вдохнуть, ни выдохнуть я не мог. Я стал бить себя в грудь, но от этого становилось только хуже. На четвереньках я полз к двери в надежде, что в коридоре меня заметят соседи. Сил проползти хватило не более, чем на два метра. Как туша, я свалился на пол. Внезапно яркая вспышка света ослепила меня. Передо мной предстал некто, сияющий настолько, что невозможно было разглядеть его очертаний. «Как ты себя чувствуешь?» – спросил Некто. Ответить я не мог, но понял, что он спрашивает меня не о застрявшем куске. Он измерил меня своим взглядом и томно вздохнул. Оторопевши от появления нежданного гостя, меня больше не заботило то, что я задыхаюсь. Я не могу сказать был ли я на сто процентов жив тогда. Может быть, я умер и просто никуда не делся, как не деваются никуда самоубийцы: так и остаются призраками доживать свой положенный срок, но все в той же дурацкой ситуации и теперь уже без какой-либо возможности все исправить или хотя бы с кем-то поговорить.

Некто не отводил от меня взгляда. Не ему ли знать о моих страданиях? Такой же двухметровой рукой, как у меня, он залез ко мне прямо в глотку и с легкостью вытащил застрявший кусок. Затем, словно обтрусив его от пыли, с удовольствием положил себе в рот и смачно причмокнул. Не двигаясь мы смотрели друг на друга. Спустя какое-то время Некто нарушил установившееся молчание, и словно растянувшуюся песню, молвил: «Когда предотвратишь цикличность бытия, тогда, считай, закончен счет бессмысленным скитаньям сквозь материю. И снизойдет покой, которого так жаждел ты всю жизнь, как молоко, что льется мурти7 на голову. И заново рождение и смерть. Пойми в чем суть круговорота, и казнь закончится сиюминутно. Ведь кто подвластен смерти и болезням, тот подлинного счастья не вкусил. Но все пройдем путем от клетки до могилы, и в ней познаем сущность бытия. И заново рождение и смерть. Преодолей же их, не растеряв души сокровищ». В комнате вновь воцарилась тишина. Из сказанного я не понял ровным счетом ничего, но утвердительно кивнул головой.

Выдержав небольшую паузу, я сдвинул брови и кивнул еще пару раз. Однако подумав немного, я закрутил головой, показывая ему, что я передумал и больше не был с ним согласен. «Это несправедливо!» – крикнул я ему. Он улыбнулся, подошел ближе, обхватил своими влажными огромными ладонями мое лицо и сказал: «Милость или справедливость… Преисполнены ваши чаши ненавистью друг к другу, я пью их до дна. Во множестве пороков своих тонете, как камни в воде. И хотите, чтобы проявляли к вам милость, а других – справедливо судили. Чтобы со всех спросилось за промахи их, а вас – помиловали. Искренне плачете, искренне молите, неискренне живете, неискренне умираете. Но если вдруг всему человечеству придется делать выбор, то кому достанется милость, а кому – справедливость? Каждый знает, чего он заслуживает. Давайте не будем обманываться. Хочешь милости для себя – желай ее другим, хочешь справедливости для других – жди, что и с тебя спросится по справедливости».

В животе тягостно заурчало, меня схватил сильный спазм, и в судороге меня согнуло пополам. Желудок предательски сжался, и меня стошнило. Моему унижению не было границ. Я поднял голову, но в комнате уже никого не было. Был ли он галлюцинацией или это сам Бог пришел ко мне – увы, я не могу знать наверняка. Но в тот вечер я понял, что выбор между жизнью и смертью нужно принять безотлагательно. Мое сознание потянулось к свету, за ним шагнуло и тело. Синтетический дурман остался во тьме.

Глава 2. Ближе, чем нос

Первый признак начала познания – желание умереть. Эта жизнь кажется невыносимой, другая – недостижимой. Уже не стыдишься, что хочешь умереть; просишь, чтобы тебя перевели из старой камеры, которую ненавидишь, в новую, которую ты только еще начнешь ненавидеть. Сказывается тут и остаток веры, что во время пути случайно пройдет по коридору главный, посмотрит на узника и скажет: «Этого не запирайте больше. Я беру его к себе».

Приятнейший запах перемен разбудил меня за пять минут до посадки. Я сидел в аэропорту Борисполя, ожидая своего рейса до Тель-Авива. Как маленькие дети бегут ко взрослым в надежде, что они дадут ответы на все их неисчислимые вопросы, так и я с билетом в одну сторону отправлялся искать Бога. Впервые в жизни у меня не было плана на будущее. Сам из себя я построил бумажный кораблик и поплыл по течению. Что ожидало меня у устья реки – отныне мне было неведомо. Но все нарастающая внутренняя тревога, щекотавшая грудь, подсказывала мне, что я на верном пути. Главное – поймать волну.

– Уважаемые пассажиры! Самолет рейса PC-635, следующий до Тель-Авива, готов к отправке. Приглашаем вас на посадку на выход номер 5.

– Dear passengers! Flight PC-635 going to Tel-Aviv is ready for departure. We kindly invite you to land on exit number 5.

У выхода номер 5 собралась целая очередь, не смотря на то, что места уже были указаны в наших билетах. Одним из последних я зашел в самолет. Место у иллюминатора, как я и люблю. Все происходило словно во сне. Огромная земля вмиг стала маленькой, и с сумасшедшей скоростью я покинул свою обитель. Это ощущение для меня священно. Я не хочу рассказывать о своем родном городе. В моем воображении он давно уже не цвел каштанами. Там осталось мое прошлое, в котором много печали.

В наушниках Стинг пел о том, что все еще любит тебя8. Время останавило свой ход, сердцебиение замедлилось. Я вдохнул на полную грудь и на несколько мгновений задержал дыхание. Куда не беги, где не прячься – всепоглощающее чувство одиночества всегда будет со мной. Но самообман, безусловно, намного слаще действительности. Ведь надежда всегда, как уголек, тлеет где-то в потаенных глубинах души. Я метался между желанием подчинить себе жизнь и желанием раздать себя без остатка. Снисходительность излишня относительно самого себя: я не раз проявлял высокомерие по отношению к другим людям, и тогда было самое время посмеяться над самим собой.

Если бы у меня с Мириам были дети, если бы у меня были дети от кого угодно, что я сказал бы им, глядя в их светящиеся глаза? Что глубоко разочарован и всуе пытался сбежать? Сказал бы им, что сожалею? Я ведь на самом деле и сам не знал, счастлив ли я или глубоко несчастен. Окружающий меня мир, крутящийся на волчке фатума, для меня стал однородной массой. Я лишь лицезрел его. И роль пассивного зрителя меня даже тешила. Я долго стремился к этому. Но обрел ли подлинную свободу, выйдя за порог своего дома, – над этим вопросом мне все еще предстоит хорошенько подумать.

– Уважаемые пассажиры. Говорит капитан самолета Густаво Наойя. Мы пролетаем над Черным морем на высоте 6 тысяч метров. Температура за бортом -51 градус по Цельсию. В ближайшее время наши бортпроводники начнут раздавать еду и напитки.

***

Валун горячего воздуха шлепнул меня по лицу, как только я вышел из самолета. Плюс тридцать два. Моя юношеская мечта побывать в Израиле превращалась в реальность. Меня смешило, что всего пару дней назад жизнь не имела никакого значения, а потом, как дурак, я улыбался визовому офицеру и пытался обойтись без подробностей, рассказывая ей о причине моего визита. В самолете я забыл свою шляпу, но это уже тоже не имело никакого значения. Вселенная вырастила подорожник размером с мою душу, и мои раны скоро затянутся.