Тень под землей (Тени под землей - 1) - Владимир Немцов

Колосков грустно улыбнулся. Видно, это воспоминание он сохранил надолго.

- Да, действительно я для него был молодым человеком, - продолжал он, хотя имел уже за плечами добрых тридцать пять лет. Евгений Николаевич разрешил мне внести нужные изменения в чертежи. Но я, как это иногда бывает с нашим братом, переусердствовал, забрал все чертежи к себе, выписал вторые экземпляры из Москвы и начал их переделывать. Получилось так, что все чертежи, за исключением комплекта, принадлежавшего Евгению Николаевичу, оказались собранными у меня. Свои чертежи Бродов хранил в специально сконструированном для этого цилиндрическом сейфе. Он считал, что для чертежей, обычно свернутых в трубку, такая форма наиболее удобна.

Федору Григорьевичу не сиделось на месте. Он опять вскочил с дивана, подбежал к окну, поплотнее затянул шторы и, возвратившись ко мне, продолжал рассказ.

- Все это случилось летом сорок первого года... Ты знаешь, наш город одним из первых подвергся бомбардировке. Проектное бюро эвакуировали. Бродов не захотел уезжать. Трудно покинуть город, в котором родился, вырос и прожил столько лет. Все чертежи проектного бюро, кроме тех, что хранились в личном сейфе автора "Воздушного дворца", срочно отправили на машине из города. Я в это время уже находился в армии, и ты представляешь мое состояние, когда я узнал, что наши чертежи погибли. Едва машина, нагруженная документами бюро, выехала на шоссе, как в нее попала бомба. Рассказал мне об этом приехавший из города офицер, который до войны работал вместе со мной чертежником. А позже пришла тяжелая весть: враги заняли город. Я беспокоился за судьбу чертежей, принадлежавших Бродову. Но потом выяснилось, он предусмотрительно спрятал свой сейф где-то в городе. Возможно, замуровал в стене или зарыл в землю...

Я слушал этот взволнованный рассказ, мне было искренне жаль своего друга, но все же я не мог удержаться от вопросов.

- Ну и как? Нашли чертежи? Что случилось с архитектором?

- Гестаповцы заключили его в лагерь вместе со многими другими. Узнав о том, что старик является автором редкостного архитектурного проекта, они пытались выведать у Бродова данные, касающиеся очень простой и остроумной конструкции купола. Как потом выяснилось, эти расчеты потребовались представителям одной иностранной фирмы для строительства военных химических заводов. Бродов же предполагал, что расчеты купола немцы хотели использовать для постройки самолетных ангаров. Здесь, в этой гостинице, его долго мучили, наконец посадили вместе с другим заключенным, который назвался профессором. Он пытался войти в доверие к Бродову и узнать что-нибудь о конструкции купола. Это был опытный агент гестапо, к тому же неплохой актер. Говорили, что когда Бродов догадался, кто сидит с ним, то не помня себя бросился на гестаповца и задушил... Трудно поверить, но в старом, измученном пытками архитекторе вдруг проснулась такая неожиданная сила, которая могла быть вызвана только ни с чем не сравнимой ненавистью к врагу...

- Ну, а потом? - торопил я Колоскова.

- Потом все было, как обычно. - Стараясь подавить волнение, он взглянул на часы, быстро поднялся и пошел к двери. - Евгения Николаевича расстреляли в то же утро. Так никто и не знает, где он спрятал чертежи...

- Но их искали, по крайней мере?

- Везде, где только можно. Никаких следов. Теперь ты понимаешь, чего я хочу, - говорил Колосков, надевая пальто и тщетно пытаясь попасть в рукав. - У меня перед глазами стоит этот воздушный дворец. С мыслью о нем я засыпаю и, просыпаясь, вижу только его... Сейчас проектируется новый санаторий. Был конкурс, но в Москве пока не утвержден ни один проект. Наверно, некоторые из членов жюри, в свое время видевшие работу Бродова, так же, как и я, не могут забыть этот прекрасный дворец... Впрочем, ты и сам понял хотя бы из моего поведения, как можно относиться к этому проекту. Черт знает, до чего расчувствовался! Даже и сейчас руки дрожат. - Федор Григорьевич потянулся за фуражкой. - Да, братец мой, такой вещи нам с тобой не придумать...

- Ну, это вы напрасно прибедняетесь, - возразил я. - Настанет время, и мы увидим проект Колоскова получше бродовского. Еще бы, столько лет прошло! Сами же говорили, что и строительная техника сегодня иная и возможности другие. А если так, то и проекты могут быть еще более смелые и оригинальные.

У Федора Григорьевича опять задрожали руки.

- Все это, конечно, верно. Но пойми, это не только техника, это искусство. Такой шедевр человек создает раз в жизни. Именно проект Бродова - эти единственное в своем роде произведение, как картина старого мастера, умершего сотни лет тому назад, как скульптура, дошедшая до нас из глубины веков. Мы все знаем цену таким произведениям человеческой культуры. Они хранятся у нас в музеях как величайшие сокровища народа.

Я, как сейчас, помню эту горячую речь Колоскова: он стоял тогда посреди комнаты, опустив руки вниз и комкая смятую фуражку.

- Не спорю, - продолжал он, - вполне возможно, что я отношусь к проекту Бродова пристрастно или, мягче говоря, не совсем объективно. Но ничего не поделаешь, болен я им... Места себе не нахожу.

Наступило молчание. Казалось, было слышно, как по стеклу ползут дождевые капли.

Я никогда не мог себе представить, что существует на свете такая глубокая привязанность, такое всепобеждающее страстное чувство не к человеку, не к своей идее или изобретению, а к чужому проекту, связке чертежей, которые давно потеряны. Колосков говорил о них, как о самой большой потере в своей жизни.

Мне до боли хотелось помочь своему другу, и я не знал, что придумать. Где же все-таки искать чертежи?

- А вы не помните, в какой камере, то есть в каком номере этой гостиницы, был заключен Бродов? - спросил я.

- В шестом... Это седьмой? Значит, в соседнем номере. Там же он и задушил гестаповца. Я видел его фотографию. Омерзительная личность, хромой, с тросточкой. Старая облезлая обезьяна.

В дверь тихо постучали.

- Войдите, - сказал я.

Дверь приоткрылась. В щель просунулась металлическая палка, затем рука в темной кожаной перчатке. На пороге появился человек с миноискателем.

- Разрешите спросить?.. - вдруг, как бы весь напружинившись, отчеканил он по-военному.

Его голубые глаза под густыми светлыми бровями не моргая уставились на меня. Я несколько растерялся. Видно, произошла какая-то ошибка.

Парень стоял передо мной в расстегнутой шинели без погон и в кокетливо сдвинутой набок синей кепке.

- Мне, собственно говоря, товарища Колоскова. Кое-что передать ему... сказал он извиняющимся тоном.

- Ну? - с тревогой спросил Федор Григорьевич.

- Да я... собственно... - парень взглядом указал на меня.