Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Котян с налитым кровью лицом призвал русских князей перебить монгольское посольство как разведчиков и соглядатаев, засланных в русский стан. Его зять Мстислав Удалой и князь Даниил поддержали хана. Мстислав Киевский не смог ни остановить, ни сдержать их. Тут же было послано за лучниками и кметями.

Не успело монгольское посольство спуститься с береговой кручи к отряду сопровождения, как за спинами монголов запели тетивы половецких и русских луков. Сотни стрел, пущенных с высокого откоса, градом рассекли струившийся и игравший, как искривленное стекло, теплый воздух у прибрежных холмов. Со свистом и треском, нарушившим гармонию природы и мирную тишину, стрелы обрушились на людей и лошадей, поражая их со спины. Стоны и предсмертный храп разнеслись над берегом. Новый поток стрел достал и татар, стоявших у воды. Десятка полтора татарских воинов, успевших выхватить луки из колчанов и пытавшихся отбиться, послало редкие стрелы в ответ. Другие успели добежать до прибрежных кустов и также стали стрелять уже прицельно. Этих стрелков, попрятавшихся в кустарнике, половецкие и русские лучники поразили не сразу. Но организовать оборону и отход татары не успели, слишком неожиданным и предательским для них оказалось нападение. Слишком значительным был перевес сил со стороны половцев и русских. Многие татарские кони разбежались вдоль берега. Крытые цветастыми ортмами[17], отнятыми у половцев, эти кони долго не давались в руки чужакам.

Бой был скоротечным. Половецкие лучники, в запальчивости приблизившиеся к татарам, пронзенные меткими стрелами, падали вниз с откоса. Но и почти все татарские воины легли под стрелами на берегу или уже в воде. Лишь нескольким из них удалось с лошадьми достичь отмели и брода, тянувшегося по реке от Варяжского острова, а оттуда, с трудом миновав русскую сторожу, отстреливаясь, достичь левого берега Днепра и уйти в Поле.

Мстительные половцы, ранее разгромленные татарами и пострадавшие от них, добивали у реки раненных и вместе с русичами снимали оружие и доспехи с убитых. Половецкий воевода — могучий и рослый князь Ярун, сидевший верхом на вороном жеребце у кручи над спуском к Днепру, с удовольствием причмокивал губами. Затем, подозвав движением руки нукеров, велел им принести голову посла. Нукеры тотчас исполнили приказ. С отвращением подняв отсеченную, окровавленную голову за волосы, Ярун всмотрелся в искаженные смертью черты некогда благородного лица и с нескрываемым ужасом отбросил ее. По его приказу голову насадили на острие бунчука и отвезли к шатру Котяна, воткнув бунчук у шатра.

А у воды заканчивался последний акт разыгравшегося побоища. Были добиты все раненые и раздеты все побитые татары. Еще отлавливали разбежавшихся татарских коней. На прибрежных камнях бился в смертельных конвульсиях буланый монгольский конь, пронзенный в шею и в пах несколькими стрелами. Черная кровь, загустевая, все еще текла из смертельных ран! Конь бил задней правой, поднимал голову и, испуская розовую пену, дико и хрипло ржал. Подошедший половец мстительно, несколькими ударами длинного ножа добил его, перерезав ему горло, и, скликая своих сородичей, стал потрошить коня и снимать с него шкуру.

Несколько дней простояло русское войско против Варяжского острова. На княжеском совете решено было идти южнее. Все пешее войско на ладьях и в насадах и часть конницы должны были спуститься вниз по реке и ее правобережью к порогам. Конным княжеским дружинам и половцам предстояло пройти через степи к низовьям Днепра, чтобы собрать рассеянные по степи половецкие отряды и кочевья и встретить судовую рать, шедшую на веслах и парусах по Русскому морю[18] в Днепр из Галицко-Волынской земли. Войска, свернув стан, двинулись в поход.

Прошло полторы седмицы, когда конные княжеские дружины подошли к Олешью — крупному селению в низовьях реки. Солнце стояло в зените, играя как в зеркале на широком, сверкающем разливе Днепра. Но не было уже прежней безмятежности и спокойствия. Вои, все чаще прикрывая глаза дланью от яркого солнца, с тревогой всматривались в заднепровскую даль. Оттуда от раза к разу и все чаще теплый ветер доносил запахи гари и далекие пугающие и непонятные звуки. Иногда там, далеко, на восточном горизонте появлялся дым, и зоркий глаз русского дружинника улавливал, как передвигались отряды верхоконных. Ночами горизонт на востоке полыхал заревом пожаров. К Днепровскому лиману ушла сторожа из козельского и путивльского полков встречать судовую рать, шедшую морем из Галицко-Волынской земли. Через день русские дружины увидели более ста ладей и насадов, шедших на всех парусах и веслах с воинами и лошадьми вверх по течению реки им навстречу. С ними пришла и большая дружина князя Мстислава Удалого.

Здесь же, у Олешья, к великому князю Мстиславу Киевскому вновь пришли татарские послы, но уже без сопровождения. Великий князь принял послов тайно, со своим окружением. Половецкий толмач перевел с их слов, что татарские темники не желают воевать с Русью, но если русские князья послушали половцев, то Бог рассудит русичей и татар. Чтобы излишне не накалять обстановку, великий князь отпустил послов с миром.

Тайное вскоре стало явным. Узнав об этих переговорах, Мстислав Удалой приехал на совет к Котяну, где и высказал свое негодование. Но Котян был в хорошем настроении, радушно принял и успокоил князя. К Олешью подходили новые половецкие отряды и кочевья, избежавшие татарского погрома.

И все же радость Котяна оказалась преждевременной. Половцев действительно было немало, но в основном это были старики, женщины и дети, бросившие добро и скот за Днепром. Ратных же было мало — не более трех тысяч, да и те были потрепаны в боях и в отступлении или чудом вырвались из окружения и полона. Объезжая половецкие кочевья, подходившие к Олешью, с удивлением и разочарованием взирали Котян и Мстислав на обедневшие половецкие возы с поклажей, драные юрты и шатры, редкие стада и гурты скота и табуны коней. Подлинное богатство половцев — огромные отары овец, большие шатры и юрты, множество возов были брошены за Днепром во время бегства. Молча и с горечью смотрел Котян на голодных и плачущих половецких детей, покрытых пылью, потускневших женщин, ослабевших стариков. Во взглядах уцелевших половецких воинов сквозили неуверенность и тревога.

Вечером в шатре галицкого князя собрался малый совет: Мстислав Удалой, молодой князь Даниил со своим братом Васильком и Котян со своими ближними князьями. Сидели на кошме, поджав ноги, пили вино, ели баранину, жаренную на костре. Угнетенный дневными впечатлениями, Котян молчал и много пил. Русские князья и половцы негромко переговаривались. Вскоре хмель развязал хану язык и, понемногу горячась, он стал все громче говорить о том, как отомстит татарам. Молодой Даниил вторил хану. Мстислав Удалой больше отмалчивался. Обтерев руки от бараньего жира шитым половецким убрусом[19], он пригубил еще вина и внимательно посмотрел на хана. Ни один мускул не дрогнул на породистом и жестком лице Мстислава, лишь недобро прищурились холодные глаза, когда он, пытаясь успокоить тестя, наконец изрек:

— Хошу есмь, хан, спокоить тя. С зарания завтра пойду язъ за Словутич со свои полцем, дабы позрети силу татарскую во стороже. В моем пълце ти сведоми кмети: пути имь ведоми, яругы[20] имь знаеми. Время есть дело начата, да съвершати. А Господь Бог въздасть по делом нашим.

Услышав о задуманном от Мстислава, Котян воспрял, привстал и обнял князя за плечи. Выпивший, разрумянившийся Даниил также стал проситься с князем Мстиславом перейти Днепр и сходить в сторожу. Но Мстислав отказал молодому зятю и урезонил его. Уже пожилой, но все еще жадный до славы и гордый Торопецкий князь первую победу в этом походе решил взять только сам. Посидев еще недолго, князья разъехались спать в свои шатры.

Однако изрядно подгулявший торопчанин — слуга Мстислава Удалого — знакомец Твердислава— заявился заполночь к своему закадычному другу. Устроившись у костра и угостившись еще ковшом медовухи, он рассказал Твердиславу и его сотоварищам о том, что его князь собирается заутро перейти со своим полком на левый берег реки и разведать татарскую силу. Так Твердислав и козляне узнали о разговоре в княжеском шатре. Правда, те не поверили подгулявшему торопчанину, сочтя его слова за хмельное бахвальство. Но посерьезневший Твердислав усадил своего друга в седло и спровадил в галицкий стан, дабы тот проспался и не болтал невесть что.

В предрассветной утренней дымке более тысячи русских воинов с лошадьми и оружием, приторочив доспехи у седельных лук, спустились в тишине к реке и стали переправляться, кто на лодках, а кто и вплавь по броду на левый берег Днепра. В русском стане спали, ничего не зная о происходящем.