Иллюзия для драконоубийцы - Харлан Эллисон

Вначале потихоньку - гудели, стлались, выбулькивали невесть откуда из-за горизонта; скручивались и вились подобно змеевидным смерчам с ребячливыми замашками; росли, струились, поднимались смутными токами и бесчувственными щупальцами, - краски явились!

Явились вздымающейся, плещущей энергией, истерической спиралью, пульсируя вначале основными цветами, затем дополнительными - оттенками и отливами - и, наконец, цветами без названий. Цветами, подобными стремительным, отчетливым, издали видным призракам, подобными горечи, подобными тому, что несет боль, и тому, что дарит радость. Ой, а теперь одни радости - одна за другой, поющие, баюкающие, гипнотически смежающие глаза, - пока корабль устремлялся в самое сердце целого Мальстрёма волшебных, множащихся, затмевающих все небо красок. Чарующих красок пролива. Красок, что изливались из воздуха, из острова, из самого мира что спешили сюда со всего мира, чтобы собраться там, где в них нуждались, чтобы остановить моряков, скользящих по водам к разрыву в волноломе. Краски-защитники отправляли моряков на дно, разрывая им сердца чарующими песнями цвета. Краски переполняли человека вне всяких пределов и держали его будто в поднебесье - плещущего радостью и изумлением, краски низвергались целыми водопадами живых цветов у него в голове миллионоцветное, ярколучистое, искристорадостное разнообразие, что кружило голову и заставляло горло петь и петь - петь, распевать изумленные гимны снова и снова...

...а корабль тем временем летел будто пушечное ядро на рифы и разлетался на мириады деревянных обломков - крошечных темных щепочек на фоне предательски бурлящего моря, и рифы крушили и мололи борта, а летящие вперед лишенные своего судна люди разбивали себе головы, - о краски, краски! о волшебные божественные краски!

Пока Гриффин пел свою торжествующую песнь, внизу, под палубой, спасенные от безумия, с плотно зажмуренными глазами сидели матросы сидели, целиком полагаясь на золотистого гиганта - на человека, что стал их личным богом на этот рейс, на человека, который спасет их и проведет сквозь дыру в безликих и зловещих скалах.

О Гриффин поющий!

Гриффин, золотистое божество с Манхетгена!

А Гриффин, человек двух обличий, Гриффин, человекматрешка, скрестил руки на древесине штурвала - взять вправо, взять влево, глянуть на компас, - а узенький пролив полнился смертоносными красками, что потрясали до глубины души, заливали глаза восторгом, а ноздри - ароматами славы. Все тоненькие гудящие голоски теперь сливались, а все крошечные цветовые пылинки соединялись и верткими ручейками сбегали вниз по небу, - Гриффин все торопил судно к скалам - а потом р-раз - скрещенными руками закрутикрутикрутил штурвал - и тут хлесть-хлобысть хлёсть-хлобысть - дальше дальше дальше сквозь бурлящую белую воду - скала хватала зубами деревянные бока, визжала, будто старая ведьма, - и по обшивке пошли сочащиеся мраком разрывы - но все равно вперед вперед вперед - и прорвались!

А Гриффин весело фыркал от смеха в своем величии, своей стати, своей отваге. Вот он рискнул жизнями всех своих людей ради момента вечности на том острове. И выиграл! Держал пари с вечностью и выиграл! Но лишь на мгновение - ибо огромный корабль тут же врезался в скрытые рифы и потерял чуть ли не целое днище - вода хлынула в лазарет и наполнила его в один миг, заглушая вой доверившихся Гриффину матросов. Все они сгинули и Гриффин почувствовал, как его кидает, бросает, крутит, вертит, будто шмат сала; а еще почувствовал, как его в ярости и досаде рвет, пилит и гложет мысль: да, он победил коварные краски, он прорвался через зловещий прорыв, но потерял всех своих людей, свой корабль, даже самого себя, вероломно преданный собственным самомнением. Он восхищался своим величием - и тщеславие повело его к берегу, кинуло на рифы. Горечь полнила Гриффина, когда он с ошеломляющей силой ударился о воду и тут же скрылся под несущимися вдаль волнами с барашками белой пены.

А там, на рифах, парусник с его адамантовой отделкой ониксово-алебастровыми парусами, магической быстротой погрузился под воды без малейшего шелеста (если б не те безумные дииикие вооооопли - неслышные вопли - крики тех, что оказались беспомощно прикованы к разверстому гробу). И все, что слышал Гриффин, - как волны били в свои громогласные бубны войны - а еще утробный и мучительный вой зверя с разорванным горлом - то краски удалялись обратно в миллионы своих логовищ по всей Вселенной, пока их снова не позовут. А вскоре и воды разгладились.

У самой его головы бесстыдно сплетничали сверчки.

Гриффин пробудился с открытыми глазами, тупо вглядываясь в бледный, жутковатый, тонкий как бумага лоскуток, что был луной. Набегавшие на это крапчатое убожество облака отбрасывали странные тени, омывавшие ночное небо, пляж, джунгли, Уоррена Глейзера Гриффина.

"Ну, теперь я точно все испортил", - мелькнула первая мысль и тут же исчезла, уступая место более энергичным мыслям нордического богочеловека. Чувствуя, что лежит, раскинувшись, на белом песке, Гриффин стал подтаскивать руки к бокам, пока, наконец, не смог, тяжело напрягая спину, приподняться. Опираясь на локти и раскинув перед собой ноги, он оглядел море - громадную стену, что окружала остров, - высматривая в темном просторе хоть какой-то намек на корабль или человека. Ничего. На несколько долгих мгновений он еще позволил своему разуму задержаться на тщеславии и эгоизме, что стоили стольких жизней.

Потом мучительно поднялся и обратился лицом к острoву. Джунгли высились густым твидовым полотном аж до самой чахоточной луны, и из темных переплетений вьющихся стеблей вырывалась какофония звуков. Множество звуков - голоса зверей, насекомых, ночных птиц, безымянные звуки, что трещали и скрежетали, выли и кричали - едва ли не так же, как кричали его люди; а над всем довлел звукозапах влажного мяса, которое отрывают от трупа уловленного в засаду нежного существа. Джунгли жили - там будто незримо присутствовал их дух.

Гриффин вытащил меч и по полоске погруженного в тень белого песка пробрался к самому краю зеленой чащи.

Где-то там ждут его и девушка, и дьявол мглы, и обещание вечной жизни здесь, в этом лучшем из всех возможных миров - в его собственном Рае, который он создал из увиденных за всю жизнь снов...

Но в то же время этот сон казался особенно кошмарным, так как джунгли отчаянно сопротивлялись, царапались зазывали и тут же давали отпор. Гриффин вдруг понял, что с нарастающей яростью кромсает густомясую и переплетенную стену листвы. Его ровные белые зубы сжались в твердую эмалевую полоску, а глаза сузились от гнева. Часы перетекали в бесформенный коллоид - и Гриффин уже не мог сказать, по-прежнему ли он продирается сквозь густую зеленую массу или джунгли неощутимо крадутся навстречу, огибая его и смыкаясь за спиной. Удушливый мрак царил в этих джунглях.