Билет в один конец (СИ) - Гейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты всегда был не очень внимательным, — знакомый голос, донёсшийся сбоку, напомнил, что я находился в палате не один.
Не желая поворачивать и без лишних движений раскалывающуюся голову, я бросил взгляд в сторону. Слева от моей койки стоял повёрнутый спинкой вперёд стул. На нём сидел рыжеволосый молодой человек. Он расположился, положив подбородок на согнутую на спинке стула руку. Вторая рука спряталась за толстым слоем гипса и недвижно висела у груди, поддерживаемая специальной повязкой. Заметив, что я наконец обратил на него внимание, парень посмотрел мне прямо в глаза.
Я увидел карюю радужку с небольшими золотыми вкраплениями и, поражённый, всё же повернулся в сторону парня. Виски заныли от боли с ещё большей силой.
Мне очень хорошо были знакомы эти глаза, так как раньше мне часто доводилось фотографировать их обладателя. При ярком свете они обычно приобретали яркий янтарный оттенок, а в вечернее время их цвет постепенно тускнел до тёмно-коричневого орехового.
Уже несколько лет когда-то сделанные снимки хранились в альбоме вместе с прочими фотокарточками вещей и мест, которые я оставил позади. Фотографии с этим человеком были единственными в альбоме, на которых был запечатлён кто-то живой. За исключением моментов, когда мне хотелось поразвлечься, как в случае со сбором компромата на надоевшего босса, после расставания с ним людей я больше никогда не фотографировал.
На самом деле именно факт того, что я, несмотря на неприятные воспоминания, всё же не решился избавиться от его фотографий, положил начало тому, что я стал коллекционировать снимки всего того, что я некогда предпочёл похоронить в прошлом. В целом можно было сказать о том, что именно этот человек окончательно научил меня действовать исходя из собственных прихотей и ни о чём не сожалеть. Однако мне до сих пор было отрадно признавать, что я всегда специально пролистывал первые страницы альбома особенно быстро, когда вставлял в него новые фотокарточки. Другие фотографии не будили в памяти никаких мыслей о былом, однако каждый раз, когда я брал альбом в руки, я не мог отделаться от подсознательного страха столкнуться с когда-то любимым взглядом на старых снимках.
Теперь я в упор смотрел в глаза, которые уже довольно долго старательно пытался забыть. Разыгравшаяся головная боль требовала как можно скорее прикрыть веки и ни о чём не думать, но такое поведение не было в моём характере.
— Марк… Что ты здесь забыл? И почему ты вообще в городе? — выдавил из себя я неестественно севшим голосом.
Шесть лет назад этот человек прямо перед своим внезапным отъездом сообщил мне, что не хочет больше ограничивать свою жизнь существованием на одном месте, которое уже порядком успело ему опостылеть. С увесистым чемоданом в руках он без какой-либо горечи сказал, что больше не может выносить привычный мир, ограниченный моим обществом и масштабами нашего города, поскольку уже давно его перерос. В один момент он решил заменить знакомые нам с детства улицы и окрестности туманными перспективами учёбы за границей. Настроен он был более, чем решительно, и мои мысли о том, что он вряд ли вернётся на родину, если переведётся в иностранный университет, оправдывали себя до настоящего момента.
Когда Марк неожиданно уехал, разом перечеркнув всё, что нас связывало, мне и в голову не могло прийти, что я увижу его спустя несколько лет в больнице рядом со своей койкой. Более того, его вид разительно отличался от того образа, который остался в моей памяти. С растрёпанными волосами, в простой серой футболке и чёрных спортивных штанах, Марк выглядел менее надменным и совсем не был похож на того парня, которого я знал прежде. Когда-то в прошлом он из кожи вон лез, чтобы и внешне, и внутренне соответствовать своим надуманным идеалам, и не носил подобную простую одежду.
Тем не менее, в его взгляде по-прежнему читались самоуверенность и чувство собственного превосходства. Даже когда он ещё не успел полностью измениться и не оставил меня, два этих проявления его личности часто отражались во взгляде, которым он смотрел на меня с многочисленных фотографий. Но на тот период времени я не придавал этому большого значения и тем более не мог помыслить о том, что его тщеславие и самолюбие в конечном счёте послужат причиной нашего разрыва.
Проигнорировав мои вопросы, Марк хмыкнул:
— Лучше расскажи, каким образом тебе взбрело в голову добровольно броситься под машину. Хотя на твоём месте я бы не особо много болтал. Врачи сказали, что ты на удивление просто отделался и у тебя всего лишь лёгкое сотрясение. Но тебе нужен покой.
Вот, как всё забавно складывалось. Значит, меня сбила машина, и меня уведомлял об этом не лечащий врач, а человек, который раньше очень часто упрекал меня в неосторожности. Но ещё более занимательным было то, что он сам, судя по всему, стал жертвой несчастного случая. В прошлом в какие-либо передряги он попадал только по моей вине.
Не получив никакого ответа, Марк со смешком бросил:
— Вечно приходится тебя, дурака, выручать. Ты всё такой же.
Я насторожился. Не мог ли я отделаться только парой ссадин и ударом головы благодаря тому, что он тоже был на месте происшествия и помог мне и в этот раз?
В прошлом Марк обладал способностью понимать мои мысли по одному лишь выражению лица, и этот талант, как выяснилось, с годами никуда не ушёл. Будто уловив нить моих размышлений по нахмуренным в болезненной гримасе бровям и плотно сжатым губам, он пояснил:
— Я действительно давно не возвращался в город, и, надо признать, тут многое изменилось. Но я знаю только одного здешнего дурака, который может догадаться фотографировать, стоя посередине проезжей части. Пришлось немного порвать твой пиджак, чтобы хотя бы попытаться отдёрнуть тебя в сторону от несущегося автомобиля.
— Твоя рука…
— Ерунда. Вообще думал, что ты первым делом спросишь про свою камеру. Она, кстати, цела. Прочный у тебя рюкзак, однако. Не зря я тебе говорил, что «Okiff» производят отличные сумки.
«Да, и именно в магазине «Okiff» ты когда-то купил чемодан, с которым потом уехал», — про себя вздохнул я.
В ушах гудело. От более эмоциональной реакции на неожиданную встречу и тем более от проявления чувства благодарности меня удерживала сковывающая череп невыносимая боль.
Лицо Марка сделалось более обеспокоенным.
— Врач просил позвать его, когда
