С паровозами через Тихий океан (записки капитана) - Константин Бадигин

- Как называется ваше судно? - И, помолчав, добавил: - Если будете говорить неправду, арестую. Откуда идете? Какой груз? Сколько экипажа на борту? Есть ли пассажиры на борту? Сколько брутто-тонн пароход? В каком году построен пароход? Название судка передайте огнем.

Мы ответили на все вопросы, и сторожевик отошел, разрешив нам следовать дальше. Японцы стали вежливее. Наши победы под Сталинградом и на Курской дуге заметно поубавили спеси японским воякам.

Охотское море встретило нас неласково. Дул свирепый норд-вест, в левый борт ударяла волна, заливая палубу и грузовые люки. Волны быстро увеличивались, качка делалась стремительнее и злей. Ветер достиг штормовой силы.

Неприятности в море случаются, как правило, ночью. В три часа второй помощник Николай Дудников разбудил меня. Оказалось, что в корпусе появилась течь…

Нерадостное, хмурое утро. Видимость всего двести - триста метров. Повалил густой снег. Сила ветра приближалась к урагану. Зыбь двигалась с северо-запада высокими валами с яростными гребнями на верхушках. Удары волн в левый борт сделались сильнее. Вода, попадая на люки, стрелы и такелаж, замерзала. Стремительная качка, крен на оба борта - тридцать градусов. Картина вокруг неприглядная - краски серая и черная.

Держаться на ногах трудно.

Тревогу умеряло сознание, что в трюмах лежат сосновые доски. Если море оторвет листы на пробоинах, судно останется на плаву.

Прошло два дня. Ураганный ветер по-прежнему гнал на наш теплоход зеленовато-серые пенящиеся волны. Качка усилилась, и крен теперь достигал тридцати пяти градусов.

Мне было тогда тридцать два года, я был здоров, стремительные переваливания с борта на борт выдерживал довольно легко. Но и я в конце вторых суток отяжелел и, помню, увидел у себя в каюте… двух Копаневых. Галлюцинация, весьма озадачившая меня.

Опять тревожные вести. Вода из люка левого борта номер три откачке не поддается и через измерительную трубку проникает в туннель гребного вала. Воду спустили через открытые пробки. Вода идет ржавая, видимо, вместе с рудой.

К вечеру ветер утих до силы обычного шторма. Взяли радиопеленг Лопатки, южного мыса Камчатки. Немного отлегли от души - все-таки зацепились за точное место на берегу.

Маяк на мысе Лопатка! Сколько раз ты выручал меня в труднейшем положении, давая возможность безопасно пройти пролив. Японцы во время войны держали в своих руках всю Курильскую гряду, и, несмотря на то что между островами были превосходные широкие и свободные от опасностей проливы, они запрещали проход через них. Мы, советские моряки, могли плавать Первым Курильским проливом между мысом Лопатка и островом Шумшу. В наших руках была половина пролива, другая принадлежала японцам.

Для навигаций Первый пролив не очень удобен и поэтому в мирное время использовался редко. От мыса Лопатка на северо-запад шла длинная гряда каменных рифов, а посередине на всех картах значилась пятиметровая банка. Как мне рассказывали, капитан Иван Чечельницкий когда-то сидел здесь на своем пароходе, и, хотя последующими промерами банку не обнаружили, на картах ее отмечали. Я был уверен, что Чечельницкий сидел где-то в другом месте, однако старался, как и все, держаться от банки подальше.

В общем, эта банка Чечельницкого суживала и без того узкий пролив.

В час ночи 18 декабря увидели на северо-востоке красный проблесковый огонь. Ни на карте, ни в описании огней и знаков, ни в лоции огонь не обозначен. Весьма неприятное положение. Решил довериться маяку Лопатки, однако пришлось все же на всякий случай дать малый ход и продержаться до рассвета.

Несколько раз выходил на мостик и приглядывался к рубиновому огоньку. Всю ночь он тревожил душу. Утром показался берег, однако тут же скрылся за пеленой тумана. Двигаемся на ощупь, каждые пятнадцать минут берем радиопеленг Лопатки и измеряем глубину.

Современному судоводителю покажется странной наша тревога при прохождении Первого пролива: конечно, с локатором плавание в нем не представляет особых трудностей.

В проливе зыбь уменьшилась, и все мы вздохнули с облегчением. К обеду открылись берега, и я увидел стройную башню маяка Лопатки и маяк на противоположном японском берегу. Миновали благополучно и банку Ивана Чечельницкого. Теплоход вошел в Тихий океан.

Под защитой полуострова Камчатка идем почти спокойно. Ветер умеренный, и зыбь в два-три раза меньше, чем в Охотском море. Теперь наш курс - вдоль побережья Камчатки. Приближались новые заботы, еще более тяжелые. Дело в том, что по грузовым документам - коносаментам, - находящимся на судне, и по записям в вахтенном журнале видно, что наш теплоход следует в Петропавловск, где ему надлежит сдать груз. Но это не так. Мы идем на остров Адак, принадлежавший американцам, и там будем разгружаться. Когда пройдем Петропавловск, путь наш - к Алеутским островам.

Прошли Авачинскую губу, в глубине которой находился Петропавловск. Берега видны хорошо. Мысы четко различаются. Неожиданно появился самолет “Дуглас”. Объявлена боевая тревога. Самолет сделал один круг над пароходом и улетел. Через пятнадцать минут появился снова. Опять боевая тревога; каждый занял свое место у скорострельных пушек и пулеметов. Вахтенные на мостике старательно обшаривали биноклями каждый уголок неба и моря. Взгляд штурмана следил за барашками волн: за белой пеной иногда прячется перископ. В этих широтах водятся не только мирные кашалоты, но и подводные лодки.

В четыре часа 19 декабря определились по мысам Камчатский и Африка и легли курсом на чистый восток.

Пока мы шли рекомендованным курсом в десятимильном коридоре, нас, по идее, должны были миновать всякие случайности войны. Ночью на пароходе зажигалась елочка (три вертикальных огня - зеленый, красный, зеленый), а днем нас могли отличать по советским флагам, нарисованным по бортам и на брезентах трюмов, и по гигантским буквам “СССР”. И сверху и с моря видно, что идет пароход, принадлежащий Советскому Союзу.

22 декабря пересекли 180-й меридиан и, таким образом, стали считать 22-е число “повторяющимся дважды”. В полдень мы находились в Западном полушарии. Определившись по солнцу, легли на курс “чистый юг”, прямо на остров Адак. Наступило тревожное время. Теперь японские подводные лодки или надводные корабли могли в любой миг остановить наш пароход. Вызвали радиостанцию на Адаке. Так было предписано инструкцией. Никто нам не ответил. Радист спросил у меня разрешения повторить вызов и снова вышел в эфир. И опять никто не ответил. Вызывая американскую радиостанцию, мы обращали на себя внимание японцев. Решил больше не рисковать.