Осень с детективом - Устинова Татьяна

– Все здесь, не сомневайтесь. А уж Лайта Ягами Юрец никогда бы не оставил, он за него сорок ю эс ди си отвалил!

– Сорок гырмырпыров вот за это? – не удержалась шокированная Валентина Петровна. Гырмырпырами она называла все без исключения токены, при этом наотрез отказываясь принимать любые цифровые деньги в качестве оплаты своего добросовестного труда. – Пороть его некому!

Юрец жил один, в собственной новой квартире, ипотеку за которую уже успел выплатить. Разработчикам платили хоть и в гырмырпырах, но щедро.

– А не мог он оставить нам эти свои сокровища в качестве погашения морального долга? – вслух задумалась Валентина Петровна.

О Колосове она была высокого мнения. Хороший мальчик, умненький, работящий, не пьет, не курит, а что нормальную подружку никак не найдет, на пучеглазых мультяшек засматривается, так это временно.

Валентина Петровна и сама в юности была влюблена в киношного д'Артаньяна, а теперь только радовалась, что не встретила этакого мушкетера. Вот как бы она с ним жила, дебоширом, гулякой и пьяницей?

– Эти, может, и мог, а вольфрамовый кубик – никогда и никому! – убежденно сказал Дрон, по паспорту – Андрей. – Проверьте в ящиках, если кубик там, значит, и Огурец вернется.

Наблюдать, как Мордасова заглядывает в ящики чужого рабочего стола, народ не стал, и Валентина Петровна ощутила признательность к коллегам за деликатность.

Это чувство предельно усилилось, когда чуть позже в одном из ящиков рядом с пресловутым вольфрамовым кубиком – весьма недешевым сувениром криптоэнтузиаста – нашлось кое-что по-настоящему шокирующее.

Афишировать свою находку Валентина Петровна не стала. Просто незаметно забрала ее, спрятав в кулаке, и унесла прямиком к себе на десятый этаж.

Эмма Павловна заявилась в гости к бывшей коллеге тем же вечером. Совершенно бесцеремонно напросилась: позвонила через десять минут после окончания рабочего дня и непререкаемым тоном объявила, что готова встретиться. Где, мол, тебе, Валечка, удобно?

Валечке было бы удобно нигде и никогда. В крайнем случае, если это уж так неизбежно, – в одной из многочисленных кофеен-кондитерских. Но Валечка уже успела поставить вариться гороховый суп, а это дело долгое и требующее пригляда.

Как назло, Иваныч, которого в такой ситуации можно было бы оставить на хозяйстве, плотно засел в офисе и, судя по обрывочным ругательным возгласам, делал там что-то очень неприличное с какой-то компьютерной матерью.

Деваться было некуда, и Мордасова пригласила Козлову к себе.

Зря, конечно же.

Эмма Павловна явилась с винтажным гостевым набором: бутылка недорогого коньяка, шоколадка «Аленка» и крупный лимон, цветом и твердостью подобный окочурившейся канарейке. Валентина Петровна поймала волну ретро и подала на стол нарезки – мясную и сырную, баночку шпрот и соленья ассорти.

– Как в старые добрые времена! – оценив стилистическую точность картины, растрогалась бывшая профсоюзная начальница.

Продолжая традицию, выпили по рюмочке за встречу, потом за те самые былые времена, которые за давностью лет стали казаться чуть ли не райскими, без особого чувства обругали Горбачева и Ельцина, которые «все испортили», дипломатично похвалили действующего президента, который старается «поднять Россию-матушку», и наконец перешли от общего к частному – от положения дел в государстве к ситуации на личном фронте.

Мордасова отчиталась коротко, с аккуратным акцентом на трудности, чтобы гостья не подумала, будто у нее жизнь – малина: давно в разводе, дети взрослые далеко, переехала в Питер полгода назад, долго мыкалась без работы, потом трудоустроилась, зарплата нормальная, но треть уходит на ипотеку.

Козлова слушала невнимательно, жевала и кивала, нетерпеливо дожидаясь, когда можно будет начать эпический сказ о собственных горестях. Валентина Петровна приготовилась терпеливо внимать, но неожиданно увлеклась рассказом гостьи и даже стала проникаться сочувствием.

Эмма Павловна пережила настоящую трагедию. Оказывается, любимого Витюсика давно уже нет в живых.

– Вот чувствовала я, что нельзя его одного отпускать, но бывший свекор уперся рогом: внука приму, а тебя, Эмка, никогда! И заманил к себе моего мальчика, соблазнил двухкомнатной квартирой с видом на Мойку. И что толку-то? Пропал Витюсик без маминого пригляда.

Валентина Петровна слушала с интересом, – история была как в кино. Дед, одинокий старик, внука, видно, любил и ту самую прекрасную квартиру завещал ему. Но Витюсику, которого гиперзаботливая маменька не приучила к самостоятельности, это не пошло на пользу. У не приспособленного к жизни парня с завидным жильем в центре города быстро завелись какие-то подозрительные знакомые, начались тусовки-массовки, да с алкоголем, а потом и с наркотой. Дедову квартиру Витюсик продал, деньги спустил неизвестно куда, а закончилось все совсем плохо: одним далеко не прекрасным утром тело двадцатипятилетнего парня обнаружили под лестницей в подъезде старого дома в пригороде.

– В крови нашли наркотик и больше не разбирались, конечно, – прихлебывая коньяк, как воду, рассказывала Козлова. – Сказали – умер от передозировки, но я-то знаю своего мальчика! Да ты же помнишь, Валечка, какой он был хороший, правильный, просто золотой! Гулянки, наркотики, передоз – не верю я в это, Валя! Тут что-то другое.

Гостья помотала головой, отчего ее пегие пряди – наполовину рыжие от хны, наполовину седые, затряслись, как пук сена на ветру, и повторила убежденно:

– Тут что-то другое!

Потом она стукнула кулачком по столу – Валентина Петровна едва успела отовинуть тарелку – и с ненавистью прошипела:

– А вс-сссе Ш-шурка, с-ссскотина!

– Кто такая Шурка? – осторожно уточнила Мордасова, убирая подальше мельхиоровые столовые приборы.

Бабка что-то опасно разошлась, и чувствовалось – не успокоится, пока не выговорится.

– Не такая, а такой. Шурка – Сашка Ветров, Витюсика одноклассник… Да ты должна его помнить, он у нас на заводе в охране работал. Конопатый такой, морда как яйцо куропатки.

Ни куропаток, ни их яиц Валентина Петровна никогда не видела, а Сашку Ветрова помнила смутно, но все же покивала, чтобы не нервировать бабку.

– Он, этот Шурка, как узнал, что у Витюсика персональная жилплощадь появилась, тоже дунул в Питер. Вот он моего мальчика и сбил с пути, я уверена. С таким дружком и врагов не надо, от Шурки вечно одни неприятности были, мать с ним намучилась… А я говорила Витюсику: не дружи с этим мальчиком, он плохой, хулиган, драчун и двоечник, неподходящая для тебя компания…

Эмма Павловна пригорюнилась.

– Может, чайку? – предложила Валентина Петровна. – У меня мятный, он успокаивает…

– Сама успокаивайся! – огрызнулась гостья и плеснула еще коньяка. – Я за Витюсика пить буду, за упокой его светлой души.

Она опрокинула рюмку в рот, шумно выдохнула, зажевала лимонной долькой, скривилась и процедила сквозь зубы:

– Встретился бы мне этот Шурка – убила бы гада!

– Так вы теперь живете где-то на Мойке? – попыталась перевести тему хозяйка.

– На помойке! – ощерилась гостья. – Сказано же тебе – продана та квартира давно, я себе комнату в коммуналке купила. Тут, в Питере, чтобы к сыночку на могилку ходить.

По морщинистым щекам потекли слезы, и Валентина Петровна встала, чтобы все-таки заварить успокаивающий чай.

– И ты знаешь, что это было, Валя? – забираясь ночью под теплый пышный бок подруги, устало рокотал Иваныч. – Компьютер, в принципе, работает, но со сбоями, я ж думал – с чипами беда, полез смотреть мамку – ан нет, что-то другое. Я такой – наверное, неисправна часть микросхемы южного моста, а это…

– Что-то другое, – сонно пробормотала Мордасова и натянула повыше одеяло. – Андрюша, дай поспать, о микросхемах утром поговорим.

– Молчу, молчу, – согласился Иваныч, удобнее устраиваясь на подушке.

Но в голове у Валентины Петровны до самого подъема по сигналу будильника так и сяк крутилось-ворочалось сказанное ей двумя разными людьми «это что-то другое».