Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов» - Евгений Владимирович Акельев

Мое исследование в какой-то степени отвечает на призыв Э. Гидденса и Ф. Саттона (2017): «Политическая социология не может обойтись без понятия „власть“, но даже с учетом упомянутых пересмотров вряд ли будет достигнуто согласие по поводу того, чтó есть власть и как она действует. Возможно, в будущем, вместо того чтобы быть задействованным в теоретических спорах о природе власти, понятие получит определение, почерпнутое из практики, которое станет результатом исследовательской работы с реальными случаями»[23]. Наводя свой «микроскоп» на один такой реальный случай, одну конкретную инициативу Петра I, которая по вышеописанным причинам представляется наиболее перспективной для изучения пространства власти, я старался держать в фокусе не отвлеченные концепции, а действия конкретных людей, порождающие различные отношения подчинения или сопротивления.

Итак, Русский Мисопогон – это, с одной стороны, попытка вскрыть культурную, социальную и политическую инакость российского общества конца XVII – начала XVIII в. а с другой – экспериментальное изучение пространства российской власти петровского времени в действии. Эти две перспективы, хотя они тесно взаимосвязаны и переплетаются между собой, последовательно реализуются в двух разделах книги.

3

Подданных московского царя, объединенных общими религиозными и культурными ценностями, которые составляли единый политический и культурный ареал и среди которых обычай брадоношения в XV–XVII вв. играл существенную роль в этнической, культурной и религиозной идентичности, я называю «московитами». И здесь следует сделать важное пояснение.

Как известно, люди, о которых говорится в этой книге, чаще всего называли себя «русскими людьми», и, видимо, правильнее было бы именовать их именно так. Термин «московиты» использовался внешними, инокультурными, чаще всего недоброжелательно настроенными западноевропейскими наблюдателями. Причем в термин «московит», изобретенный в Великом княжестве Литовском во второй половине XV в., был изначально заложен определенный политический смысл: отказ признавать за московским государем право на воссоединение под своей властью всех земель с преимущественно русским и православным населением[24]. Конечно, при использовании термина «московиты» я не имею в виду все эти актуальные для XVI–XVII столетий значения, тем более не вкладываю в него того уничижительного оттенка, который нередко подразумевался внешними наблюдателями-современниками. Для меня этот термин важен как создающий эффект отстранения, позволяющий установить и выдержать культурную дистанцию[25]. Очевидно, самоназвание «русские люди», сохраняющее актуальность для определения этнической и политической идентичности, лишено такого отстраняющего эффекта. Но, что самое главное, самоназвание «русские люди» не позволяет нам четко ограничить тот культурно-политический регион, в котором брадоношение в XV–XVII вв. играло важную роль в этнической, культурной и религиозной самоидентификации. Известно, что у малороссов отношение к брадобритию было совершенно иным[26]. Итак, выделенное для исследования поле названо «Русский Мисопогон» (а не «Российский») вовсе не случайно.

Важно также заметить, что сам Петр I, который после путешествия в Западную Европу в 1697–1698 гг. получил уникальную возможность смотреть на свое царство «деревянными глазами» (К. Гинзбург), то есть с определенной культурной дистанции, сам называл своих подданных «московитами». Итальянский оперный певец Филиппо Балатри, который провел три года (1698–1701) при петровском дворе[27], а затем описал свой уникальный опыт в воспоминаниях, рассказал, как в один из зимних дней конца 1700 или начала 1701 г. он застал царя в Немецкой слободе, в доме одного флорентийского купца. Петр сидел в одиночестве и читал какую-то голландскую книгу. Увидев вошедшего певца, царь поприветствовал его словами:

Вот место, куда приходит Петр Алексеевич, когда он хочет оставить царя при дворе, и вот дом, где, устав от ученья и трудов, я обыкновенно провожу несколько часов с удовольствием; дело в том, что тут можно без смехотворной щепетильности и не возмущая слабых съесть вместе с неверными (и в полной свободе) хорошо приготовленное блюдо. Нужно время и терпение, и скоро вы увидите совсем других московитов. Садитесь же[28].

Несомненно, здесь мы имеем дело с авторской интерпретацией Балатри, который для обозначения российских подданных всегда пользовался только одним термином – «московиты». Нельзя забывать и о том, что певец писал свои воспоминания много лет спустя, а потому все диалоги, которые он воспроизводит, являются не стенографической записью, а его собственной реконструкцией. Но для меня важно, что использование Петром I термина «московиты» в принципе нельзя исключать. Действительно, царь часто бывал в Немецкой слободе, общался с иностранцами и вполне мог усвоить этот дискурс, позволяющий смотреть на российских подданных как бы со стороны, с определенной культурной дистанции. «Я царствую не над людьми, а над собаками и неразумными скотами!» – такую фразу услышал из уст рассерженного Петра I австрийский посланник Кристоф Игнац фон Гвариент всего несколько дней спустя после возвращения царя из Великого посольства[29]. Противопоставление Петра и «московитов» введено в название книги намеренно.

Материалы фискального учета податного населения, административного учета различных категорий служилых людей и других источников показывают, что в Московском государстве в 1678 г. (не считая населения недавно присоединенной Левобережной Украины) было около 4,8 миллиона мужчин, а к 1719 г. их число увеличилось до 6,8 миллиона человек[30]. Каждый представитель взрослой части мужского населения был в той или иной степени затронут борьбой с брадоношением. Так называемые царедворцы (менее 0,2% мужского населения[31]) сперва выступали в роли объектов власти царя, но потом сами должны были проводить в жизнь его распоряжения, сообразуясь с местными условиями. От их действий в значительной степени зависели формы поведения различных групп горожан (не более 5%[32]). Составлявшие подавляющее большинство населения Московского государства крестьяне (более 90%[33]) были, как известно, по петровскому указу 1705 г. освобождены от обязательного брадобрития. Однако это вовсе не означает, что деревенские жители остались за рамками нашего рассмотрения: ведь каждый приезжавший в город крестьянин должен был платить специальный «бородовой сбор», что приходилось делать очень многим, наиболее активным представителям сельских обществ. Возвращавшиеся из городов крестьяне рассказывали о происходящем остальным, вовлекая их в общественное обсуждение этой актуальной и всех волнующей темы. Петровский указ также не распространялся на представителей духовенства, однако церковники, хотя и составляли не более 3% мужского населения[34], играли важнейшую роль во всей этой истории: будучи наиболее образованной частью общества, они были хорошо знакомы с каноническими текстами о запрещении брадобрития и выступали в роли адептов соответствующих взглядов и форм поведения. Женская половина общества, конечно, находилась на заднем плане, но представительницы слабого пола порой оказывались вовлечены в социальные отношения, порожденные борьбой русского царя с брадоношением, а потому они не остаются за рамками исследования (отсюда и условные «десять миллионов „московитов“» в названии