Знаток тюрьмы - Люциус Шепард

"Сердце закона", сказал я. "Это значит, ты совершал преступления? Ты тоже преступник?"

"Да, можно сказать, что никем другим я не являюсь."

"О, конечно! Ты один из повелителей зла. Где заполучил татуировочку?"

"В месте по имени Алмазная Отмель."

Единственная Алмазная Отмель, о которой я слышал, была районом ЛА, населенным в основном азиатами, но Ристелли рассказал, что это еще и название тюрьмы в северной Калифорнии, где он провел несколько лет. Он утверждал, что был одним из немногих, кто когда-либо покинул это место.

"Не похоже, чтобы ты встречался с кем-то, кто отбывал там срок", сказал он. "До сих пор, конечно. Мало кто вообще знает о ее существовании."

"Так это суперстрогач? Вроде Залива Пеликанов? Ты должен был сотворить что-то чертовское, чтобы попасть в подобное место."

"Я был дураком. Вроде тебя, мое преступление - глупость. Но когда я покинул Алмазную Отмель, то дураком больше не был."

В его голосе присутствовала евангелическая дрожь, словно в памяти он обращался к лицезрению бога, а вовсе не тюремной камеры. Я сообразил, что он со странностями, и подумал, что причина его освобождения это какая-то нестабильность, развившаяся во время отбывания приговора. Он начал застегивать рубашку, и я снова рассмотрел татуировку.

"Выглядит совсем не как тюремная работа... ничего подобного я не видел", сказал я. "Даже не кажется, что это чернила, цвет такой чистый."

"Цвета идут изнутри", сказал Ристелли с благочестивым апломбом проповедника, цитирующего священный текст. "Тюрем не существует."

x x x

Разговор мне запомнился. Если Ристелли не чокнутый со справкой, то я предположил, что он далеко зашел на той дорожке; и все же, пока он давал мне конкретную информацию об Алмазной Отмели, смесь страстности и твердости в его голосе, когда он говорил об этом месте, казалась не свидетельством разбалансированного ума, но совершенного спокойствия, как если бы оно возникало от фундаментальной уверенности, рожденной в более тихом эмоциональном климате, нежели в тюремном фанатизме. Я думаю, все, что он сказал, было нацелено на произведение эффекта, однако мотивы его меня не заботили. Мысль, что по какой-либо причине он пытается манипулировать мной, подразумевала, что ему от меня что-то нужно, и если таков был данный случай, я подумал, что самое подходящее время, чтобы ему стали известны мои нужды.

Я предполагал, что Свинина понимает, как развиваются отношения между мной и Ристелли. Чтобы не дать ему внезапно наброситься на меня, я нанял громадного и пугающе жестокого уголовника по имени Руди Висмер следить за моей спиной на прогулках, за едой и в блоке, оплачивая услуги японскими Х-комиксами, что были его сексуальными конфетками. Я чувствовал уверенность, что репутация Висмера заставит Свинину подождать - самая последняя жертва моего телохранителя, вышибала в ночном клубе Сакраменто, выступал в суде под маской, скрывающей тукущую реконструкцию лица; однако в среду после нашей дискуссии о татуировках Ристелли прямо в классе заболел и вынужден был искать медицинской помощи, оставив меня со Свининой одних в художественной комнате, единственном месте, где Висмер не мог составить мне компанию. Мы продолжали рутинную чистку в разных концах комнаты, не разговаривая, но я чувствовал его растущий гнев, и когда, наконец, без всякого предупреждения он бросился на меня, я уклонился от его первого наскока и рванулся к двери, но обнаружил, что она заперта и двое охранников лыбятся на меня сквозь непробиваемое стекло.

Свинина схватил меня за ворот, но я выкрутился и с минуту нырял, уклонялся и делал ложные выпады, когда он грохотал вслед за мной, растаптывая мольберты, рассыпая палитры и кисти, топча тюбики с краской, переворачивая шкафы. Довольно скоро все препятствия в комнате были растоптаны, и, измотавшись, я позволил себя загнать в угол к раковине. Свинина наступал на меня, вытянув руки, опухшие щеки раскраснелись от усилий, раздраженный, как кабан в жару. Я приготовился к последней схватке и, похоже, к малоэффективному сопротивлению, уверенный, что сейчас получу значительную взбучку. Но Свинина сделал выпад, нога его подскользнулась в краске из раздавленного тюбика оранжевого кадмия, и он опустился слишком низко, а я в то же время поднял колено, намереваясь двинуть ему в пах, но попал прямо в лицо. Я почувствовал, как вылетают его зубы и услышал, как хрустнул хрящ его носа. Застонав, он перекатился на спину. Кровь пузырилась из его ноздрей и рта, пачкая бороду. Я игнорировал охранников, которые теперь заорали и торопливо вытаскивали свои ключи, и, действуя в холодной, прагматической ярости, я наклонился над Свининой и раздробил ему коленные чашечки каблуком, гарантируя, что весь остаток своей тюремной жизни он будет занимать существенно более низкий ранг в пищевой цепи. Когда охранники ворвались в комнату, то чувствуя себя зачарованным, чувствуя благословение случая, неподвластность судьбе, я сказал: "Вы, жопышники, явно не на такое ставили! Я вам обойдусь в хорошую сумму! До хуя надеюсь, что так!" Потом я упал на пол, свернулся в клубок и стал ждать, когда их дубинки засвистят в воздухе.

x x x

Шесть дней спустя против всех правил Фрэнк Ристелли навестил меня в изоляторе. Я спросил, как ему это удалось, и, усевшись в свою цыплячъю позу дзен, он ответил: "Знаю способы." Он поинтересовался моим здоровьем охранники измудохали меня больше обычного - а когда я уверил его, что ничего не сломано, он сказал: "У меня хорошие новости. Тебя переводят в Алмазную Отмель."

Мне это хорошей новостью не показалось. Я знал, как выжить в Вейквилле, а перспектива необходимости изучать петли новой и, скорее всего, более жесткой тюрьмы меня не привлекала. Я так и сказал Ристелли. Он стоял под приспособлением на потолке камеры в бледном луче света - благодаря металлической сетке, защищавшей лампочку - и казалось, что он только что излучился из пролетавшего самолета, седой святой, посланный, чтобы иллюминировать тьму моей одиночки.

"Ты разрушил свои шансы на помилование", сказал он. "Теперь придется тянуть весь срок. Но это не регресс, это возможность. В Алмазной Отмели нам нужны люди, подобные тебе. В тот день, что я познакомился с тобой, я понял, что ты кандидат. Я сам рекомендовал твой перевод."

Не могу сказать, какое из этих заявлений более ошеломило меня, какое возбудило мой самый большой гнев. "Мы? Кандидат? О чем ты толкуешь?"

"Не кипятитесь. Там..."

"Ты меня рекомендовал? Какого хера значит твоя рекомендация? Да они ей задницу подотрут."

"Верно, у моей рекомендации вес невелик. Решения принимаются руководством. Тем не менее, я чувствую, что несу некоторую ответственность за то, что привлек к тебе их внимание."