Геном бессмертия - Олег Говда

— Товарищ пол…

— Михаил Иванович… Николай, голубчик, мы же с вами, кажется, уже однажды договаривались. Вы прекрасно знаете, что когда ко мне обращаются по званию, я непроизвольно начинаю искать взглядом рядом с собой еще одного человека и сбиваюсь с мысли. Уважьте старика… Я понимаю: мои причуды вам, молодым, кажутся смешными, как и это многословие, но мы это обсудим подробнее, когда вы доживете до моих седин…

Тут профессор осознал сколь бестактно и двусмысленно прозвучали его слова, произнесенные в адрес фронтового диверсанта-разведчика. Из-за этого он смутился еще больше и умолк…

Неприятную паузу прервало тактичное покашливание. Оба офицера посмотрели на дверь и увидели в ее проеме дневального по этажу.

— Извините, товарищ полковник, но держать двери открытыми не положено. Вы нарушаете режим секретности.

— Но, как же мне тогда проветривать помещение? — удивился тот.

— Не могу знать, товарищ полковник! — вытянулся в струнку старшина, потом осмотрелся и добавил полушепотом. — Но только дверь, Михайло Иванович, закройте. Особист заметит, неприятностей не оберешься. Вам — сойдет, а с меня майор семь шкур сдерет. Если в штрафную роту не загонит…

— Ладно, — недовольно проворчал Стеклов. — Сам и закрой тогда… А как насчет чаю? Это режимом не запрещено, надеюсь?

— Так дежурному позвоните, товарищ полковник. Он все и организует. Тем более, вы сегодня еще не обедали…

— Секретность, секретность… — проворчал тот, недовольно косясь на закрытую дверь. — А ты, Николай, обедал?

— Нет, — честно ответил тот. — Но не стоит беспокоится, Михаил Иванович. Я же разведчик, дело привычное. Позже и пообедаю, и поужинаю. Придется — и позавтракаю, заодно…

— Возможно, возможно, — пробормотал тот своим мыслям. — Так на чем бишь мы остановились?

— На ваших сединах, — не задумываясь, отчеканил Корнеев и, наткнувшись на виноватый взгляд полковника, пожалел о проявленной бестактности. Но привычка мыслить и изъясняться предельно точно была не отъемлемой чертой его характера. Въевшейся в плоть и кровь привычкой. Свойственной Корнееву, как цвет глаз или, к примеру, некая мальчишеская лопоухость.

— М-да, голубчик… Похоже ни куревом, ни обедом неприятный разговор не отложишь. Тем более, насколько я припоминаю, Николай, вы не страдаете этой пагубной тягой к никотину. Верно?

— Так точно. Занятия спортом и табакокурение, вещи совершенно несовместимые… — в привычной манере доложил Корнеев и неожиданно для самого себя прибавил слова, которые, при иных обстоятельствах, капитан никогда в жизни не произнес бы, обращаясь к старшему по званию. — Да не томитесь вы так, Михаил Иванович. Очень трудное задание предстоит?

— Задание, Николай, как раз, для разведчика с вашим опытом, совершенно пустяшное… — устало потирая лоб, ответил полковник Стеклов. — Я бы даже сказал: чрезвычайно легкое. Хотя, как повернется…

— Тем более, — улыбнулся Корнеев и пошутил. — Выкладывайте. Может, я тогда еще до ужина, успею к фрицам смотаться по-быстрому? Пока не особенно проголодался…

Но полковник не принял шутки.

— Смотаться, увы, не получиться…

— Михаил Иванович, не скромничайте, — сделал еще одну попытку приободрить старика капитан. — Всему фронту известно, что ваши расчеты неизменно точны. И, если кто из бойцов гибнет в рейде, то исключительно по собственной оплошности, или из-за неизбежных на войне случайностей.

— Вы совершенно правы, Николай, — кивнул головой тот, отводя взгляд. — Именно поэтому мне так трудно сейчас с вами говорить, что впервые сталкиваюсь с подобной путаницей.

— Каков шанс вернуться? — напрямик спросил Корнеев, наконец-то осознав суть нервического состояния профессора.

— Для группы, которую поведете лично вы, возможность уцелеть, после выполнения задания, варьируется в приделах пяти-шести процентов, — тускло и как-то отстраненно отчеканил Стеклов. Немного помолчал, давая Корнееву осознать услышанное и веско прибавил. — Для всех иных составов, доступных для анализа, — вероятность возвращения стабильно отрицательная…

В комнату негромко постучали.

— Да. Войдите!

Дверь открылась, и порог перешагнул солдат с подносом в руках.

— Ваш чай, товарищ полковник.

— Чай? — удивился Стеклов, находясь мыслями вместе с отправляющимися в смертельно опасный рейд диверсантами. — Какой еще чай? Почему чай? Кто распорядился?

— Старшина Ковальчук сменился и передал дежурному офицеру ваше пожелание, товарищ полковник, — четко доложил солдат. — Заносить?

— Конечно… — чуть растерянно засуетился тот. — Чего же зря бегать?.. Спасибо, голубчик. Поставьте на стол… Ковальчуку благодарность передайте, — прибавил еще вслед выходящему из комнаты солдату. — Впрочем… я сам… при случае… обязательно. Вот ведь как, Николай. Ты погляди: и бутерброды соорудили… Теперь уж придется чайовничать.

— Любят вас подчиненные, Михаил Иванович, — улыбнулся Корнеев. — А знаете почему?

— Уж будьте любезны, просветите старика? — насупился тот.

— Жизни солдатские вы, Михаил Иванович, оберегаете, как можете…

— Да бросьте, Николай… — искренне возмутился Стеклов. — Дорожить солдатом еще Александр Васильевич завещал. Разве вы сами, или другие офицеры поступают иначе? Но, мы на войне. Возможно, самой беспощадной и жестокой за всю историю человечества. И наше с вами мнение ей совершенно не интересно…

Корнеев вспомнил самый популярный приказ прошлых лет "Стоять насмерть! Ни шагу назад!", безумные штыковые атаки сорок первого, но промолчал. Профессор прав — война не тетка…

— Разливайте чай, берите бутерброд… И вообще, на чем нас с вами прервали в этот раз?

— Что шанс уцелеть для моей группы не превышает шести процентов, — ровным голосом доложил Корнеев.

— Совершенно верно… — кивнул Стеклов. — И ваше поведение, Николай, только подтверждает мои выкладки. Другой — либо стал бы доказывать, что он ничем не лучше других, или принялся заранее прикидывать: как увеличить шанс выжить, а вы — просто констатируете факт. Для вас это уже стало одним из непреложных условий задачи. И решать ее вы тоже будете скрупулезно, шаг за шагом, не отвлекаясь на эмоции и прочие мелочи.

Давая возможность профессору выговориться и наконец-то приступить к изложению задания, Корнеев сделал вид, что изрядно проголодался и охотно воспользовался гостеприимностью хозяина кабинета. Откусив огромный кус хлеба с колбасой, он стал тщательно пережевывать пищу, всем видом изображая почтительное внимание и молчаливое согласие.