Еда - Эмилия Галаган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну кокос… Хотя все-таки, наверно, изюм хуже… Не зна-а-аю…
— Ты просто делиться не хочешь! — стала сердиться я. — Жадина!
— Я просто не могу выбрать!
— Тогда ты тормоз!
— Нет, я не тормоз!
— Жадный тормоз!
— Нет!
— Тормознутая жадина!
— Нет! — сестра не на шутку разозлилась. — Я учёный! Я провожу эксперимент!
— Ну и проводи! А мне надоело! Я пойду чай пить! Тем более что мама халвы купила.
Я развернулась и ушла, а сестра так и осталась наедине с батареей шоколадных батончиков. Думаю, она так и не определилась, который из них вкуснее. Она потом так же и между мальчиками выбирала — в которого влюбиться. Влюбиться, конечно, безответно, как полагается в таком возрасте, и писать в дневнике разноцветными ручками: «Сегодня весь день прогуливалась по коридору второго этажа в надежде увидеть его…» Только каким цветом написать это «его»? Тоже ведь поди выбери!
А эксперименты сестра стала проводить уже в вузе. Она на химфаке училась.
Студенческие буфеты: сравнительная характеристика
В моем родном вузе в буфете стоял электрический самовар. Если кто экономил, можно было приходить со своей кружкой и набирать кипяточку. Я так и делала. И чай и сахар (два кусочка) с собой брала.
И бутерброд с колбасой.
Я добилась этого бутерброда в ходе яростных боев с бабушкой.
Бабушка мне упрямо навязывала бутерброд с салом.
Нет, я любила сало, даже очень. Но есть в университете бутерброд с салом, как будто я из деревни! Да что обо мне подумают! Поэтому я требовала бутерброда с колбасой.
— Ты бы еще кровянку мне дала! — оскорблялась я.
— Так ты же любишь кровянку! — недоумевала бабушка.
— Бабушка! Ну как ты не понимаешь! — ныла я. — Ну я сама колбасы куплю!
— Что ты, что ты… — причитала она. — Ладно, ладно… Я куплю тебе колбасы.
И бабушка покупала какую-то самую дешевую резиновую колбасу, но если ее класть на хлеб с маслом, то ничего, есть можно.
А потом я поступила в Петербургский университет и уехала из дому. У меня было очень мало денег, а кушать хотелось сильно. И постоянно.
Как-то раз я пришла в буфет. За столиками сидели прилично одетые люди. Пили чай из аккуратных беленьких чашечек, вели культурные беседы. Ели.
Электросамовара не было — был кулер с горячей и холодной водой.
Я набрала кипятка в свою кружку. Ту же самую, что и в гомельские времена, — голубую пластиковую.
Потом купила поесть — овощное рагу.
Картошка, морковка, капуста…
Вкусно! Я старалась есть медленно — так культурнее, да и наедаешься лучше.
Получалось у меня плохо.
Еда, еда, что ж тебя так мало-то? Нет, не заканчивайся, не надо!
И вдруг совершенно неожиданно для самой себя я взяла тарелку в руки и… выпила всю жижу и вылизала остатки рагу!
О мой бог! Какой стыд! Прилично одетые люди даже ложками в чашках звякать перестали.
Эх, зря ты, баб Люся, покупала мне колбасу. Все равно от судьбы не уйдешь — позор меня нашел.
И даже не наелась толком.
Лапша
Когда я вселилась в общагу, у нас на кухне не работала плита.
Поэтому комендант (коменда, как мы ее звали) разрешила народу пользоваться в комнатах своими электроплитками. Хотя вообще это было запрещено по правилам противопожарной безопасности.
Какие-то добрые ребята с моего этажа дали мне плитку с одной работающей конфоркой, и та была какая-то кривая.
Однажды я сварила макароны. То есть не макароны даже, а прекрасную ярко-желтую яичную лапшу.
Потом я выгрузила ее в сковородку, добавила ложку тушенки, стала мешать… Сковородка не удержалась на кривоватой спирали плитки — шлеп! — вся лапша, весь этот прелестный блондинистый парик оказался на полу.
А пол… я никогда не отличалась аккуратностью.
И так я села на пол и принялась есть. Руками. Падение уже было совершено — чего еще выпендриваться?
Я ругала себя за то, что я — здесь и сейчас сижу на полу, ем лапшу…
Есть такое стихотворение:
Мусорка в углу —
Это моя душа.
Это мое место —
Там, где моя душа…
А в моем случае это звучало так:
Лапша на полу —
Это моя еда.
Это мое место —
Там, где моя еда.
С лапшой отношения у нас задались вообще отменные.
Когда через несколько лет я работала в ларьке продавцом, я всегда заваривала на обед доширак.
Заваривала, начинала есть — и тут же в окошко начинали стучаться покупатели. Как-то раз это оказалась наша коменда.
— Здравствуйте, Наиля Наримановна! — сказала я, старательно жуя, а лапша свисала из моего рта курчавой бородой.
— О, Люда! Как дела? — поинтересовалась коменда.
— Отлично!
— Дай мне «Комсомолку» и… можно посмотреть вот этот журнальчик «Рецепты на ура»?
— Да, конечно! — Я протянула ей журнал. — Я сама по нему готовлю.
Коменда посмотрела на меня скептически, но журнал взяла.
Я и правда готовила по рецептам оттуда. Как-то раз, например, делала курицу, фаршированную лапшой.
Котлета
Котлеты я люблю. Прямо до слез. Я, наверно, единственный человек, который плакал из-за котлет.
Это вышло так.
В моем классе училось только восемь девочек. Восемь девочек — и двадцать дебилов, то есть, простите, мальчиков.
Они все время съедали нашу еду в столовой. Сжирали по две-три порции — а нам ничего оставалось. Мы даже жаловались директору — но директор у нас был довольно хилый, вряд ли ему хватило бы сил как-то совладать с нашими мальчишками. Так и вижу:
— Ты какую по счету котлету ешь, Сидоров?
— Первую! — с набитыми щеками отвечает Сидоров. — Клянусь!!!
— Не верю! Сейчас же выплюни котлету и отдай ее Люде! Ты слышишь, Сидоров! — кричит директор и набрасывается на Сидорова, тщетно пытаясь разжать его мощные челюсти…
И вот они уже катаются по полу, а Люда стоит и изумленно смотрит на них. Бедная голодная девочка…
Как-то раз — в пост — мне жутко захотелось котлет.
Я выходила из квартиры и на лестничной клетке уловила этот божественный запах.
Эх… Дома до окончания поста котлеты мне не светили. Ну если рыбные котлеты — это котлеты, то вишня — это черешня, а я — Марина Цветаева.
В школе, поднимаясь в класс, я снова уловила этот запах — уже немного другой, столовские котлеты, конечно, сильно уступают домашним, но все же это были они, котлетки, котлеточки…
После третьего урока я решила пулей нестись в столовую, чтобы успеть отхватить порцию. Я собиралась сражаться за котлету до последнего.
И как
