Спасенное имя - Константин Шишкан

«А твой дед все равно предатель»

Извилистая тропинка послушно ложилась Михуце под ноги. Он нес в руках пустую трехлитровую банку и время от времени тяжело вздыхал. Вслед за ним шел старый аист Филимо́н. И всякий раз, когда мальчуган вздыхал, аист клал ему на плечо длинный красный клюв.

Михуца останавливался, шлепал ладошкой по жесткому крылу Филимона, поправлял на своей большой круглой голове пилотку и продолжал свой путь. Высокие травы были выше его.

Конечно, думал Михуца, он маленький, ему нужно расти и расти.

А что делать, если не растется?

А вдруг он таким и останется на всю жизнь? Ого!

Живут же на свете лилипуты! Михуца их видел в цирке. Обыкновенные дети, только лица старые.

Не растется… Напрасно он подолгу висит на деревьях вниз головой. Длиннее шея не становится. А пока он так медленно растет, все полезные дела другие поделают. Ого!

Не везет. Вечно у него все не так, все неладно. У всех штаны как штаны, а у него — непоседы. Всегда почему-то норовят соскочить. Сегодня чуть было перед Ильей Трофимовичем, председателем, не упали.

Хорошо, когда в колхозе умный председатель! Он зря смеяться не станет. Он сразу же схватился за брюки: а вдруг и с ним приключилась беда? Нет, пронесло. Видать, ремень надежный попался. Везет же людям. Ого!

А у него, у Михуцы, одни неприятности. Скорей бы вырасти да уйти в солдаты! Вздохнув, он поправил пилотку. Мама сошьет ему просторную холщовую сумку. И чего только не положит туда Михуце! Брынзу, орехи, яблоки, румяный калач… Да и, конечно же, виноград. Самую большую гроздь! Ел бы такую весь день, и на утро осталось.

Краем синей косынки мама вытрет глаза и — отпустит и солдаты. И тогда Михуца пойдет по селу. Золотые трубы будут гореть ярче солнца, медные тарелки треснут от грома, а серый барабан будет бухать на всю улицу:

Бум-бум-тара-бум!

Мальчишки станут заглядывать Михуце в глаза, девушки махать платочками, а дед Ики́м скажет громко:

— Ладный ты парень, Михуца. Красавец — гайдук.

И Михуца поцелует ему руку…

Тропинка привела его к Днестру. Он осторожно установил банку на земле, быстро разделся и нагишом вошел в прохладную синюю воду. Вода у берега была чистой-чистой, солнце перебиралось с волны на волну и медленно опускалось на дно, где лежали, зарывшись в песок, радужные камешки.

Рыбы не боялись Михуцы, подплывали почти вплотную и, казалось, с любопытством заглядывали в лицо.

«Поглядите, это Михуца!» — поводил плавниками нахальный карась.

«Не может быть, не может быть», — извивались мальки.

Крупный, медлительный сом удивленно круглил глаза: «Ах, какой он маленький!»

Конечно, сом любил жареных воробьев, а Михуца кормил его червями.

Мальчуган сердито взмахнул руками. По воде побежали упругие круги. И сразу же всё — слепящее солнце, камешки, нахальный карась, мальки и медлительный сом — завертелось, закружилось и плеснуло на берег тяжелой волной.

Михуца вышел из воды. Умеют притворяться эти рыбы! Люди думали, что они немые. А что получается на самом деле? По радио передавали: некоторые из них, оказывается, могут плакать, мяукать и даже чирикать. А моряки в Индийском океане слышали: рыбы громко гудят. Как автомобили! Вот тебе и немые. Ого!

Михуца пошел вдоль берега. Неподалеку, как стрелы, прочно вонзившиеся в песок, подрагивали на ветру камыши. Мальчуган брел по траве, негромко напевая:

Я встретил вас,И всё былое…

Но вдруг резко оборвал песню и растянулся на земле. В кулаке вместе с сухим листом подорожника он сжимал лягушку. Наполнив банку водой, опустил в нее лягушку, установил банку на пригорке и снял пилотку.

— Ни шагу назад, — приказал он Филимону и вошел в речку. Но аист на банку не обратил внимания. Его взгляд был прикован к Михуце. В тихой заводи, поросшей кувшинками, уже плыла его большая круглая, как мяч, голова, а над ней — нацеленная на что-то рука.

На упругом зеленом листе кувшинки сидела наглая лягушка, растягивая рот в бессмысленной «улыбке». Михуца взлетел над водой (воды тут, кстати, было по колено) и плашмя рухнул на кувшинку. Туча крупных сверкающих брызг поднялась в воздух, осыпала аиста, тяжело шлепнулась на песок. Филимон отряхнулся, покачал головой.

Михуца лежал в воде, а наглая лягушка растягивала свой желтый резиновый рот на соседнем листе кувшинки. Вздохнув, он поднялся и побрел в камыши.

На островке, уткнув острый нос в песок, дремала лодка. На борту ее белыми буквами было написано: «Стрела». Рядом горел костер. Над ним смрадно дымилось ведерко со смолой. Михуца сделал несколько шагов. И сейчас же покатилось в камыши суровое, настороженное:

— Стой! Кто идет?

Михуца от неожиданности присел, съежился, вобрал голову в плечи. Теперь он действительно был совсем маленьким и беззащитным.

Словно почувствовав это, выпрямился, звонким, срывающимся голосом закричал:

— Это я иду — Михуца! — и, подумав, добавил: — Колхозник из села Виорены.

— Слыхал? — Нетвердый басок сломался в смехе: — Анкету заполняет. Ну-ка, Думитраш, поставь на его анкете точку.

— Будет сделано! — Рыжая голова метнулась в камыши. Над Михуцей нависла рука, но сразу же опустилась. — Да тут пацаненок, Гришка.

Михуца, почуяв слабость врага, смело двинулся вперед. С банкой в руках, большеголовый, в надвинутой на глаза пилотке он подошел к Гришке. Следом вышагивал аист.

Гришка конопатил лодку. Михуца, обойдя парня, заглянул ему в лицо, потом в костер и, наконец, в ведерко со смолой.

— Гриш, а Гриш? А ты чего делаешь?

— Отстань.

— Ну, Гриш… Что тебе, жалко сказать? — Михуца полез в костер, чуть было не опрокинув ведерко.

— Да отлипни ты, смола! — в сердцах сказал Гришка.

— А она что, течет?

Гришка, не выдержав, схватил Михуцу за шиворот, поддал коленом.

Аист больно клюнул парня в спину.

— Топай, топай, — сказал Гришка, потерев спину. — И не забудь прихватить аиста, который тебя принес.

Михуца отбежал на несколько шагов. Вместе с ним, подпрыгивая, отбежал от Гришки Филимон.

— А твой дед, — зло сказал Михуца, — все равно предатель!

— Кто натрепал? — мрачно спросил Гришка.

— Все говорят! — И Михуца пустился наутек. Вслед за ним побежал, подпрыгивая, аист. — А еще передача была. По телеку. Про партизан… Дедушка Иким все знает… Не думай!

— Ах, так… — Гришка сжал кулаки.

Некоторое время Михуца прятался в траве, а потом стал за ствол широченного дерева. Гришка потерял его из виду. Огляделся. Неподалеку от дерева торчал на одной ноге Филимон.

— Ага, — смекнул Гришка, — вот ты где.

— Ку-ку! — не выдержал Михуца.

И они стали бегать вокруг дерева. Филимон, шумно всплескивая крыльями, пытался ущипнуть Гришку за ноги. Наконец Гришка остановился, и Михуца угодил ему прямо в руки.

— Я тебе покажу предателя, — сказал Гришка, схватив мальчугана за плечи. — Так дам — одни башмаки останутся.

— Хм. — Михуца лукаво поглядел на свои босые ноги.

— Понял? — Гришкины глаза сверкали.

— Ага. — Михуца с невинной улыбкой смотрел на парня.

У Михуциного носа появился увесистый кулак. Мальчуган покорно вобрал голову в плечи. Но тут же, вытянув шею, внимательно осмотрел кулак и не смог скрыть восхищения.

— Ого, какой здоровенский!

— Михуца, Михуца!

Это был голос бабушки. Повернув голову, мальчуган прислушался. Затем обернулся, вызывающе глянул на Гришку, скорчил рожу — бе-е! — и направился в сторону села.

Но Гришка сунул два пальца в рот. Резкий свист пробежал по телу Михуцы мурашками. Он бросился наутек и мчался до тех пор, пока не упал в молодом редком лесочке на берегу реки.

Филимон долго стоял над ним, низко опустив длинный красный клюв. Михуца тяжело дышал и всхлипывал. Здесь можно было выплакаться вволю. Никто не узнает, никто не услышит.

Но что это? Чем тише он всхлипывает, тем громче звучит его голос, тем протяжнее унылые ноты.

Михуца поднял голову. Ого! Он уже молчал, а плач продолжал волновать высокие травы.

— Мамка-а! Мамка-а!

Михуца встал, раздвинул кусты. Прямо перед ним на лысом пне сидела девочка. Из ее огромных, колодезной глубины синих глаз текли слезы.

— Ай! — вскрикнула она и закрыла лицо руками.

Михуца тоже испугался, но все же подошел поближе.

— Ты что?

Девочка молчала.

— Ну чего размамкалась?

Девочка шмыгнула носом.

— Реветь — это знаешь что? — Михуца заморгал ресницами, виновато оглядываясь. — Последнее дело.

Кусты молчали, и только травы о чем-то торопливо перешептывались…

Девочка шумно вздохнула:

— Боюсь я…

— Кого? — Михуца с опаской поглядел по сторонам.