Железный Крест - Александр Бондарь

И пошло тут что-то такое, чего и не разберёшь. Уж на что дед Захарий! На трёх войнах был. А и то, когда садился на завалинке возле рыжей собачонки, которой один пьяный партизан пулей ухо продырявил, говорил:

- Ну и времечко!

Приехали сегодня партизаны, человек с двадцать. Заходили двое к Головню. Гоготали и пили чашками мутный крепкий самогон.

Маша смотрела с любопытством из калитки.

Когда Головень ушёл, Маша, давно хотевшая узнать вкус самогонки, слила остатки из чашек в одну.

- Ма-шка, мне! - плаксиво захныкал Топ.

- Оставлю, оставлю!

Но едва она опрокинула чашку в рот, как, отчаянно отплёвываясь, вылетела на двор.

Возле сараев она застала Ленку.

- А я, Ленка, штуку знаю.

- Какую?

- У нас за хатой партизаны яму через дорогу вырыли, а кто её знает зачем. Наверно, чтоб никто не ходил.

- Как же можно не ходить? - с сомнением возразила Ленка. - Тут не так что-то. И партизаны собрались и яму вырыли... Не иначе, как что-нибудь затевается.

Пошли осматривать свои запасы. Их было ещё немного: два куска сала, кусок копчёного мяса и с десяток спичек.

В тот вечер солнце огромным красноватым кругом повисло над горизонтом у колхозных полей и заходило понемногу, не торопясь, точно любуясь широким покоем отдыхающей земли.

Далеко, в соседней станице, приткнувшейся к опушке леса, ударил несколько раз колокол. Но не тревожным набатом, а так просто, мягко-мягко. И когда густые, дрожащие звуки мимо соломенных крыш дошли до уха старого деда Захария, удивился он немного давно не слышанному спокойному звону и, перекрестившись неторопливо, крепко сел на свое место, возле покривившегося крылечка. А когда сел, тогда подумал: "Какой же это праздник церковный завтра будет?" И так прикидывал и этак - ничего не выходит. Потому как престольный уже прошёл, а Спасу ещё рано. И спросил Захарий, постучавши палкой в окошко, у выглянувшей оттуда старухи:

- Горпина, а Горпина, или у нас завтра воскресенье будет?

- Что ты, старый! - недовольно ответила перепачканная в муке Горпина. Разве же после среды воскресенье бывает?

- О то ж и я так думаю...

И усомнился дед Захарий, не почудилось ли это ему, а ежели не почудилось, то не худой ли какой это был звон.

Набежал ветерок, колыхнул чуть седую бороду. И увидел дед Захарий, как высунулись из-за чего-то любопытные бабы из окошек, выкатились ребятишки из-за ворот, а с поля донёсся какой-то протяжный, странный звук, как будто заревел бык либо корова в стаде, только ещё резче и дольше.

Уо-уу-ууу...

А потом вдруг как хрястнуло по воздуху, как забухали возле скотины выстрелы и затрещали автоматные очереди... Позахлопывались разом окошки, исчезли с улиц дети. И не мог только встать и сдвинуться напуганный старик, пока не закричала на него Горпина:

- Ты тюпайся швыдче, старый дурак! Или ты не видишь, что такое начинается?

А в это время у Маши колотилось сердце такими же неровными, как выстрелы, ударами, и хотелось ей выбежать на улицу узнать, что там такое. Было ей страшно, потому что побледнела мать и сказала не своим, тихим, голосом:

- Ляг... ляг на пол, Машенька. Господи, только бы из орудиев не начали!

У Топа глаза сделались большие-большие, и он застыл на полу, приткнувши голову к ножке стола. Но лежать ему было неудобно, и он сказал плаксиво:

- Мам, я не хочу на полу, я на печку лучше.

- Лежи, лежи! Вот придёт красный... он тебе!

В эту минуту что-то особенно здорово грохнуло, так что зазвенели стёкла окошек, и показалось Маше, что дрогнула земля. "Гранаты бросают!" - подумала она и услышала, как мимо потемневших окон с топотом и криками пронеслось несколько человек.

Всё стихло. Прошло ещё с полчаса. Кто-то застучал в сенцах, изругался, наткнувшись на пустое ведро. Распахнулась дверь, и в хату вошёл вооружёный Головень.

Он был чем-то сильно разозлен, потому что, выпивши залпом ковш воды, оттолкнул сердито автомат в угол и сказал с нескрываемой досадой:

- Ах, чтоб ему!..

Утром девушки встретились рано.

- Ленка! - спросила Маша. - Ты не знаешь, отчего вчера... С кем это?

У Ленки зоркие глаза блеснули самодовольно. И она ответила важно:

- О, подруга! Было такое...

- Только ты правду, пожалуйста! Я ведь видела, как ты сразу же за огороды бросилась.

- Машина вчера немецкая проезжала. Остановились немцы её починить. Она только оттуда, а партизаны, которые следили за ней - в колокол на колокольне: бум!.. - сигнал, значит.

- Ну?

- Ну вот и ну... Подъехала к деревне, а по ней из автоматов. Она было назад, глядь - ограда уже заперта.

- И поймали кого?

- Нет... Оттуда такую стрельбу подняли, что и не подступиться... А потом видят - дело плохо, и врассыпную... Тут их и постреляли. А один убежал. Офицер. Гранату бросил - у Онуфрихиной хаты все стёкла полопались. По нём из автоматов кроют, за ним гонятся, а он через плетень, через огороды, да и утёк.

- А машина?

- Машина и сейчас тут... только негодная, потому что, как убегать, один гранатой запустил. Всю искорежил...

Весь день только и было разговоров, что о вчерашнем происшествии. Партизаны пропали ещё ночью. И осталась снова без власти маленькая станица.

Между тем приготовления к побегу подходили к концу.

Оставалось теперь стащить котелок, что и решено было сделать завтра вечером при помощи длинной палки с насаженным гвоздём через маленькое окошко, выходящее в огород.

Ленка пошла обедать. Маше не сиделось, и она отправилась ожидать её к сараям.

Завалилась было сразу на солому и начала баловаться, защищаясь от яростно атакующего её Шмеля, но вскоре привстала, немного встревоженная. Ей показалось, что снопы разбросаны как-то не так, не как обычно. "Неужели из детей кто-нибудь лазил? Вот же, бестолочь!" И она подошла, чтобы проверить, не открыл ли кто место, где спрятана провизия. Пошарила рукой - нет, тут! Вытащила сало, спички, хлеб. Полезла за мясом - нет!

- Вот же, ворьё проклятое! - выругалась она. Потом подумала. - Нет. Это не иначе как Ленка сожрала. Если бы кто из мальчишек, так те уж всё сразу бы.

Вскоре показалась и Ленка. Она только что пообедала, а потому была в самом замечательном настроении и подходила, беспечно насвистывая.

- Ты мясо ела? - спросила Маша, уставившись на неё сердито.

- Ела! - ответила та удивлённо. - А, что, нельзя?

- Нет, можно! - напустилась на неё разозленная Маша. - А тебе кто разрешил? А мы о чём договаривались? А на дорогу что брать, а?..

Ленка опешила.

- Так это же я дома за обедом. Онуфриха раздобрилась, кусок из щей вынула - здоровый кусок!

- А отсюда кто взял?

- Не знаю.

- И я не знаю...

- Честное комсомольское! Вот чтоб мне провалиться сию же секунду, если брала.

Но потому ли, что Ленка не провалилась "сию же секунду", или потому, что она отрицала обвинение с необыкновенной горячностью, но только Маша решила, что на этот раз та и в правду не врёт.

Глазами скользнув на солому, Маша позвала Шмеля, протягивая руку к хворостине:

- Шмель, а ну иди сюда, дрянь ты этакий! Иди сюда, собачий сын!

Но Шмель не любил, когда с ним так разговаривали. И, бросив теребить жгут, опустив хвост, он сразу же направился в сторону.

- Он сожрал, - с негодованием подтвердила Ленка. - Чтоб ему лопнуть. И кусок-то какой был жирный!

Перепрятали всё повыше, заложили доской и привалили кирпич.

Потом лежали долго, рисуя заманчивые картины будущей жизни.

- А вот если бы до границы добраться! В Турцию. Там хорошо - никакой войны нет, спокойно.

- Только мы языка ихнего не знаем, - с сожалением заметила Ленка.

- Выучим, нечего. Времени у нас будет - сколько угодно.

- А эти турки - они нас в рабство не продадут?.. - начала опять Ленка и добавила серьезно: - Мне, подруга, в рабство совсем не хочется.

- Мне тоже, - созналась Маша.

Она хотела сказать что-то ещё, но остановилась, потому что Шмель, улёгшийся под боком Маши, поднял голову, насторожил почему-то уши и заворчал предостерегающе и сердито.

- Ты что? Что ты, Шмелик? - с тревогой спросила его Маша и погладила по голове.

Шмель замолчал и снова положил голову между лап.

- Крысу чует, - шёпотом проговорила Ленка и, притворно зевнув, добавила: - Домой, Маша, надо идти.

- Пойдём, - согласилась Маша.

Они встали.

Шмель поднялся тоже, но не пошёл сразу, а остановился возле соломы и заворчал тревожно снова, как будто дразнил его кто из темноты.

- Крыс чует! - повторила теперь Маша.

- Крыс? - каким-то упавшим голосом ответила Ленка. - А только почему же это он раньше их не чуял? - И добавила негромко: - Холодно что-то. Давай пойдём быстро, Маша! А немец тот, что убежал, где-то возле деревни недалеко.

- Откуда ты знаешь?

- Так, думаю! Посылала меня Онуфриха к Горпине, чтобы взять

взаймы полчашки соли. А у неё в тот день рубаха с плетня пропала. Я пришла, слышу из сенец ругается кто-то: "И бросил, говорит, какой-то рубаху под жерди. Пёс его знает, или собак резал! Мы ж с Егорихой смотрим: она порвана, и кабы немного, а то вся как есть". А дед Захарий слушал-слушал, и говорит: "О, Горпина..."