Без окон, без дверей - Джо Шрайбер

В ушах и в памяти гудят воспоминания. В детстве здесь была швейная мастерская матери, капитанский мостик, с которого она долгие годы руководила благими намерениями горожан. Полностью уравновешивая отцовскую замкнутость, говорливая и открытая Элинор Маст была организатором и добровольцем, устраивала бесконечные продуктовые распродажи и сборы пожертвований для пожарной команды Милберна, умудряясь как-то выкраивать время на шитье ради получения дополнительных средств. В городе ее до сих пор считают народной героиней. Вчера на похоронах отца Конрад Фолкнер, репортер «Кроникл», вспомнил в разговоре со Скоттом, что почти наступила пятнадцатая годовщина ее смерти при пожаре в кинотеатре «Бижу». Заметив страдальческое выражение его лица, поспешил сменить тему: «Кстати, насчет „Бижу“. Знаешь, вроде бы кто-то, в конце концов, выкупил это старое бельмо на глазу. Может, что-нибудь путное сделает. Странные вещи творятся, правда?»

Скотт оглядел швейную мастерскую, слыша, что дышит чаще и тяжелее. Прошлое здесь, не уходит отсюда. На встроенных полках возле окна по-прежнему стоят желтоватые папки с выкройками Зингера, рядом облезлый манекен, в углу старомодная швейная машинка, которая закладывается в плоский столик. Между ковром и стенками забились крошечные обрывки тканей.

— Эй, братан, готов? — проревел Оуэн с нижней лестничной площадки масленистым от новой выпивки голосом. — Тебя ждут голодающие.

— Иду, — ответил Скотт.

Спускаясь, почуял, как грудь напрягается, расширяется, раскрывается от не сразу разгаданного ощущения. Только на полпути к городу распознал облегчение. Старая привычка — как только отсылаешь прошлое в зеркало заднего обзора, неизменно чувствуешь, что спас свою жизнь.

Глава 2

Через два часа Скотт вез их домой в фургоне Оуэна неопределенного возраста. Казалось, поцарапанные и помятые бока несчастного «форда», словно врезавшегося в дерево, чуть подкрашены лишь для того, чтобы машина была на ходу. Оуэн отключился на пассажирском сиденье, привалившись щекой к стеклу, а Генри сидел, втиснувшись между ними, сложив на коленках маленькие руки, глядя в лобовое окно с разбившимися насекомыми. За ужином он едва проглотил кусочек чизбургера и не сказал ни слова, кроме ответов на обращенные непосредственно к нему вопросы Скотта по поводу школы и недавно просмотренных фильмов.

— Завтра уезжаешь, — сказал он наконец.

Скотт кивнул:

— Утром.

— Почему тут не можешь остаться?

— Надо вернуться в Сиэтл.

— Почему?

— Там мой дом.

Мальчик замолчал, бессильный перед логикой.

— Я бы с тобой поехал, — тихо вымолвил он, как бы опасаясь, что отец услышит. — С тобой жил бы.

— Думаешь, тебе там понравилось бы?

Генри подумал и кивнул.

— Не слишком дождливо?

— Люблю дождик.

— Вряд ли твой папа его тоже любит.

Фактически, впервые увидев племянника, Скотт думал почти только о том, что было бы, если б Генри был сыном не брата, а его собственным. В картину вписывается и мать — местная девушка, дочь чьей-то горничной, не проявлявшая ни малейшего интереса к ребенку. Насколько известно, брат, униженный и разъяренный ее уходом, либо прикидывается, будто мальчика вовсе не существует, либо ругает его за лень, неуклюжесть и дерзость.

Пару раз за последние четыре дня, как правило уже подвыпив, он с грубой аффектацией обнимал сына, неловко тискал, запечатлевал пивной поцелуй, вызывая осторожную улыбку на детском личике, прежде чем утрачивал интерес и переключался на экран телевизора. Потом мальчик сидел со Скоттом на диване или на полу, глядя на отца чистыми глазами без всякой сентиментальности, любя, но никогда полностью не доверяя.

Скотт свернул на подъездную дорожку, остановил машину. Тишина, сменившая рев мотора, разбудила Оуэна.

— Спасибо за ужин, братан, — пробормотал он, вылез из кабины и побрел к родительскому дому.

Скотт и Генри двинулись следом. Казалось, мальчик хочет что-то сказать, только сам не знает, что именно. Послышалось, как в гостиной включился телевизор, заскрипели пружины дивана, секунд через десять раздался сладкий раскатистый храп.

— Хочешь подняться, помочь мне собраться? — спросил Скотт, и Генри пошел за ним в швейную комнату, уселся на односпальную койку, свесив ноги. Что-то было у него на уме, выжидало момент, чтобы сорваться с губ.

— Дедушка был сумасшедший? — спросил он. — Когда умер…

— У него была болезнь, при которой многое забывается.

— Альцгеймер?

— Правильно. — Поначалу Скотта изумляла способность племянника с первого раза запоминать услышанное, теперь он видел в этом просто какую-то необъяснимую космическую причуду. — Люди с болезнью Альцгеймера практически не могут о себе позаботиться. Уходят из дома, не помнят, где живут, забывают принимать лекарства…

— Папа говорит, дедушка часто плакал.

Скотт помолчал, взвешивая ответ.

— По-моему, ему было очень тяжело после смерти твоей бабушки. Думаю, он почти все время чувствовал себя растерянным и одиноким. Это и взрослые не всегда понимают, но бывают моменты, когда лучше уйти из жизни, обрести покой, даже причинив боль своим близким.

— Наверно. — Генри уставился мимо него на ноутбук на швейном столике. — В твоем компьютере игры есть?

— Должны быть.

В действительности, заказав билет на самолет в Нью-Гэмпшир на похороны, Скотт в тот же день закупил десяток игр для детей младшего возраста и терпеливо одну за другой ввел в компьютер. Генри отыскал любимую — про охотящихся акул-роботов на скоростной лодке — и уселся играть.

В десять часов, зевая, слез с кресла, улегся на надувной матрас, на котором Скотт провел последние бессонные ночи, сразу перевернулся на живот, глубоко засопел в подушку, закинув руку за голову. Скотт сбросил с ног тапочки Оуэна, накинул одеяло на плечи, помедлил, наклонился, поцеловал мальчика в щеку над засохшим пятном от кетчупа.

Наконец, увидел у себя в руках рукопись под именем отца, снова хмуро задумался над листами и их возможным содержанием. Выдвинул ящик швейного столика, вытащил старые материнские ножницы и разрезал бечевку. Давно связанные страницы рассыпались с почти явственным вздохом.

Перевернул титульную страницу, вгляделся в первые печатные строчки:

Снаружи дом выглядел абсолютно нормально.

«Эти слова написал мой отец», — подумал Скотт, и по телу до кончиков пальцев пробежал ток низкого напряжения. Сам того не сознавая, он продолжал читать:

Они шли к нему через лес по проселочной дороге целую милю, и Фэрклот ничего толком не видел, пока агент по продаже недвижимости не остановился, отпирая железные ворота. Дом представлял собой усталый пережиток старых времен — как минимум столетней давности, — с распростертыми крыльями, слуховыми окнами, портиками, пристроенными впоследствии, как бы спохватившись. Красоты никакой, но цена подходящая, что само по себе исключительно.