Моя жизнь с Чаплином - Лита Чаплин

Помимо внимания к моему чтению и убежденности, что я должна освоить хорошие манеры, ничем другим в отношении меня он не интересовался. Очевидно, я для него что-то значила, поскольку время от времени он обнаруживал признаки гордости за меня — он научил меня читать, когда мне было четыре. А однажды он сказал маме: «Эта девочка умна не по годам, схватывает все на лету, не всякий из моих взрослых знакомых так соображает». Но в целом его отношение ко мне исчерпывалось ролью наставника и учителя.

Мама, все еще молодая и хорошенькая, часто оставляла меня вечерами и уходила на свидания. Ей вечно звонили молодые люди, а в глазах светилось какое-то особое кокетство. Мама всегда старалась познакомить меня с очередным поклонником, а тот непременно говорил, какая я хорошенькая, брал меня за подбородок и изображал огромный интерес. Но было ясно, что интерес этот мимолетный, и что тот ждет не дождется, когда останется наедине с мамой. Ни в ком из них я не чувствовала заботы, в которой так отчаянно нуждалась.

Один из маминых кавалеров был привлекательный, добродушный человек по имени Хэл Паркер. Он приглашал ее чаще других, и при виде него мамины глаза просто светились. А еще он отличался от других тем, что разговаривал со мной с некоторой искренностью в голосе.

Помню вечер — как раз вскоре после того, как мы встретили Чарли Чаплина, и я удрала от него — когда меня разбудили громкие, сердитые голоса, идущие с нижнего этажа. Я встала с кровати, которую мы делили с мамой, и прокралась на лестницу. Мама с дедушкой спорили.

«У тебя уже был один неудачный брак, какого черта ты торопишься опять?» — ревел дедушка.

Мама, обычно мягкая и уважительная с дедушкой, была в ярости: «Я не потерплю, чтобы ты говорил о Хэле в таком тоне!» — кричала она.

«Не потерпишь? А как еще мне говорить об этом лоботрясе? Я сразу раскусил твоего прекрасного м-ра Макмюррея, разве нет? А ты готова была на все и вышла за него. Вот и получила кукиш с маслом!»

«У меня есть дочь!»

«Да, дочь у тебя есть, — признал дедушка, но сразу же опять возвысил голос и заявил саркастически: — Прекрасная причина связаться еще с одним бездельником — и завести еще одного ребенка. Лучше не придумаешь!»

«Не смей называть его бездельником! Хэл любит меня и хочет жениться. Ты не знаешь его. Ты ничего о нем не знаешь!»

«Как и ты, Лиллиан! Ты вечно настаиваешь на своем. Ладно, я тебя предупреждаю: на этот раз я не собираюсь стоять и смотреть, как ты разобьешь свое сердце. Если этот молокосос покажется здесь, Я…»

Дедушка увидел, что я стою на лестнице, и велел мне вернуться в постель. Я подчинилась и юркнула под одеяло. Собирается ли мама замуж за Хэла Паркера? Даже несмотря на то, что дедушка против? У всех моих знакомых детей, с которыми я играла, были отцы. Я тоже хотела иметь отца, пусть даже не настоящего. Но если это будет ненадолго, а потом он уйдет?

Когда наконец мама вошла в комнату, я притворилась спящей. Она скользнула в постель и прижалась ко мне. Нам было тепло и уютно вместе.

В тот год Голливуд всерьез вознамерился стать киностолицей Америки. Совсем недавно тихая и ухоженная часть Лос-Анджелеса теперь являла собой бурно растущий город, где, казалось, царил круглосуточный карнавал, и куда отовсюду стекались сотни людей, чтобы, вложив немного денег на одной неделе, сделать фильм и продать его с фантастической прибылью на следующей. Вокруг было изобилие дешевой земли, идеально подходящей для киносъемок. В свежем воздухе Южной Калифорнии было растворено ощущение, что достаточно иметь несколько долларов и пару извилин в мозгу, чтобы выпустить пару короткометражек и уйти на покой.

Это было не совсем так, но в 1914 году множество людей, обладавших скорее решимостью, чем художественным мастерством, обогатились в Голливуде. Зрители выстраивались в очереди, чтобы посмотреть любой фильм, и владельцы кинотеатров по всей стране расхватывали все фильмы подряд, хорошие или (что было еще чаще) плохие. Были такие фильмы, как «Муж индианки» (Squaw Man), сделанный на Вайн-стрит Сэмюэлем Голдвином, Сесилом Де Миллем и Джесси Ласки. Бывали такие картины, как комедии и погони с ковбоями и индейцами, которые пачками выпускали по всему Голливуду. Каждый день поезда выгружали взбудораженных пассажиров, приехавших на волне повального увлечения кино, — клерков, удравших от прилавков универмагов, или актеров — из сидящих на мели репертуарных театров. Если вам было решительно нечего предложить, кроме своего присутствия, всегда можно было заработать хотя бы три доллара в день. Это значило, что вы актер. И это значило, что отныне ничто не мешает вам стать звездой.

Без всякого предупреждения город оккупировал оглушительный шум.

Вся эта кипучая деятельность приводила дедушку в ярость. «Что они делают с моей деревней?» — возмущался дедушка, наблюдая за ужасными изменениями в городе. Название «Голливуд» придумала миссис Деида Хартелл Уилкокс, благородная дама со Среднего Запада, приехавшая сюда несколькими годами ранее с намерением превратить эту землю в то, что она называла «сообществом служения господу». За несколько десятилетий она преуспела в своих планах, превратив свой рай в сообщество служения сдержанности и благочестию. Вероятно, Деида Хартелл Уилкокс не дожила до того времени, когда могла увидеть, как ее рай на земле превратился в излюбленное место размалеванных леди, куривших прямо на улице, и актеров, которые среди ночи разгуливали по Голливудскому бульвару, беззастенчиво выпивая и грязно ругаясь.

Мой дедушка, однако, был жив-здоров и пребывал в постоянном негодовании по поводу того, что видел. Он не задумывался о том, что многие из людей, занятых в кинобизнесе в 1914 году изо всех сил трудились, были счастливы в браке и, возможно, были даже вполне сдержанны. Он отказывался верить, что состояния, заработанные новыми горожанами, законны. И, даже при своем здоровом уважении к благам, даруемым деньгами, он не допускал мысли, что новое богатство способствует укреплению экономики обожаемого им Лос-Анджелеса.

Не впечатляли его и фантастические возможности внезапного успеха. Это все надувательство, брюзжал он, слыша истории о неопытных девушках, приехавших без гроша в кармане и сумевших вскоре подписать контракты на тысячи долларов в неделю.

Среди множества раздражавших его в новом Голливуде вещей были матери, штурмовавшие бастионы студии, жаждущие предложить своих детей, талантливых или нет, хорошеньких или обыкновенных, для съемок. «Если взрослые хотят продавать свои души за деньги, это их дело, — ворчал он, — но этих женщин, которые мечтают превратить своих юных девочек в потаскух, я бы порол».