Планета КИМ - Абрам Палей

На мягком диване у противоположной стены сидели две молодые девушки — Тамара и Нюра. Они работали вместе на ситценабивной фабрике на соседних станках и давно были неразлучны. Товарищи по путешествию уже успели прозвать их «Сиамскими близнецами». Впрочем, эти «близнецы» мало походили друг на друга. Нюра была плотная загорелая девушка с крепкой мускулатурой спортсменки; она отличалась непосредственной заражающей веселостью и живостью. Черты лица ее были несколько грубоваты, но, в общем, от ее коренастой невысокой фигуры, непослушных черных волос и вечно смеющихся глубоких и темных глаз веяло прелестью здоровья и молодости.

У худощавой блондинки Тамары были светло-голубые задумчивые глаза и тонкие черты лица. Нa первый взгляд она могла показаться хрупкой. Нa самом же деле постоянные спортивные упражнения, которыми она увлекалась вместе с Нюрой, закалили и укрепили ее организм настолько, что отборочная комиссия Академии Наук единогласно включила ее в число лиц, наиболее пригодных для столь необычайного путешествия.

Обе девушки оживленно болтали с сидевшим напротив за маленьким круглым столом высоким светловолосым юношей. Это был их старый приятель, инструктор школы плавания, в течение двух сезонов обучавший их премудростям водного спорта. На нем была синяя майка, открывавшая шею и руки, и коричнево-бронзовый загар его тела выразительно свидетельствовал о его профессии.

— Как же вы отправляетесь на Луну, товарищ Веткин? Ведь там воды уже давным-давно нет,[1] а вы, говорят, жабрами дышите, — поддразнивала его Тамара, по обыкновению слегка пришепетывая.

— Ну, да, да! — подхватила Нюра, — а ты не знаешь, Тамарка: он ведь дома в аквариуме живет, ему и еду туда подают. — И она шумно, заразительно рассмеялась.

В комнате все расхохотались, живо вообразив Веткина плавающим в аквариуме вместе с золотыми рыбками.

— А чудно, правда, — сказал Сеня Петров, — воды на Луне нет, а все же мы будем путешествовать по морям и в водолазных костюмах.

Он говорил прерывисто, и его нервное лицо подергивалось легким тиком от волнения.

— На тебя и костюма не подберешь, — отозвалась неугомонная Нюра, — разве из двух сшить…

И, взглянув на высоченную фигуру Сени, резко выделявшуюся среди присутствующих, нельзя было не согласиться с Нюрой.

— Уж ты вечно что-нибудь скажешь, Нюрка, — полуласково-полусерьезно заметила Тамара.

В кучке, стоявшей рядом, шел оживленный спор.

— Это непростительная близорукость со стороны наших ученых! — горячился молодой биолог Гриша Костров. — Как можно утверждать, что на Луне нет органической жизни только потому, что там нет воды, атмосферы, подобной земной, и что температура там падает до абсолютного нуля!

— Хороши «только»! — вставила Надя Полякова…

— Но это же ерунда, — все больше горячился Костров. — Ну, да, конечно, там не может быть организмов, подобных земным. Но ведь на Земле не воздух и температура приспособлялись к живым существам, а наоборот! И, может-быть, там есть растения и животные, для которых наши температура и атмосфера гибельны, а там они чувствуют себя, как рыба в воде.

— Фламмарион[2] тоже допускал возможность жизни в разных условиях, — опять заметила Надя.

— И он безусловно прав, — подхватил Костров, — это вполне подтверждается теорией Дарвина. Предположение же, что жизнь существует лишь в земных условиях — отрыжка религии, допускающая, что состав атмосферы, воды, температуры и прочее — приспособлены к нашим органам.

— Но, — возразила Соня Фрейман, — я никак не могу представить себе существо, живущее без кислорода и при 273° холода.{2}

— Тебя никто и не просит представлять, — запальчиво воскликнул Гриша, — если они есть, ты убедишься, что, может-быть, они нисколько не похожи на те организмы, с которыми мы встречались на Земле.

— А верно, — медленно и раздумчиво произнес Федя Ямпольский, облокотившись на спинку стула, — совершенно нельзя и представить себе, какие странные, уродливые с нашей точки зрения органы могли выработаться под влиянием совершенно не сходных с земными условий.

— Пожалуй, с их точки зрения мы — ужасные уроды, — улыбнулась Соня.

Костров бросил на нее долгий взгляд. Он был очень рассеян и только сейчас как следует рассмотрел свою будущую спутницу: сияющие синие глаза, полная, но удивительно пропорционально сложенная фигурка, волосы ржаного цвета, стройные крепкие ноги…

— Ну, уже тебя-то они не назвали бы уродом! — искренно вырвалось у него, и все весело расхохотались.

В этот момент раздался тоненький голос электрического звонка и стук открываемой двери.

— Профессор! — воскликнул кто то, и все невольно притихли.

— Нет, это не профессор, — произнес Костров, — у него ключ.

В комнату торопливой походкой вошла брюнетка лет двадцати пяти, несколько грузная, но с привлекательным спокойным лицом.

— Здорово, Лиза! — приветствовала ее с дивана Тамара, — чуть не опоздала.

Лиза не успела ответить. Оставшаяся полуоткрытой после ее входа дверь резко распахнулась, и вошли двое: высокий худощавый старик и смуглый черноглазый юноша.

II. Прощай, Земля!

— Друзья мои, — сказал профессор, поздоровавшись со своими гостями, — позвольте вам представить вашего нового товарища: это — Семен Иосифович Тер-Степанов, пилот нашей ракеты.

Юноша весело смотрел на собравшихся влажными черными миндалевидными глазами.

— Надеюсь, товарищи, вы не будете так торжественно называть меня, — произнес он звучным баритоном, сразу наполнившим маленькую квадратную комнату.

— Садись, Сенька! — крикнула Нюра, — на Луне, небось, сдружимся!

Предстоявший сегодня полет сразу стал как-то ощутительно близок, и молодежь присмирела. Тогда все услышали мощное гудение мотора под окном.

— Нас ждет автомобиль, — сказал профессор.

Все спустились вниз и разместились в большой открытой машине. Авто плавно и стремительно понесся по торцовым мостовым. Стройные линейные просторы прекрасного города пробегали мимо. Машина быстро свернула на улицу Красных Зорь и покатила по направлению к Каменному мосту. Все продолжали хранить молчание.

Лиза сидела напротив профессора и пристально смотрела на этого удивительного человека, о котором уже говорил весь мир.

Ему было, по всей вероятности, за шестьдесят лет, может быть, — близко к семидесяти. Он был высок, худощав и прям, повидимому — крепок. Волосы у него были не седые, а скорее серо-пепельного цвета. От его фигуры и холодных четких черт лица веяло суровой сдержанностью. Но голубые глаза и неглубокая ямочка, раздваивавшая подбородок, неожиданно смягчали выражение лица, которое без этих живых человеческих черточек было бы воплощением математической формулы.