Стихи мои, простые с виду… - Игорь Иртеньев

Василию Белову (другому)

Нам тайный умысел неведомТого, в чьих пальцах жизни нить.Однажды мы пошли с соседомНа хутор бабочек ловить.

Среди занятий мне знакомых,А им давно потерян счет,Пожалуй, ловля насекомыхСильней других меня влечет.

Итак, мы вышли спозаранок,Чтоб избежать ненужных встречИ шаловливых хуторянокНескромных взоров не привлечь.

Ступая плавно друг за другом,Держа сачки наперевес,Мы шли цветущим майским лугомПод голубым шатром небес.

„Была весна“ (конец цитаты).Ручей поблизости звенел,На ветках пели демократы,Повсюду Травкин зеленел.

Вдруг из кустов раздался выстрел,И мой сосед, взмахнув сачком,Вначале резко ход убыстрил,Но вслед за тем упал ничком.

Как написала бы про этоГазета „Красная звезда“:„Кто хоть однажды видел это,Тот не забудет никогда“.

Пробила вражеская пуляНавылет сердце в трех местах.Но кто же, кто же, карауляСоседа, прятался в кустах?

Кто смерти был его причиной?Чей палец потянул курок?Под чьей, товарищи, личинойСкрывался беспощадный рок?

Где тот неведомый компьютер,Чьей воле слепо подчинясь,Пошли с соседом мы на хуторВ тот страшный день и страшный час?

Смешны подобные вопросы,Когда сокрытыя в тени,Вращая тайныя колесы,Шуршат зловещия ремни.

И мы — что бабочки, что мушки,Что человеки, что грибы —Всего лишь жалкие игрушкиВ руках безжалостной судьбы.

Версия

— Не ходи, Суворов, через Альпы, —Говорил ему Наполеон.— Здесь твои орлы оставят скальпы,У меня тут войска — миллион.

Говорю тебе я как коллеге,Как стратег стратегу говорю,Здесь твои померзнут печенегиНа конфуз российскому царю.

Знаю, ты привык в бою жестокомДобывать викторию штыком,Но махать под старость альпенштокомНужно быть последним дураком.

Но упрямый проявляя норов,В ратной сформированный борьбе,Александр Васильевич СуворовПро себя подумал: „Хрен тебе“.

И светлейший грянул, как из пушки,Так, что оборвалось все внутри:— Солдатушки, бравы ребятушки,Чудо вы мои богатыри!

Нам ли узурпатора бояться?!Бог не выдаст, не сожрет свинья!Где не пропадала наша, братцы?!Делай, православные, как я!

И, знаменьем осенившись крестным,Граф по склону первым заскользил,Этот миг на полотне известномСуриков, как мог, отобразил.

Так накрылась карта БонапартаНи за грош, пардон, ни за сантим.…С той поры мы в зимних видах спортаДелаем француза, как хотим.

Вертикальный срез

Посвящается А. С.

Я лежу на животеС папиросою во рте,Подо мной стоит кровать,Чтоб я мог на ней лежать.

Под кроватию паркет,В нем одной дощечки нет,И я вижу сквозь паркет,Как внизу лежит сосед.

Он лежит на животеС папиросою во рте,И под ним стоит кровать,Чтоб он мог на ней лежать.

Под кроватию паркет,В нем другой дощечки нет,И он видит сквозь паркет,Как внизу другой сосед

На своем лежит бокеС телевизором в руке.По нему идет футбол,И сосед не смотрит в пол.

Но футбол не бесконечен —Девяносто в нем минут,Не считая перерываНа пятнадцать на минут.

Вот уж больше не летаетВзад-вперед кудрявый мяч,И служитель запираетРасписныя ворота.

И сосед, разжавши пальцы,Уроняет на паркетСовершенное издельеИз фанеры и стекла.

И, следя усталым взглядомТелевизора полет,Он фиксирует вниманьеНа отверстии в полу.

Но напрасно устремляетОн в него пытливый взор,Потому что в нашем домеЭтажей всего лишь три.

„Весь объят тоской вселенской…“

Весь объят тоской вселенскойИ покорностью судьбе,Возле площади СмоленскойЯ в троллейбус сяду „Б“.

Слезы горькие, не лейтесь,Сердце бедное, молчи,Ты умчи меня, троллейбус,В даль туманную умчи.

Чтобы плыл я невесомоМимо всех, кого любил,Мимо тещиного дома,Мимо дедовских могил.

Мимо сада-огорода,Мимо Яузских ворот,Выше статуи Свободы,Выше северных широт.

Выше площади Манежной,Выше древнего Кремля,Чтоб исчезла в дымке нежнойЭта грешная земля.

Чтоб войти в чертог твой, Боже,Сбросив груз мирских оков,И не видеть больше рожиЭтих блядских мудаков.

„Ветерок полощет флаги…“

Ветерок полощет флаги,Всюду шутки, песни, смех,Здравствуй, наш чудесный лагерь,Ты на свете лучше всех!

Повара здесь не воруют,Не лютуют опера,До обеда отфильтруют —И свободен до утра.

Мы живем себе, не тужим,Мы тут все — одна семья,С надзирателями дружим,Конвоиры нам друзья.

Мы довольны жизнью нашейИ не ведаем забот,Нас тут кормят вкусной кашей,Каждый день дают компот.

И конфеты, и печенье,И кино, и домино:Что сказать вам в заключенье?Очень нравится оно!

„Взметнул восторг электоральный…“

Взметнул восторг электоральныйНа высшую ступень его,Теперь он самый натуральный,А не какое-то и. о.

Кому-то вид его противен,А я люблю таких ребят —Подтянут, выдержан, спортивен,Открытый лоб и ясный взгляд,

Что наподобие рентгенаПронзает души и тела.По мне — уж лучше он, чем Гена,Раз Грише фишка не легла.

Страна застыла на распутье,Руководителя избрав,Читатель ждет уж рифмы „Путин“,Ну что сказать, товарищ прав.

Кумира, разом сотворив мыПо воле собственной себе,Не заслужили лучшей рифмы,Чем подполковник КГБ.

Винегрет

Что-то главное есть в винегрете.Что-то в нем настоящее есть,Оттого в привокзальном буфетеЯ люблю его взять да и съесть.

Что-то в нем от холодной закуски,Что-то в нем от сумы и тюрьмы.Винегрет — это очень по-русски,Винегрет — это, в сущности, мы.

Что-то есть в нем, на вид неказистом,От немереных наших широт?Я бы это назвал евразийством,Да боюсь, что народ не поймет.

„Власть, как положено, ворует…“

Власть, как положено, ворует,На то и выбрали ее,Народ в колоннах марширует,Пытаясь выгрызти свое.

Как и положено поэту,Имея все и всех в виду,И я в хвосте колонны где-тоПлетусь, рифмуя на ходу.

И красный, словно Дед Мороз,Но в белом венчике из роз,Партийный лидер впередиВ казенной черной Ауди.

„Внешний вид товарный…“

Внешний вид товарный,Честные глаза,Утвердили парняС первого раза.

Генерал Степашин,Козырной валет,Генерал Степашин,Черный пистолет.

Не гляди так строго,Не гони понты,Погоди немного —Отдохнешь и ты.

„Во дни державных потрясений…“

Во дни державных потрясений,В процессов гибельных разгарНа что употребить свой гений?Куда приткнуть мятежный дар?

Разрушив прежние заносыНа историческом пути,Национальные вопросыВ порядок должный привести?

Иль в область устремив инуюПолет свободного пера,Рывком промышленность больнуюПоднять со смертного одра?

Смягчить общественные нравы,Введя оплату по труду?А избирательное право?С ним разве всё у нас в ладу?

А офицера злая доляКультурных центров в стороне?А потребленье алкоголя?А рубль, что падает в цене?

Грядет в стране великий голод,Гудят подземные толчки,Тупеет серп,Ржавеет молот,Хрустят разбитые очки.

Лишь я, не изменив присяге,Судьбой прикованный к перу,Забив на все,Слагаю сагиНа диком вечности ветру.

Вожатый и трамвай

Что за ужас, ай-ай-ай!Мчится под гору трамвай.А за ним бежит вожатыйС головой в дверях зажатой.Вышел он на остановке,Чтобы выпить газировки,Очень жажду иногдаУтоляет нам вода.В это время тормоза лиУ трамвая отказали,Или кто-то шутки радиПодтолкнул беднягу сзади,Только, с ходу взяв разгон,Сам поехал вдруг вагон.И за ним со страшным топом,Не допив стакан с сиропом,Но в руке его держа,Наш вожатый побежал.Вот бежит он за трамваем,Вешним ветром овеваем,И у самого кольцаНастигает беглеца,Головой бодает дверьИ ревет, как дикий зверь:— Граждане пассажиры,Своевременно и правильноОплачивайте свой проезд.Не имеющие разменной монеты,Покупайте абонементные книжечки.Удивились пассажиры:— Ты чего кричишь, служивый?Опустили мы монеты,Оторвали мы билеты,Едем тихо, честь по чести,На своем законном месте.И вообще, ты кто такой,Чтоб тревожить наш покой?!Мы тебя не знаем даже,Мы вожатому все скажем.Тут вожатый входит в раж.— Я, — кричит, — вожатый ваш.Вышел я на остановке,Чтобы выпить газировки,Но пока я сдачу брал,От меня трамвай удрал,И от Яузских воротЯ бежал, смеша народ.Я догнал вас еле-еле,Рад, что все вы уцелели,Все прекрасно, но теперьЯ прошу открыть мне дверь.У вожатых, как известно,Есть положенное место,И, прошу меня понять,Я спешу его занять.Обещаю, что кабинуЯ отныне не покину,Газированную водуПозабуду на три годаИ даю себе зарок —Пить один морковный сок.Тут старушка рядом с кассойГоворит приятным басом:— Мы тебе, вожатый, верим,Мы тебе откроем двери.Ты внутри трамвая нуженДаже больше, чем снаружи.Раз уж ты частично здесь,Так и быть, присутствуй весь.И когда ведешь трамвайБольше рот не разевай.

„Возьмем, товарищи, козла…“