Устами богов - Карлос Фуэнтес

Вы, жирные люди с безразмерными задницами, крысы, лезущие вверх по бесконечной лестнице, готовые на все, сражающиеся за ничто, вас ждет погибель! Но не уйти вам от искупления и быть вам последним витком змеиных экскрементов на нашей сухой монолитной земле. Уважайте всех и вся, либо насилуйте всех и вся, но тогда все обратится в падаль, в студень на мертвых ребрах Мексики, которая станет огромным скелетом с гниющей плотью, гиблой и топкой, засасывающей слова и дела. Наша судьба – погибель. Мы сотворены по образу и подобию родины, чтобы сжить ее со свету, – в этом главная цель и задача наших свершений.

Люди доброй воли, не следует искать примирения с ними или идти им на уступки – разве что в качестве лишнего подтверждения их неизбежного краха, их, этих глиняных подпорок каменного идола, высеченного в никчемной стране, расхлябанной и бессильной, опирающейся на мощь чужестранных успехов… Маскарадные балахоны из Галилеи, балахоны Кейнса, Конта и Маркса [14] – все это мы уже примеряли, всех раздевали донага, но у нас у самих не осталось других одежд, кроме каменьев и зеленой чешуи с кровавыми перьями и злосчастным опалом [15]…»

И я бросился бежать из роскошных апартаментов, не оглядываясь на этих людей, таких достопочтенных, таких добропорядочных, что в Мексике их можно, пожалуй, пересчитать по пальцам. Рот влек меня дальше, я мчался с ним вместе, не чуя ног, превратившись в мешок костей с потрохами.

– Кому бы еще пощекотать нервишки! – смеялся мой рот.

Мы вернулись в отель. Рот остановил меня у лифта. Занималась заря. Мне не хотелось подниматься наверх, но делать было нечего. Мы вошли в кабину, и рот приказал: «Нажми на самую нижнюю кнопку». Лифтер уперся: «Туда не положено спускаться, сеньор». Рот настаивал и в конце концов ткнул моим пальцем в кнопку. Мы спускались без шума, объятые музыкой воздуха. Вот дверь открылась, и буроватая муть ворвалась в клеть. Темный сырой подвал пах саваном. И вдруг там разлился свет, раздался грохот. Забившись в угол кабины, я завопил от ужаса. По подземелью шествовали, раздвинув каменные рты в ухмылке, не выходя из своего оцепенения непогребенных мумий, древние божества: Тепейолотль – огромный «Стержень Земли» и хранитель воды, изрыгающий огонь и разгребающий болотную жижу ручищами, похожими на резиновые надувные лодки; Маяуэль, «богиня пьянства» с размалеванной физиономией и желтыми зубами; Тескатлипока, бог раздоров, «курящееся зеркало», задымленное сгустившимся мраком ночи; Ицпапалотль, «божество жертвоприношений» со своей свитой из мертвых бабочек; Шолотль, тень всех теней, пес, подвижный, как ртуть; Кецалькоатль, змеи в перьях, почерневших от сажи и долгого ползания по многолюдным местам. А по стене стлался, запутавшись в собственных слюнях, бог-раковина Тешицекатль. Рядом дышал ледяным холодом и глотал грязь белый хамелеон, а позади всех, из месива нечистот, глядела голова утопленника и верещала, как попугай-гуакамайо. На земляном троне, молчаливая и громоздкая, покрытая черной пылью, восседала Иламате-кутли, Старая Принцесса подземелья с лицом, скрытым бахромой из кинжалов. Обглоданные трупы высовывались из илистой озерной трясины [16].

Туча красных бабочек унесла потерявшего сознание лифтера на середину озера, а потом вернулась за мной.

«Пойдем, Оливерио, причастись, покайся в грехах!» – кричали мои губы, но мое тело, напрягшись из последних сил, нажимало на кнопки лифта, пока, наконец, дверь не закрылась. Мы поднялись наверх, подальше, подальше от всей этой своры с ее бесконечным вытьем, с кудахтаньем бескрылых птиц.

Заря полыхала на небе. Я хотел раздеться, но кто-то поскребся в дверь. Тласоль просила ее впустить.

– Я больше не могу, Тласоль. Завтра, прошу тебя…

На сегодня хватит…

Унылый голос пробормотал:

– Ну, ладно. Я думала, ты – настоящий мачо.

Только этого мне не хватало! У меня растоптано чувство собственного достоинства, у меня нет общественного положения, нет самоуважения, полностью подавлена воля, а теперь во мне убивают и мужчину! Я раскрыл дверь настежь. Тласоль – в церемонном одеянии, увешанная массивными ожерельями и обручами, – бросилась мне на шею. Мой рот криво усмехнулся. Тласоль заперла дверь на ключ, припала к моим губам и стала кусать их, рвать в клочья. В руке богини тускло сверкнул кинжал. Медленно, очень медленно она приближала его к моему сердцу. В кровь растерзанные губы лежали, страшно стеная, на полу. Вдруг из них вырвался отчаянный крик:

– Беги, Оливерио, беги… Я не хотел до этого доводить!… Я тоже мог бы… Ох, почему ты не придавал мне значения, почему вырвал меня!…

Тласоль в беззвучном судорожном порыве прижалась ко мне. Кинжал застрял в самом центре меня и стал вертеться во мне сумасшедшей спицей, как только она открыла дверь и впустила рой шорохов, шелест крыльев и всех змей, копошившихся в коридоре. А призрачные гитары и внутренние голоса все стонали, стонали.

Примечания

1

Имеется в виду город Мехико.

2

В натуральном виде (лат.).

3

Марьячи – мексиканские народные ансамбли (гитара, скрипка, кларнет и др.), аккомпанирующие пению и танцам.

4

Руфино Тамайо (1899 – 1991) – мексиканский художник-модернист.

5

Здесь: блуза мальчика с этим именем, персонажа мультфильма У. Диснея.

6

Лифчик; грация (франц.).

7

Тласоль(Тласольтеотль) – «божество грязи», богиня чувственных наслаждений, одновременно отпускающая грехи человека.

8

Очень современные (англ.).

9

Естественные отношения, вытекающие из природы вещей (франц.).

10

Бесконечность в песке на ладони, небеса в полевом цветке (англ.).

11

Человек хочет жить (нем.).

12

Чтобы видеть мироздание в зерне (англ.).

13

Город (ныне Калининград) в бывшей Восточной Пруссии, где жил Иммануил Кант.

14

Джон Мейнард Кейнс (1883 – 1946) – английский экономист, автор теории государственного регулирования капиталистической экономики; Огюст Конт (1798 – 1857) – французский философ, один из основоположников позитивизма; Карл Маркс (1818 – 1883) – немецкий экономист, основоположник научного коммунизма.

15

Имеется в виду Кецалькоатль(Пернатый Змей) – бог-творец из ацтекского пантеона.

16

По преданию, город Мехико возник на месте древнего озера.