Дочка людоеда, или приключения Недобежкина - Михаил Гуськов

Когда он, облегченно вздохнув, поставил ногу на асфальт, чья-то тяжелая ладонь упала ему на плеча В небе сверкнула молния и громыхнул гром. Начиналась гроза.

— Ты что тут по пожарным лестницам лазишь, мерзавец?! Ботинками соришь! — Витя, испуганно оглянувшись, увидел прямо перед собой грозное лицо, и, что самое ужасное, лицо это в свете молний сверкало на него разъяренными очами из-под козырька милицейской фуражки. В левой руке милиционер держал Витин стоптанный полуботинок. — Надевай, пойдешь со мной!

По дороге к опорному пункту охраны порядка, находившемуся на Новослободской улице в доме 54–56, Шелковников дважды напрасно пытался вырваться из цепких рук милиционера. Под начавшимся проливным дождем они шли дворами почти в полной темноте.

Вместо наручников руки обитателя чердаков были связаны сзади веревкой, а, кроме того, он, как мышка мышеловкой, был любовно накрыт колпаком милицейской плащ-палатки. Михаил Павлович Дюков — так звали участкового — очень любил вязать морские узлы и считал, что обычная бельевая веревка и брючный кожаный ремень удобнее любых самых современных наручников в деле задержания преступников. За эту веревку он и был списан в участковые, но об этом несколько позже.

Доставив нарушителя в опорный пункт охраны порядка, милиционер с майорскими звездами на погонах включил свет, стряхнул капли дождя с необъятных размеров плащ-палатки, развязал Шелковникову руки и усадил его за стол для душеспасительной беседы. Дипломат он небрежно поставил в угол при входе, привалив к стенке. У Вити появилась надежда, что участковый не удосужится его открыть и тогда произойдет чудо: он, прихватив свои сокровища, выйдет на свободу, а там… Витя зажмурил глаза, представив, как весело он заживет на украденные бриллианты.

— Так что ты делал на пожарной лестнице?

— Спускался с чердака. Пока я там днем спал, какой-то козел его запер. Не подыхать же мне было с голоду, товарищ начальник, я должен еще стать артистом кино.

— Приезжий, значит. Откуда?

— Из Краснодара. Я люблю кино, приехал на кинофестиваль и мечтаю поступить во ВГИК — Витя блеснул золотым зубом.

— Волосы чем красишь? — неожиданно спросил майор.

— Перекисью водорода.

— Во ВГИК, значит, мечтаешь поступить?

— Очень мечтаю.

— Где срок отбывал?

— Полгода в Красноярском крае.

— Краснодар, Красноярск. Давай паспорт.

Витя протянул участковому довольно потрепанную книжицу.

— Ну а в дипломате что?

— Когда буду давать интервью, — Витя, не отвечая на прямой вопрос участкового, снова хитровато зажмурился, выставляя вперед скулы, — я буду говорить: «В кино я попал совершенно случайно, с пожарной лестницы».

Дюков сделал вид, что забыл о своем вопросе про содержимое дипломата и стал слушать разглагольствования девятнадцатилетнего мечтателя.

Говорить о кино, об артистах было самое приятное для Шелковникова, он всегда сладко жмурился и погружался в счастливый омут, ему было неважно — слушают ли его при этом, разделяют ли его любовь к кино, — его несло. Прерывался он, только если слышал от собеседника новые сведения о закулисной жизни кумиров экрана.

— Ну а что у тебя в дипломате? — вдруг перебил Витю участковый, которому надоело слушать про кино. Казалось бы, чего проще, открой да посмотри, но у Дюкова была своя методика ведения следствия.

Глава 3

СУББОТА. УТРО. ОЧАРОВАТЕЛЬНАЯ ВОРОВКА

Проснулся Недобежкин от огорчения, что ему приснилась такая чертовщина про Ангия Елпидифоровича: сокровища, кнут, высекающий молнии. Недоверчиво оглядевшись и горько сожалея, что наяву он по-прежнему остался бедным аспирантом, Недобежкин сунул руку под подушку и замер, сердце у него екнуло.

Он встретился глазами с Тигрой и Полканом — так он прозвал котенка и щенка, спасенных им от утопления. Неужели правда?!

Да, это точно была она, стариковская сумка, да и кнут по-прежнему висел у Недобежкина на запястье.

— А ну-ка, ну-ка, — пробормотал аспирант и бросился к чемоданам, дрожащими руками открыл один из них — он был доверху набит драгоценностями. Аркадий Михайлович, ослепший от бьющих ему в глаза красных, розовых, зеленых и синих искр, вытащил узорчатую цепь с крупными разно цветными каменьями и стал, щурясь, разглядывать вставленные в нее медальоны с фигурками животных и птиц.

— Королевская вещь! — восторженно воскликнул он про себя, когда глаза его поверили, что все происходящее не сон. — А я все в кучу свалил, навалом. Надо бы каждую вещицу в газетку завернуть, чтоб не поцарапалась.

Он вытянул рубиновые сережки, оправленные мелкими алмазами.

— Смотри-ка, и даже дужки сцеплены, чтоб не потерялись.

Аркадий Михайлович быстро убедился в правильности своей догадки: парные вещи и гарнитуры были сцеплены между собой.

— Странно, — задумался аспирант, посидел, подумал и, так ничего и не придумав, решил, что раз привалило счастье, надо пользоваться. Его стало куда-то возносить, он почувствовал себя богатым человеком, которому море по колено.

А день так и звенел за шторами золотыми солнечными лучами.

— Выйти, что ли, прогуляться?! — встрепенулся молодой человек. — Обновить это дело надо. К какой-нибудь хорошенькой гражданочке подкачусь и — раз! — ей на ладонь изумрудный гарнитурчик, мол: «Примите от меня, барышня, этот скромный подарок!»

Тут он обратил внимание на своих четвероногих подопечных — Полкана и Тигру, что тихо, не скуля и не мяукая, рядком сидели подле дивана, с которого только что поднялся Недобежкин, и внимательнейшим образом, как бы даже осмысленно, следили за своим хозяином и спасителем.

— А, это вы, братцы! — ласково воскликнул аспирант, слегка устыдясь своей суетливости. — Думаете, я о вас забыл? Нет, братцы вы мои, не забыл.

Прежде чем выйти на улицу, он зашел на кухню, налил им молока, покрошил хлеба в фарфоровую миску и внес все это в комнату. Ременный кнут по-прежнему болтался у него на запястье.

— Так, — вдруг сообразил аспирант, — кнутик-то тоже, может, не простой. Молниями вчера как шарахнул по мусорным бакам — что твоя вольтова дуга. Хорошо бы стегануть по чему-нибудь, проверить.

Аспирант подошел к сумочке и вытащил из нее кожаный засаленный не то кисет, не то кошелек, который сегодня поутру уже не казался ему таким старым и ветхим. Повертев его в руках, попытался разобрать тисненную золотом монограмму: «Nulla aciec tantum vicit».

— Ни одно войско не одержало столько побед! — вспомнил молодой ученый перевод этой латинской надписи и открыл кошелек — на дне лежала медная копейка.

— Всего-то, — разочарованно хмыкнул аспирант и вы тряхнул ее на стол. Но вместо одной копейки на стол посыпались одна за другой множество медных монеток, словно Недобежкин опрокинул целый мешок, полный мелочи. Он испуганно снова заглянул в кошелек — в нем по-прежнему была только одна копейка. Недобежкин подхватил ее двумя пальцами, извлек из кошелька и увидел, что в кошельке по прежнему лежит всего одна копеечная монетка.

Исследователь кошелька присел на краешек стула и в который раз стал сосредоточенно вертеть перед носом этот старый кожаный предмет. Как бывший хороший ученик, он не мог не помнить закон Ломоносова о сохранении вещества и энергии: «Если что-то убавилось в одном месте, значит, столько же должно прибавиться в другом месте». Сунув в кошелек рубль, он извлек из него два рубля. Сунув трояк, вытащил две трешки. Бумажные деньги не размножались так бурно, как копейки, и, когда он попытался, как раньше копейки, вытрясти из кошелька ворох десятирублевок, предварительно вложив туда одну красненькую, из кошелька выпорхнули только две десятирублевые птички и, распластав прямоугольные крылья, замерли на столе. Причем, самое удивительное было то, что он сунул туда совершенно новую, хрустящую купюру, а вылетело оттуда две разной потрепанности сложенные пополам десятирублевки. Исследование номерных знаков еще больше восхитило молодого ученого, они были совершенно разные, не совпадали ни серии, ни номера.

— Как же это так получается? Вот тебе и Ломоносов! — саркастически ахнул аспирант, радуясь крушению основы основ научного мировоззрения. — Ну-ка, ну-ка!

Он достал из чемодана золотую монету, сунул в кошелек и вытащил из него две. Причем, вторая монета была словно только что отчеканена, первая же осталась такой же потертой, как была раньше. Все можно было объяснить, но то, что со старой монеты кошелек чеканил новую, тогда как бумажные деньги нарочно старил. — объяснить научным способом было невозможно.

Нет, современная наука в лице Аркадия Недобежкина, тут оказывалась бессильна, приходилось констатировать — происходило чудо. Слегка огорчившись, что у него нет ни сотенной, ни пятидесятирублевой, ни даже двадцатипятирублевой бумажки, молодой ученый, пренебрегая законом прибавочной стоимости, увеличил сумму своих капиталов до трехсот рублей. Только тут он обратил внимание еще на одну странность. Золотую монету, чтобы проверить действие кошелька, он хотел достать из «дипломата» и, не найдя его под рукой, впопыхах вытащил из чемодана. Теперь вспомнив об этом, он внимательно оглядел комнату, заглянул под столы и стулья и понял, что «дипломат» исчез. «Не вообще исчез, — подумал аспирант, — а куда-то делся.» «Исчез» и «куда-то делся» — это не одно и то же. «Исчез» — это значит с концами, а «куда-то делся» — значит еще найдется.