Холодно-горячо. Влюбленная в Париж - Юмико Секи

Я нечасто играла с детьми из нашего квартала, предпочитая оставаться дома, играть на пианино или рисовать. Когда мне хотелось подышать воздухом, я шла одна в городской парк. Глядя на бесконечно меняющиеся формы облаков, я развлекалась, находя среди них какого-нибудь зверя, корабль или замок… Но эта игра не занимала меня надолго, и скука брала верх. Моя реальная жизнь не приносила мне достаточно эмоций. Я стремилась к чему-то большему.

Глава 4

Почти все телефонные кабинки на бульваре Сен-Жермен были свободны. В путеводителе я прочитала инструкции по использованию телефонов-автоматов во Франции. Нужно было купить жетон и бросить его в щель в тот момент, когда на другом конце провода снимут трубку. Однако путеводитель предупреждал и о том, что шанс встретить исправный автомат примерно такой же, как вытянуть счастливый билет в лотерее. После многочисленных бесплодных попыток я решила позвонить из ближайшего кафе. Нужно было набраться храбрости. Официанты в кафе, снующие туда-сюда, кажется, даже не замечали моего присутствия. Через несколько минут, чувствуя себя все более скованно, я заказала чашку кофе у стойки, чтобы получить возможность позвонить.

Я набрала все номера, которые мне дали перед отъездом. Один из тех, кому я позвонила, был юный пианист, учившийся на первом курсе консерватории, которого время от времени приглашали поиграть в буржуазных салонах 17-го округа. На одном из этих частных концертов он познакомился с мадам Дюран, вдовой швейцарского посла в Японии.

— Это женщина из высших кругов, очень образованная, которая восхищается Японией, — заверил он меня. — Она недавно переоборудовала в студию бывшую комнату для прислуги и собирается ее сдавать. Это как раз то, что тебе нужно! Будешь жить в самом центре Парижа, напротив Отель де Вилль, в минуте ходьбы от Нотр-Дам! Сама мадам Дюран живет ниже этажом, у нее роскошные апартаменты. Я уверен, она будет в восторге, если у нее поселится японка!

Войдя в дом, я ощутила пряный, слегка дурманящий запах — что-то вроде смеси мускатного ореха, бергамота и мяты. Я много раз пыталась понять его происхождение, но безуспешно. Были ли это пирожные, которые пеклись в одной из квартир, или просто какое-то химическое средство для уборки, используемое консьержкой? Этот запах встречал меня каждый раз, когда я распахивала дверь подъезда. Я должна была бы к нему привыкнуть, однако он продолжал преследовать меня — этот загадочный, неуловимый запах буржуазности.

Дом был расположен на углу набережной Кэ-де-Жевр; одно крыло обращено к Сене, другое — к площади Отель де Вилль. Студия, однако, не могла похвастаться ни одним из этих роскошных видов: ее окно выходило в маленький дворик. Тем не менее оно было широким, переделанным по современному образцу, и от этого комната ярко освещалась. К тому же мансарда, казалось, поднимается почти к самому небосводу. Городской шум сюда почти не доходил, если не считать звона часов на здании парижской мэрии, отбивавших каждую четверть.

Комната была обставлена мебелью, очевидно перенесенной из хозяйских апартаментов, — не слишком роскошной, но подобранной с хорошим вкусом. Бежево-серый плед на кровати хорошо сочетался с бледнолиловым ковром на полу. Письменный стол, массивный, словно у университетского профессора, и книжный шкаф, занимавший почти всю стену, свидетельствовали о желании хозяйки сдать комнату прилежному студенту. Туалет был на лестничной площадке, но душевая кабинка — в самой студии. В единственном настенном шкафчике был баллон с горячей водой. Оставшегося пространства как раз хватало для кухонного стола-шкафа и двухконфорочной плиты «Бютагаз». Раковины со сточным желобом не было — ее заменял умывальный столик.

Подсобная лестница начиналась на шестом этаже — там, где заканчивались богатые апартаменты. Жильцам верхних этажей разрешалось пользоваться лифтом старинного образца, с кованой железной дверью и поскрипывающей решеткой.

Мадам Дюран жила на шестом этаже.

Это оказалась утонченная и достойная женщина, именно такая, как говорил о ней пианист. Она не стремилась расхваливать достоинства студии, просто заметила:

— Как видите, мы находимся как раз напротив парижской мэрии. Поэтому квартал совершенно безопасный. Можете быть спокойны.

Я подумала о людях в темных костюмах, которых заметила внизу возле дома. Один из них изучающе взглянул на меня. Конечно, дело было не в том, что он пытался меня «подцепить», — эти люди, курсировавшие вокруг площади Отель де Билль, были сотрудниками службы безопасности в штатском.

Помимо безопасности район имел и ряд других преимуществ. Бобур был в двух шагах отсюда. В Ле Алль еще продолжались ремонтные работы, но форум был торжественно открыт уже несколько месяцев назад.[1] И университет Жюссье, где я собиралась слушать лекции, был в трех остановках метро.

Разумеется, тот факт, что хозяйка говорила на моем родном языке, был еще одной бесспорно обнадеживающей деталью, даже если я сама, как мне казалось, достаточно хорошо знала французский.

Единственным недостатком была квартплата — слишком высокая. Но, несмотря на это, я переехала сюда, проведя всего лишь две ночи в своем номере в отеле.

Закончив обустраиваться на новом месте, я спустилась на шестой этаж и позвонила к мадам Дюран. Ждать пришлось долго. Неужели квартира такая большая? Или, может быть, хозяйки нет дома? Я уже собиралась уходить, когда услышала звук шагов. Потом почувствовала, как на меня смотрят в глазок.

Мадам Дюран появилась за стальной дверью, одетая в юкату, нечто вроде японского пеньюара, который традиционно служит и пижамой. Я смутилась, увидев ее неодетой среди дня, но она держалась со своей обычной непринужденностью, хотя, судя по всему, только минуту назад встала с постели.

— Простите, я вас побеспокоила…

— Ничего страшного, все в порядке. Вы хорошо устроились? Если вам что-нибудь понадобится, спрашивайте у меня без всякого стеснения. Пройдемте в гостиную. Мерседес вот-вот вернется с рынка. Хотите кофе или чаю? А может, аперитив?

Квартира мадам Дюран пахла особенно хорошо. Легкий запах туалетной воды смешивался с ароматом восточных благовоний. Сувениры из путешествий по Азии, лепной орнамент на потолке, османские деревянные панели на стенах — все вместе создавало утонченную и в то же время немного таинственную обстановку.

Сколько лет было мадам Дюран? Пятьдесят, может, пятьдесят пять. Она была высокой и стройной. Белокурые волосы с серебристым отливом, правильное лицо, черты слегка суровые, но зеленые глаза — восхитительные. Она говорила со мной по-японски, с неизбежным и неподражаемым акцентом, что прибавляло ее речи очаровательный оттенок. Я узнала, что у нее трое детей. Старший из двух сыновей, юрист, жил в Нью-Йорке, младший, финансист, работал в Женеве, оба были женаты и уже стали отцами. Младшая дочь была всего на год старше меня. Она недавно получила диплом в Сайенс-По[2] и была обручена с политтехнологом.

На столике с выгнутыми ножками я увидела фотографию юной пары. Блондинка со светлыми глазами была похожа на мадам Дюран. Ее жених выглядел типичным технократом. Они позировали верхом на лошадях, оба демонстративно улыбались с довольным видом.

В столовой, смежной с гостиной, вернувшаяся с рынка Мерседес начала накрывать на стол. Мягкий свет, проникающий сквозь тонкие тюлевые занавески, разливался по комнате. Горничная расставляла на столе тарелки лиможского фарфора пастельных цветов. Зеркало над камином удваивало букет полевых цветов, к которым были добавлены камелии.

Эта картина напомнила мне фантастические видения моего детства, вызванные «Фантазией» Шумана — квартира мадам Дюран очень напоминала интерьер западного дома, каким я его себе представляла в то время. Правда, здесь не было ни кресла-качалки, ни сада вокруг, но было все остальное: деревянные панели, лепнина на потолке, занавески, ниспадающие до самого пола, обитая тканью мебель, камин, канделябры…

— Мерседес, нас будет двое за обедом.

Я не имела никакого представления о правилах в этом обществе — будучи принята мадам Дюран с такой любезностью, я подумала, что она приглашает меня пообедать вместе с ней.

— О, что вы, мадам Дюран, не нужно… Нет, я и в самом деле не могу остаться.

Мерседес подняла голову и на долю секунды застыла. Тут же я поняла свою ошибку: мадам Дюран ждала кого-то другого. Я покраснела от стыда за свою поспешность, обернувшуюся грубым промахом.

— Хорошо, тогда как-нибудь в другой раз, — улыбнулась мадам Дюран, с внезапной неуловимо-отстраненной интонацией, не показывая, однако, ни презрения по отношению ко мне, ни малейшего замешательства перед моей оплошностью.