Слон меча и магии - Коллектив авторов

Невозможно себе представить, что ещё секунду назад там вообще были отдельные аретты. Есть только стая. Косяк. Левиафан Рётэс. Она бы меня скромно поправила, мол, без Годдри всё это невозможно, но идея и воплощение её в жизнь – её заслуги. Мой брат – переводчик.

И сейчас его костлявая рука приходит в движение; на светлой доске появляются первые угольные росчерки. Он делает заметки на каком-то своём, сокращённом варианте аллерима, в котором схем и иероглифов больше, чем слов. Горящий поток продолжает метаться в Цистерне из стороны в сторону.

Ирма встаёт рядом со мной. Подошвы её тканых тапочек почти не производят шума. К вспотевшему лицу прилипло несколько выбившихся из-под полосатого платка прядей волос. Мы созерцаем танец косяка. Я думаю о волшебстве. О том, что, пусть я и могущественнее её в сотни раз, мне такой красоты не создать никогда. Я вообще не из тех волшебниц, кто что-то создаёт.

У неё слегка трясутся руки.

– Очередной рубеж, – шепчет она.

Я киваю. Они впервые смогли перевести на язык Левиафана что-то настолько сложное. Всё начинается с информации; в данном случае им её предоставил лорд Адафи, заведующий дворцовой стражей. Они превращают информацию в лишённую лишних деталей модель: имена заменяются на номера, передвижения и действия – на типовые уравнения. Так люди – и всё, что люди Адафи на этих людей собирают, – превращаются в точки, двигающиеся по схематичной карте Аллеры с чёткими временными интервалами. Это – модель.

Модель Годдри переводит на язык угроз. Превращает её в систематичный, сложный ужас, который ареттам понятен и на который аретты должны отреагировать. Опасность нереальна, но они все в неё верят: Рётэс передаёт её через кнопки в плавниках. И тогда Левиафан отвечает. Левиафан соображает, как защититься от зубастых барракуд, аллигаторов, птиц.

Защищаясь, он решает проблему. Всё, что остаётся, – интерпретировать танец. На это пока способен только Годдри.

Мы с Рётэс ещё несколько минут наблюдаем за мечущимся косяком. Пара десятков огоньков из него выпадает; они тонут, гаснут, словно падающие звёзды. А потом, в один судьбоносный миг, Левиафан успокаивается и меркнет; косяк разлетается вновь на крошечные группы. Мы поворачиваемся к Годдри. Доска вся исписана; он стоит там с заметно уменьшившимся куском угля и пялится мимо нас на Цистерну.

– Получилось, Годдри? – спрашивает Ирма.

Он кивает.

* * *

На следующий день нам приходит весточка от лорда Адафи. Рётэс и Годдри с помощью Левиафана выявили среди подозреваемых сразу дюжину шпионов. Ему стоило только слегка надавить – и все признались.

Весточка написана сухим языком, но восхищение читается между строк. Левиафан нашёл последовательности, несовпадения, противоречия, о которых никто из его людей никогда бы не подумал. Адафи сожалеет, что не замолвил за нас Принцу словечко. «Я рад, что вы справились своими силами, и приложу все усилия для того, чтобы Ирма Рётэс, Годдри и их детище и впредь получали все необходимые им для успешной работы ресурсы…»

Такие обещания от людей вроде Адафи многого стоят. Рётэс, правда, недовольно пробурчала, что она, мол, не для этого Левиафана создавала. Она словно забыла, как выпрашивала у Принца деньги и людей. Обещаниями Рётэс ради своих целей сыпать горазда. А теперь плюётся: всё-то у неё было ради большой и чистой науки, а не политических игр.

Но я ей на это не указываю. Рассвирепеет. Бурчать она горазда, но от задачек Адафи и Принца она отказаться не посмеет. Судьба её детища – в их руках. Та многотысячная стая украшенных металлическими кнопками рыб, что населяет Цистерну, – результат почти десяти лет экспериментов.

Я волей-неволей к Левиафану тоже тесно привязана. Через брата. В сливках аллерского общества Годдри никогда не было места; его терпели только из-за меня. В работе с Левиафаном он обрёл смысл жизни. Мне теперь больно даже вспоминать о его жизни до того, как в неё ворвалась Ирма Рётэс со своими рыбами. Там – четыре стены, которые я повелела смягчить толстыми атласными коврами. Там – неразборчивые крики, беспричинный плач, боязнь света, музыки, людей. Мама с папой никогда не хотели признавать, что Годдри вообще существует. Это я нашла ему место. Можно сказать, вырезала это место, пробила для него путь.

Записку Адафи я читаю, стоя на балконе. Убрав смятый листок в карман, я осторожно отцепляю маску и немедленно морщусь: воздух сегодня кажется особенно едким. Мне хочется рилума, но свою норму на сегодня я уже проглотила. Решаю покурить, чтобы заглушить желание. Трубочки с драколистом мне доставляют из Лисса; они, скорее всего, приходят в тех же сундуках, в которых Принц получает золото. Я зажигаю трубочку щелчком пальцев, отчего тоска по рилуму только усиливается. От раструба поднимается тоненькая струйка дыма. В моём поле зрения она вьётся по соседству с гораздо более плотной и густой близняшкой. Я смотрю на север, и там, окружённая трущобами, стоит Шестнадцатая Рилумная Шахта; это из её плавилен поднимается жирный чёрный дым. Он не вьётся завитками, не клубится, нет, он настолько плотен, что словно бы льётся снизу вверх масляным потоком, течёт, пока не достигает небес, где впадает в непроглядный потолок туч.

Я смотрю на Шестнадцатую Рилумную, на окружающие её стены, на горы отработанной руды. Курево кажется мне пресным, и я роняю трубочку в бездну за перилами. Я думаю о людях, которые корпят там, у печей и плавилен. Думаю об их семьях, которые никогда не видят солнца. Думаю об «аллерском кашле». Все эти мысли мне очень хочется отогнать куда-то вглубь, куда-то за цветастый занавес витиеватых речей Принца. Но я не могу. Годы, когда я могла просто закрывать на всё глаза, остались в далёком прошлом. Теперь я просто глотаю рилум, практикую своё искусство и наблюдаю.

У меня с Шестнадцатой особая связь. Она открылась два года назад. Тогда люди вышли на улицы – с камнями, с топорами, молотками, кольями, скалками, всем, что попалось им под руки. Они покрасили свои тряпичные маски (на настоящие, вроде моей, Принц денег для народа не выделяет) в жёлтый цвет и выступили против открытия шахты. Марв, мой муж, командовал городской стражей. Он посчитал своей обязанностью лично встать между стражей Аллеры и бунтовщиками, чтобы попытаться предотвратить кровопролитие и заставить людей разойтись по домам. Но он просчитался.

В чём бы его план ни заключался (а на этот счёт мне рассказывали разное), нужных слов он не нашёл. Ему разбили голову пущенным из пращи камнем.

До конца дня много чего ещё произошло. Стража не справлялась. Принц приказал придворным чародеям подавить мятеж. Только