Это о нас - Юрий Никитин

Вдавил кнопку, загорелся розовый огонек. Вверху на горизонтальном табло побежали оранжевые квадратики, останавливаясь через равные промежутки. За коричневыми створками опустилось темное, створки дрогнули, бесшумно разошлись, открывая ярко освещенную теплым солнечным светом кабину.

Он шагнул, привычно вдавил четырнадцатую кнопку. Лифт бодро понесся вверх, Кирилл настороженно прислушивался к тому, что происходило в его теле, организме.

Лифт остановился, дверь распахнулась, и он шагнул на лестничную площадку. Дверь с номером «55». Он поднес палец к кнопке звонка, прислушиваясь к себе… Он снова слышал, видел, обонял, мыслил с прежней силой, яркостью, интенсивностью!

— Черт бы побрал, — прошептал он вслух. На часах, циферблата которых он не видел последние три дня, оставалось еще четверть часа до момента, как она уйдет. — Черт тебя побери…

Рефлекс экспериментатора, может быть, неуместный в этот момент, развернул его к лифту. Слышно было как кабинка уже уходит по чьему-то вызову вниз, и он на всякий случай держал палец на кнопке, чтобы никто не опередил с новым вызовом. Он готов был предположить, что лифт не придет, придется подниматься по лестнице, но техника от нервного истощения не страдала, на причуды психики плевала, и он все же увидел как распахиваются двери лифта.

Опускались с той же скоростью, Кирилл читал «Правила пользования лифтом», и вдруг ощутил, что свет в кабине меркнет. Одновременно он перестал улавливать звук мотора, а крупные буквы расплылись, стали двоиться…

Из лифта он вышел наощупь. Он уже с трудом отличал свет от тьмы, едва нашел выход. Яркий солнечный день показался лунной ночью, но пока спускался с крыльца, ушла и луна… Сердце работало с трудом, словно он вдруг стал весить с полтонны.

Он ощупью нащупал лавочку, что стояла на прежнем месте, сел, принялся инстинктивно мять левую сторону груди. Против фактов переть трудно… Без этой подлой, лживой женщины он почему-то начинает слепнуть, глохнуть, на него наваливается физическая слабость… Неужели за годы совместной жизни он стал так от нее зависеть? Подлую же штуку выбросила его нервная система! Преподлейшую…

Докурив сигарету, он все так же, наощупь двинулся к подъезду. Его подхватили осторожные руки, помогли войти в лифт. Вероятно, что-то говорили, спрашивали, но он не слышал голосов.

В лифте он снова обрел способность видеть. Когда вышел на лестничную площадку, снова мир играл всеми красками, шаги приобрели упругость. Долго держал палец на звонке. Дверь никто не открывал. Змея улизнула, мелькнула мысль, или не желает открывать?

Он отчетливо слышал, как по ту сторону двери заливался звонок, вполне исправен, так что колотить ногами бесполезно. Все больше злясь, сжимал в карманах кулаки, и пальцы нащупали затейливые фигурки брелков. Значит, он забыл ей вернуть ключи?

Свирепея, он сунул в замочную скважину, с лязгом открыл дверь, в прихожей громко потопал, будто сбивал снег с ног в разгаре мая. Змея могла специально привести какого-нибудь хахаля подруги, но он будет холоден и тверд и на провокацию не поддастся. Забрать книгу, швырнуть ключ — и адью! А нервное истощение пройдет! Если понял причину расстройств, то перебороть сумеет…

Он рванул дверь в комнату. Фрося сидела в дальнем углу на диване. Зареванная, с распухшими губами, жалко шмыгала носом — тоже красным и распухшим, ресницы потекли, и размазавшаяся краска придавала лицу удивленный вид. Слез было столько, что вся сидела мокрая, словно мышь, едва вылезшая из большой лужи, даже подушка рядом лежала сырая.

Она выглядела глубоко несчастной, Кирилл даже не представлял, что можно быть такой несчастной.

— Могла бы открыть! — сказал он грубо, с трудом зажимая рванувшую за сердце жалость. — Кстати, вот ключ!.. Можешь передать… новому.

Он швырнул всю связку. Ключи громко звякнули о поверхность стола. Ее лицо не изменилось, она все так же сотрясалась от рыданий, и потрясенный Кирилл как при ослепительной вспышке молнии понял, что… эта самая злобная на свете фурия, самая независимая и самостоятельная женщина, на самом деле давно уже смотрит на мир только его глазами, и потому после болезненного разрыва не видит вовсе!..

Кляня себя во все корки, он осторожно опустился рядом и с нежностью, какой никогда за собой не знал, обнял этого несчастного испуганного ребенка, который не может без него.

Как и он без него.