Двойная тайна для босса - Настя Ильина

прессу, называл лжецами и говорил, что гореть в аду всем, кто пишет ложь. У него был строительный бизнес, дело, которое ему досталось от отца. Что изменилось теперь?

- Чепуха, - отмахивается мужчина, пробежав взглядом по первой странице. – Хотя… Можно взять в печать за неимением лучшего. Скоро тут всё изменится. Работать придётся больше.

- Как скажете, - отвечаю я.

Интересно, зачем он выкупил редакцию?

Знал, что я здесь работаю?

Или эта встреча стала для него сюрпризом?

По виду Димы не скажешь, что он сильно удивлён. Но зачем было снова сталкиваться со мной? К чему всё это?

Мужчина встаёт из-за стола, а я инстинктивно делаю шаг назад и кошусь на бумаги. По сути, они мне и не нужны: статья на флешке, и мне следует отправить её на вёрстку.

- Ты изменилась, - говорит Дмитрий, словно открыл неизвестную миру планету.

- Время идёт. Люди меняются. – Молчу несколько секунд, а потом всё же решаюсь посмотреть на него. Повзрослел. Возмужал. Стал более строгим, что ли? – Если вы одобрили статью, я могу передать её на вёрстку?

- Можешь.

Он говорит слишком сдержанно, но я чувствую, что внутри мужчины кипит множество эмоций. Об этом кричит и пульсирующая венка на шее, и дёргающиеся желваки.

- Если это всё, я пойду?

Сама не понимаю, что меня ещё держит здесь.

Разговор у нас точно не складывается, и я понимаю, что хочу как можно быстрее прекратить его.

- Неужели у тебя ничего не ёкнуло внутри? – спрашивает бывший, словно надеялся увидеть горем убитую женщину, которая до сих пор льёт по нему слёзы.

- Ёкнуло. Конечно, ёкнуло. Я рада, что вы решили внести изменения в работу нашей редакции. Надеюсь, что они пойдут только на пользу, и мы будем развиваться.

Понимаю, что он ожидал совсем не такой ответ на поставленный вопрос, но мне и сказать больше нечего.

Дрогнуло ли сердце, когда я увидела его снова?

Вряд ли у меня есть ответ на этот вопрос, потому что в груди появились смешанные чувства.

Вспомнила ли я болезненное прошлое?

Конечно.

Хотела бы что-то изменить?

Определённо, нет.

И если бывший снова появился в моей жизни, решив, что имеет право вернуться после неудачного брака, то он сильно заблуждается.

В следующую секунду в висках с силой постукивает мысль, от которой становится до одури тошно: он мог узнать мою маленькую тайну.

Испуганно гляжу на Дмитрия, но он выглядит опечаленным, словно рассчитывал, что я повисну у него на шее и буду рыдать, что восемь лет не жила без него.

Жила.

Стиснув зубы жила.

Впахивала, как не в себя, чтобы детей прокормить.

Жила.

И ему совсем необязательно знать всё это.

- С этого дня никаких опозданий быть не должно. Я поставлю в это гиблое место нового управляющего. Каждое опоздание будет вычитаться из заработной платы.

Дмитрий говорит так, словно хочет сделать мне больно за то, что случайно сломала его куличик в песочнице. Он сам испытал это неприятное, ноющее чувство, когда понял, что я изменилась и больше не лью слёзы по несбывшимся мечтам, и решил ударить этим же меня.

- Конечно. Я поняла вас. Больше никакой работы на дому, - парирую я, чувствуя, что из этой схватки выйду победителем.

Однако что-то подсказывает, что этому человеку плевать на работу.

Он снова появился в моей жизни, чтобы разбередить успевшие зажить раны.

Зачем?

Ответ на этот вопрос я пока не получу. Возможно, не получу никогда, если смогу держаться на расстоянии от этого человека.

Если ему и стало известно что-то о детях, я не отдам их, пусть даже не мечтает.

Выхожу из кабинета с гордо поднятой головой, вот только… Стоит прикрыть дверь, и под ложечкой посасывает неприятное предчувствие.

Ничего хорошего возвращение Вересова в мою жизнь не принесёт.

Отпустила ли я наше прошлое, когда клялась себе, что больше никогда не вспомню о нём и не унижусь перед этим мужчиной?

Отпустила, но пропускать всё через себя снова слишком больно.

Глава 2. Дмитрий

Дмитрий Анатольевич.

Вот кем я для неё стал: Дмитрий Анатольевич.

Сухо. Официально. До одури больно.

Судя по всему, Лера действительно отпустила.

Она переболела, а я снова болен ею.

Стоило нам встретиться, а мне услышать её голос и вдохнуть в себя сладкий цветочный аромат, исходящий от женщины, как голова пошла кругом. Все воспоминания нахлынули разом, пусть я пытался отпустить.

Не смог.

Увидев её имя в списке сотрудников, я одурел, а теперь ощущаю пустоту.

Слишком холодно она повела себя.

Чересчур отстранённо.

Словно не было между нами ничего.

Словно чужие друг другу люди.

Впрочем, так и должно быть. Я сделал всё, чтобы оттолкнуть её от себя. Большего и не требовалось. А теперь уже поздно возвращаться. Ей нужен другой мужчина рядом. Наверняка он есть. Я не следил за ней. Только несколько первых месяцев, а потом было не до того, и я постарался отпустить, чтобы не чувствовала моё присутствие в своей жизни. И вот теперь снова. Всё нахлынуло болезненной волной.

Тяжело дышать, потому что в грудине сдавило всё от нахлынувших эмоций.

Расстёгиваю верхние пуговицы на рубашке, рассчитывая, что так станет легче, да вот только ничего не меняется, потому что тяжесть эта внутри.

Давит меня, разрывает на кусочки и напоминает о том, что упустил в своё время.

Распахиваю окно и выглядываю в него.

Я выкупил эту конторку, чтобы у меня был свой источник информации.

В последнее время конкуренты стали слишком сильно давить не глотку, и у меня не было иного выхода. Теперь все пташки этой редакции будут работать на меня, следить за конкурентами и заливать их отменной грязью. Это должно помочь. Наверное.

Дьявол!

Мысли о работе ничуть не спасают.

Сажусь в кресло и беру в руки бумаги, которые Лера прижимала к себе. Как маньяк вдыхаю аромат её духов, оставшийся на них.

Всё в прошлом.

Поздно рассчитывать, что что-то может измениться.

Не изменится.

Она чётко дала понять, каких границ я должен придерживаться.

И я ей тоже.

Телефон звонит, и я перевожу ленивый взгляд на его экран.

Даша.

Не хочу сейчас говорить с ней, поэтому просто сбрасываю.

Раскачиваюсь в кресле, думая, что во всём виноват сам.

Только я один.

Перед глазами снова появляется образ Леры: она сильно повзрослела, стала ещё краше. Красивая, сильная и независимая женщина. От той девушки, которой я вонзил нож в сердце, не осталось ничего.