Гордые сердца - Мэрилайл Роджерс

— Нам нужно золото, чтобы продолжать наше дело, — сердито ответил Харвей, понимая, что предлог слишком слабый, чтобы оправдать его действия.

— Ну ладно, — согласился Уилл, обратя взгляд темных пронзительных глаз на своего давнишнего сподвижника. — Но как бы она нам ни была нужна, уйдет слишком много времени, чтобы потребовать и получить выкуп, а у нас нет ни подходящего жилища для узников, ни лишних людей для их охраны! — Он сопроводил свои слова острым взглядом сквозь голубые тени сумрака на жалкий приют, скрывающий непрошеную заложницу. С ветхого сооружения обвалилась глиняная обмазка; было видно, что из-за такого плачевного состояния его давно покинули люди, живущие теперь в более ухоженных домах неподалеку.

Все, что скажет его предводитель, Харвей знал заранее, когда принимал явно неразумное решение привезти девушку сюда. Поступок Харвея, несомненно, раздражал Уилла, так как на его лице не было даже проблеска всегдашнего насмешливого выражения, свидетельствующего, что он находит мир и все, что в нем существует, большой шуткой. Чувствуя себя все более достойным упрека, Харвей ковырял кончиком сапога яркий узор из опавших листьев. Со слепой яростью он рассматривал получившиеся сочетания желтого, оранжевого и красного.

— Я без колебаний убиваю подонков, грабящих нашу землю, как они того заслуживают. Но… я обнаружил, что не могу убить женщину благородного происхождения, — робко признался он.

— Женщина? — Уилл был явно удивлен. Он долго стоял неподвижно, как скала, затем стремительно бросился через лужайку между опушкой леса и ветхой хижиной. Он никогда не поверит, что это правда, пока собственными глазами не увидит доказательства.

Когда дверь широко распахнулась, Касси услышала отчаянное биение своего сердца. Ее испуганный взгляд встретился с мрачными глазами огромного человека, полностью заполнившего дверной проем, после чего немедленно упал на забрызганную дождем юбку. Ничего не поняв из услышанного, она, однако, различила гнев в его немного хриплом, но все же бархатистом голосе.

Гнев воплощался в возвышающейся, как башня, фигуре, стоящей в дальней стороне маленькой хижины — и тем не менее так близко!

Так это правда! Уилл окинул взглядом облаченную в шелк нелепую фигурку, сидящую на груде полузаплесневевшей соломы. Правда, но все-таки невероятно. Нескончаемый мелкий дождь просачивался сквозь продырявленную соломенную крышу, образуя лужицу на земляном полу. Леди, теперь лишь пленница в лачуге, усердно оберегала от дождевых капель свое сапфировое платье. Уловив дрожание густых ресниц, Уилл заметил, что она тайком посматривает на него, и медленно улыбнулся ей.

Поняв, что попалась, Касси покраснела и впилась глазами в ошеломляющую улыбку своего врага. Напоминая себе о фамильной гордости, которую поклялась не уронить, Касси выпрямилась, подняла подбородок и заставила себя смело встретить его дерзкий взгляд, невзирая даже на то, что не смогла не покраснеть самым глупым образом.

Уилл распознал в своей пленнице необычайно робкое существо, обладающее, однако, достаточным мужеством, чтобы встретиться с ним с глазу на глаз. Ее поза была исполнена гордости, и все же тесно прилегающий плат и вуаль обрамляли до невероятности уязвимое лицо, украшенное, как бриллиантами, расширенными от испуга аметистовыми глазами, полными поразительной ясности.

Уилл улыбнулся, но настроение его окончательно испортилось. Принадлежа к английской знати, но, порвав с ней с тех пор, как началось нашествие французов, он взял на себя задачу держать Уилд непроходимым для захватчиков. С самого начала он был полон решимости, держать под своим контролем местность и сделать ее непроницаемой для любого, кто осмелится даже приблизиться к ее границам. Теперь перед ним встала непредвиденная дилемма: он поклялся уничтожать всех французских захватчиков, но гораздо раньше дал себе клятву по-рыцарски вежливо обходиться со всеми француженками благородного происхождения. Его дурное настроение усугублялось тем, что, будучи честным, по натуре, он не позволял себе упрекнуть Харвея за то, что тот привез сюда женщину, взвалив на него бремя забот о ней. Больше всего его мучил неразрешимый вопрос, что же с ней делать?

Темные глаза изучали ее так долго и так усердно, что нежные, как лепестки, щеки Касси еще больше порозовели. Инстинктивно защищаясь, она еще выше вздернула подбородок и в ответ на откровенный интерес подвергла его столь же критическому осмотру. Выше любого из известных ей мужчин, с черными, как ночь, волосами, крепкого сложения, одетый в простую кольчугу поверх рубахи из домотканого холста, он заполнял собою всю комнату. Действительно, он был потрясающе красив — именно таким она представляла себе прославленного английского рыцаря Уилликина Уилдского. Такое совпадение поразило ее, как внезапный удар молнии. Именно он, а не старший мужчина, украдкой смотрящий через его широкое плечо, и есть Уилликин!

— Она не говорит по-английски, — прошептал Харвей у него за спиной, как будто имело значение, если бы девушка услышала его: ведь она, во-первых, не понимала ни слова, а во-вторых, была их пленницей.

— Кто вы, мадемуазель? — спросил Уилл по-французски. От легкого удивления, вызванного словами, которые шепнул ему Харвей, уголки его резко очерченных губ слегка приподнялись.

Сверхчувствительной Касси намек на насмешку в его дерзкой улыбке показался доказательством того, что, по его мнению, ей чего-то недостает. Под его волнующим взглядом она почти лишилась присутствия духа. В ней окрепло убеждение в своем физическом несовершенстве, над которым много лет грубо подтрунивали ее старшие братья; сейчас же что-то во взгляде рыцаря снова разбередило старую рану. Братья все еще видели в ней толстоватого ребенка, а она уже представляла собою нечто иное, чем просто круглолицую девочку. Ей давно уже было известно, кем они считают ее — слишком малорослой, чтобы уравновесить излишне закругленные изгибы ее тела, и ни в коем случае не обладающей ивовой грацией, которая, как они не переставали утверждать, и является воплощением настоящей женской красоты. И что еще хуже, очевидную неприязнь к ней этого прекрасного английского рыцаря ей было еще труднее вынести, так как он вызывал в ней совершенно противоположные чувства.

— Я Кассандра Гавр. — Отчаяние, позволяющее ей сохранить рискованную внешнюю браваду, сорвало с языка резкий ответ, подсказанный гораздо более отважной леди, живущей внутри нее. — А вы, полагаю, Уилликин — убийца моего отца! — Дерзкий ответ удивил Касси даже больше, чем его. И все же гордость за свою внезапную смелость придала ей достаточно мужества, чтобы подавить овладевавшее ею желание умолять могущественного рыцаря о пощаде. Если учесть все случившееся, ей больше нечего терять, и она может не унижаться перед человеком, который, по-видимому, непоколебимо владеет собой, своим миром и ею!