Пятая графа - Тимур Литовченко

3

И всё-таки - нет, нет и нет! Не в институте встал ребром вопрос о "пятой графе", а ещё в школе. А вот когда?..

Ага, припоминаю! Когда я закончил десятый класс, на выпускном вечере к маме Фене подскочил взволнованный до предела физик и сказал:

- Боже, дорогая мама, что вы наделали?! Почему вовремя не сказали, что вы - еврейка?! Я бы не зарезал вашему ребёнку его законную "пятёрку"... Как же теперь быть?!

Представьте себе нашего физика Самуила Львовича: высоченный и сухой, как жердь, лысая макушка, лысый блестящий лоб с дурацкой, словно приклеенной чёлочкой посредине, усики линеечкой, весь трясётся от волнения - ну, просто умора! А говорит такие страшные и странные вещи... Но мама Феня спросила спокойно:

- А что, я должна была кричать об этом на всю школу или объявление большими буквами написать?

- Перестаньте хохмить! - всем телом дёрнутся Самуил Львович. (Не зря мы прозвали его Смыком!) - Я смотрю по журналу: "Проценко Александр Иванович". Светленький он у вас, можно сказать, беленький - настоящий ашкенази. Откуда я мог знать, что у него мамеле - с "пятой графой"?! Вот и подумал, что парень не наш... А он же у вас такой способный, такой способный, просто умница!.. Я Славе Айзенбергу из параллельного класса "пятёрку" натянул, честно сознаюсь, а вот вашему - наоборот срезал... Обидно, дорогая Фаина Петровна, очень обидно.

- А почему же моего мальчика всё время на районные и городские олимпиады по физике посылали? - поинтересовалась мама Феня.

- Так он же там выше третьего места не поднимался! - возмутился Смык. Вот за то, что до первого никогда не дотягивал, я и занизил ему оценку... Но поверьте, если б я знал про вашу национальность!.. По части физики не только Слава Айзенберг, но даже медалист наш Боря Лернер вашему мальчику и в подмётки не годится!.. Так что мне искренне жаль. Ничего уже не сделаешь. Понимаете? Ни-че-го!..

И тут мама Феня наконец отчётливо поняла, почему так волновался и лебезил Смык: "разбора полётов" боялся, вот в чём дело! Тогда она ответила сдержанно:

- Можете не волноваться, дорогой Самуил Львович: я не буду никуда жаловаться! Вы правы: ничего теперь не поделаешь... Впрочем, не переживайте так: мне в своё время тоже зарезали, но не физику, а украинский язык и литературу. И сделали это потому, что я была тогда не Фаиной Петровной Проценко, а Фейгой Пинхусовной Гольц. Украинского я, разумеется, знать при таком условии просто не могла, даром что в украинской глубинке выросла - где уж мне?! Так что успокойтесь, писать неграмотные жалобы я не намерена. А оценки зарезанные... Очевидно, это у нас семейное.

Мамеле действительно никуда никаких жалоб не писала. Мне рассказала - и всё. И вот я - главный снабженец крупной фирмы, специализирующейся на стройматерилах, мама Феня - украинская пенсионерка, а Смык давно уже гражданин Израиля и тоже пенсионер, только тамошний. Израильский, то есть.

Правда, с младшей дочкой у него что-то случилось, какая-то пренеприятнейшая хворь по женской части, причём здесь ещё. И мама Славы Айзенберга его очень даже отблагодарила, потому как была известным на весь Киев гинекологом... Но ни мама Феня, ни я никакого несчастья Самуилу Львовичу не желали, можете поверить! Просто чужих детей не надо обижать, чтоб у своих всё было в порядке - так сказала мамеле...

Хотя нет. Инцидент со Смыком - это десятый класс, конец школы. Тут вопрос о "пятой графе" встал ребром, да. Но опять же, было это не впервые. Причём далеко не впервые... если опустить несколько драк на национальной почве, а также Витьку Юрачука и Женьку Затуливитера, в своё время исключённых из пионеров за распевание знаменитой частушки про отсутствие в кране воды - ведь в пионерах их через месяц восстановили...

Да, вспомнил! Это было также исключение из пионеров, но совершенно по иному поводу: родители Герки Хайкина уезжали в Израиль и увозили всю родню, так перед этим самого Герку, разумеется, тоже исключили. Проводилось мероприятие с мрачной суровостью военно-полевого трибунала. На линейку построили всю школу, поставили Герку перед строем, под напряжённый барабанный бой медленно развязали алый галстук, сняли с груди значок, затем произнесли обличительно-бичующие речи... Натурально, так и было! Не то что в случае с Юрачуком и Затуливитером, которых "обезгалстучивали" тихонечко, незаметненько, всего лишь перед классом.

Да и не только Герку - с такой же точно помпой исключали из пионеров всех прочих "изменников Родины": Нонку Маринович, Марика Глейзмана, Сеньку Петлисецкого, Юличку Бех... Всех не упомнишь. Нет, Герка врезался в память совершенно по иному поводу.

Забежал я как-то в кафе мороженого покушать - было такое замечательное место на углу улиц Жданова (теперь Сагайдачного, до революции Александровской) и Андреевской, где сейчас обувной магазин "La notte". Это на Подоле, где мы жили когда-то давно в коммуналке, так что я никак не рассчитывал встретить тут нынешних своих однокашников. Только гляжу, а за столиком в углу едят белый пломбир с сиропом закадычные дружки: Герка Хайкин и Вадик Краковский. Меня сразу же заметили и к себе поманили. И только я к ним со своим шоколадным мороженым подсел, так Вадик меня возьми да спроси:

- Саня, как ты относишься к тем, которые за рубеж сваливают?

Я тогда уже знал по разговорам, что Герка скоро уедет. Понял сразу, к чему Вадик клонит... Но виду не подал, ответил:

- А как я должен к ним относиться? Наверное, им так лучше. А человек от того ни плохим, ни хорошим не становится.

Главное, говорил я то, что думал, но всё же в душе шевелился какой-то червячок: а вдруг сейчас перед одноклассниками невольно лукавлю, а на самом деле думаю по-другому? Я же молчал на школьных линейках, не протестовал против пафосных речей с осуждением "предателей Родины"... Вадик, впрочем, тоже не протестовал. Однако сейчас он спросил, а не я. Хотя я знал, что последует затем...

И Вадик в самом деле спросил то, о чём я сразу догадался:

- А знаешь, что Герка тоже скоро уезжает?

Мне бы соврать, состроить изумлённое лицо, заохать и заахать... Но я не сделал этого. Не смог. Сказал просто:

- Конечно, знаю.

- Ну, и что? - допытывался Вадик.

Точно мушкетёр Портос, я одним движением проглотил огромный кусок мороженого, с отлёта крепко пожал Герке руку и сказал просто:

- Счастливо тебе!

А на линейке, когда бесповоротно "обезгалстучили" нашего Герку, мы оба молчали. И я, и Вадик. Правда, я по этому поводу попробовал поэму написать. Другие, знаете ли, в юном возрасте стишатами балуются, но у меня никогда короткие стихи не получались, а только длиннющие поэмы. Эта, про уезжающих отсюда ребят была особенно длинной. Я её почти забыл, только почему-то застряли в мозгу строчки: