Битва за Рим - Феликс Дан

Наступило молчание. Присутствующие переглянулись, пораженные одной и той же мыслью. Внезапно Витихис вымолвил голосом, в котором ясно слышалось желание успокоить не только других, но и себя самого.

– Дочь Теодорика Великого – женщина необыкновенная. Она унаследовала мудрость своего отца… Всем известна ее ученость…

– Да, она переписывается с монархами Византии на чистейшем греческом языке и разговаривает с благочестивым епископом Кассиодором по-латыни… Но умеет ли она думать и чувствовать по-нашему, как подобает королеве готов?.. Увы, я сомневаюсь в этом. Я знаю, что эта женщина не может быть монархиней нашей, что она своими слабыми руками не сумеет удержать на верном пути кормило государственного корабля, когда разразится гроза над царством германских готов.

– Но откуда возьмется эта гроза? – воскликнул красавец Тотилла, смело тряхнув золотисто-кудрявой головой. – Враги Теодорика Великого, с хитрым византийцем во главе, смирились со своей участью. Император Юстин шлет дары и братские приветствия своему другу и покровителю, королю италийских готов. Римский первосвященник, так долго враждовавший с нами, заменен избранником короля, верным слугой Теодорика. Короли франков – родные племянники нашему великому вождю и следуют каждому его совету. А народу италийскому живется под властью и опекой готов лучше и безопасней, чем когда-либо… Откуда же взяться опасности, Хильдебад?

Молодой исполин, брат говорившего, утвердительно кивнул головой.

– Опаснейшим врагом готов всегда была Византия. Но в Константинополе правит Юстин, великий только по имени, на деле же слабый и безвольный… Я хорошо его знаю.

– А знаешь ли ты так же хорошо его племянника Юстиниана, ставшего правой рукой своего дяди?.. Нет. Не правда ли? – мрачно проговорил старый воин. – Ну а я знаю этого лукавого, скрытного, умного и опасного принца. Он хитер, как лисица, смел, как волк, и в голове его роятся планы, глубина которых испугала меня, хотя в робости никто не может заподозрить сына старого Хильдунга… Не без умысла сопровождал я последнее посольство нашего короля в Константинополь, где нас принимали по-царски. С тех пор я знаю, что Юстиниан мечтает о завоевании Италии и не успокоится до тех пор, пока готы останутся хозяевами этой прекрасной страны.

– Это еще бабушка надвое сказала, – буркнул исполин Хильдебад. – Готов прогнать не так легко, как кажется… Знаешь пословицу, дедушка: сердит да не силен…

– Эх, сын мой… В том-то и горе, что силен враг наш, очень силен… С Византией надо считаться и придется посчитаться, не нынче, так завтра, не вам, так детям вашим, – ответил Гильдебранд.

Молодой великан презрительно улыбнулся, но старый воин не дал ему заговорить, досадливо махнув рукой.

– А ты измерял силу Византии, чтобы так презрительно улыбаться? Вспомни хоть то, что наш великий король двенадцать лет сражался с Византией и все же не мог победить ее… Правда, ты еще не родился, когда мы шли за знаменами Великого Теодорика, – прибавил он спокойней.

Тотилла поспешил на помощь своему брату, не отличавшемуся быстротой соображения, необходимой для споров. С чарующей улыбкой положил он свою красивую руку на плечо старого воина и произнес, как бы успокаивая его возбуждение:

– Ты был бы прав, отец мой Гильдебранд, если бы готы оставались теми же иноземными пришельцами, какими были во время завоевания Италии. Но с тех пор они обрели новую родину, приобрели братьев-союзников, римлян.

Впалые глаза оруженосца Теодорика Великого сверкнули негодованием, и его голос зазвучал, подобно военной трубе готов.

– Юный безумец… Мне жаль тебя. Ты веришь в заманчивую сказку о братстве римлян с готами, мечтаешь о дружбе побежденных с победителями?.. Дитя… Неразумное дитя. Слишком скоро увидишь ты, что Италия не родина-мать германского народа, а злая мачеха, что твои братья-союзники, италийцы, окажутся на стороне наших врагов в случае войны с Византией.

– Я повторяю буквально слова нашего великого короля, – возразил Тотилла, слегка сконфуженный ожесточением старого воина, которого все готы привыкли уважать с момента своего рождения.

– Да, да… – мрачно понурясь, продолжал Гильдебранд. – Я и сам не раз слышал эти заманчивые, сладкие и неосторожные речи от моего повелителя… И кто знает, как тяжело заплатим мы, готы, за слепое доверие вождя нашего к мирным с виду латинянам… Для них мы всегда останемся тем, чем были сорок лет назад, когда спускались с гор и лесов родной Германии: завоевателями, врагами, варварами…

– Но зачем же мы остаемся варварами? – горячо проговорил Тотилла. – Зачем не стараемся перенять у римлян все хорошее, неизвестное нашей родине? Почему бы нам не научиться у италийцев всему, что создало величие Древнего Рима?..

Гневно сверкнули голубые глаза Гильдебранда.

– Замолчи, Тотилла… Не повторяй при мне подобных речей, – властным жестом остановил он речь юноши. – Не растравляй кровавых ран моего старого сердца. Подобные мысли стали проклятьем для славного рода Хильдунга, обломком которого остаюсь я, последний старый дуб без веток и корней… Верьте мне, дети мои, латиняне злейшие враги готов… Какими они были, есть и будут до скончания веков… О, если бы государь мой последовал моему совету и, завоевав Италию, истребил бы все мужское население ее, от грудного младенца до дряхлых стариков… Женщин мы бы заставили полюбить нас, но мужчины будут нас ненавидеть от рождения и до смерти… В сущности, они правы. Бывают поражения, которые не забываются… Народ, способный забыть разгром и завоевание своей родины, не достоин существования. Ненависть римлян к готам – единственная черта, достойная нашего уважения. Но тем горячее презираю и ненавижу того гота, который восхищается римлянами и старается подражать им…

– Неужели ты считаешь невозможным всякое соглашение, всякую дружбу между римлянином и готом? – спросил Тотилла после продолжительного молчания, голосом, выдающим значение, придаваемое им этому вопросу.

– Подумай сам, возможно ли это?.. Представь себе человека, вошедшего в пещеру золотого змея и успевшего наступить ногой на его голову. Он уже занес свой меч, но хитрый змей начинает просить пощады. Великодушному германскому витязю становится жаль красивого золотого чудовища. Он отпускает змея на свободу… Поверишь ли ты благодарности пощаженного?.. Конечно, нет. Ты поймешь, что освобожденный змей воспользуется первым же случаем, чтобы отблагодарить неосторожного победителя по-своему. Он подкрадется к нему и вонзит свои зубы в спину пощадившего его… Так же поступят с нами и италийцы…

– Ну и пусть они попробуют подняться, – вскрикнул Хильдебад. – И чем скорее, тем раньше избавимся мы от тайных врагов и предателей. Встретить же их мы сумеем вот этим…

Хильдебад поднял тяжелую палицу и опустил ее на мраморную плиту, которая разлетелась вдребезги, наполнив гулом и треском длинные коридоры полуразрушенного храма.

– Да. Пусть приходят враги, – подтвердил и Тотилла, сверкая глазами, и его воинственное воодушевление сделало его еще красивее. – Пусть приходят неблагодарные римляне и коварные греки, мы покажем им, что у готов остались воины, подобные могучим дубам их германской родины…

Юный красавец с горделивой нежностью взглянул на исполина брата. Старый оруженосец Теодорика одобрительно улыбнулся.

– Да, Хильдебад силен, хотя и не так, как Вальтари, Валамер и другие товарищи моего детства, павшие смертью храбрых на полях бесчисленных сражений, давших нашему вождю прозвание Теодорика Великого. Но все же у готов осталось достаточно сильных воинов. Сила же полезна в борьбе с честными северянами. Но лукавые южане сражаются на свой лад, прячась за окопами. Для них война не то, что для нас, не ряд геройских подвигов, не борьба, доблестных воинов, а хитроумный расчет и злая игра, построенная на обманах, хитростях и предательстве. В конце такой войны целое полчище германских героев будет заманено в какое-нибудь болото или ущелье, где невидимые враги перебьют храбрецов, которым даже защищаться нельзя будет… Я давно знаю этот способ войны, знаю и полководца Византийского, который сам не воин, и даже не мужчина, а побеждает мужественных героев. И ты его знаешь, Витихис.

– Да, я знаю Нарзеса, – задумчиво проговорил Витихис, и его спокойное умное лицо стало так серьезно, что всем было ясно, какое громадное значение придает он словам Гильдебранда. – Да, я знаю Нарзеса, – повторил Витихис после минутного молчания, – и потому должен с тобой согласиться во многом. Больше скажу, – все то, что озабочивает тебя, не раз уж наполняло и мою душу сомнением, почти страхом. Перечисленные тобой опасности отрицать невозможно. Но не все же враги окружают нас, готов… Недаром же государь наш заслужил прозвание «мудрейшего». Он сумел создать себе и друзей, и союзников. Король вандалов женат на сестре Теодорика Великого. Король вестготов его родной внук, сын его старшей дочери. Короли бургундов, герулов, тюрингов и франков его племянники или зятья. Они придут нам на помощь в случае войны с Византией. Да и народы их почитают Великого Теодорика. Даже полудикие эсты, даже далекие варвары-сарматы шлют ему почетные дары. Вспомни желтый янтарь и чудные меха, присланные недавно… Все эти союзники чего-нибудь да стоят…