Когда отцветают травы - Евгений Богданов

Василий раньше всегда спал летом в сенях. Клавдия потёрла висок и, переведя дух, отпрянула от крылечка. К берегу реки в нескольких шагах от избы приткнулся плот из тонких брёвен, с которого полоскали бельё и брали из реки воду. За плотом, на поверхности воды застыли листья купаленок, и между ними два смутно различимых желтых цветка. А дальше вода чуть-чуть была подсвечена бледно-розовым светом, и на том берегу, разрезая надвое осоку, повисла полоска тумана.

Клавдия вернулась на цыпочках к крыльцу и прислушалась. Из сеней доносилось ровное дыхание. Она хотела тихонько позвать: «Вася!», но спохватилась, задрожала вся от испуга и, сжав пылающие щеки руками, побрела обратно. Из-под моста противно заквакала лягушка, и Клавдия метнулась в сторону.

Овладев собой, она вышла на деревенскую улицу, выпрямилась и отправилась домой легким быстрым шагом, стройная и помолодевшая.

Выше моста по реке, на перекате шумела вода. Прозрачное, нежное облачко надвинулось на месяц. У обочины дороги отцветающие травы потяжелели от выпавшей росы. Роса была обильной, как и всегда в это время года.

НА ПЕРЕВОЗЕ

Весна стояла дождливая, холодная. Перевозчик Иван Тихомиров простудился, долго пролежал в постели, и правление колхоза решило послать на перевоз Яшку Комарова, сына доярки Аксиньи, парень он рослый, смышлёный, хотя немного с ленцой, и на перевозе ему работать будет нетрудно.

Когда Яшке сказали об этом, он обиделся.

— Что я, старик, что ли?

Но, подумав, всё-таки согласился. Лето начиналось хорошее, ясное. Работы на реке немного, между делом можно загорать, купаться и ловить рыбу.

В километре от деревни к песчаной отмели приткнулись три толстых бревна, сбитые вместе железными скобами, — пристань. У пристани — колхозная лодка в две пары вёсел, хорошо высмолённая, с бортами, обведенными зелёной краской. Яшка критически осмотрел хозяйство, соорудил на берегу небольшой шалаш, на борту лодки написал белилами гордое название «Сокол» и стал перевозить пассажиров с одного берега Туломки на другой, по таксе, установленной правлением — по гривеннику с человека. Пассажиры приходили разные — колхозники, трактористы, уполномоченные из района. Иногда — гости, наезжающие в деревню на лето. Наплыв пассажиров был по утрам и вечерам, а днем Яшка редко брался за весла. Днем он сидел на бревнах, свесив босые ноги в воду и удил, а то лежал на песке с книжкой, или варил уху в котелке, если попадалась рыба. В жару он прятался в шалаше опять же с книжкой, выставив наружу черные пятки. Он очень загорел. Зойка Кудеярова, колхозная почтальонша, за шоколадный цвет кожи, курчавые волосы, черные глаза и чуть приплюснутый нос прозвала его папуасом. Спецодеждой перевозчика были трусы. На груди, на ремешке висел кожаный кошелёк, куда Яшка собирал плату за перевоз. Деньги он сдавал в кассу колхоза.

Разные были пассажиры, но постоянными Яшка считал трех человек — почтальоншу Зойку, молочницу Марью Дьяконову и механика Володю Гая. Зойка ходила каждое утро в сельсовет за письмами и газетами, Марья ни свет ни заря торопилась в город на рынок, пораньше и подороже продать молоко. Гай ездил не каждый день и всё больше на ремонтную станцию, или на нефтебазу.

Первой на перевозе по утрам появлялась Марья. Шумно дыша и согнувшись под тяжестью бидонов, она торопливо семенила по сыпучему песку к лодке. Подобрав подол, краснея от усилий, она неуклюже перебиралась через борт, ставила бидоны на дощатый настил и кричала во всю мочь:

— Яшка-а!

Яшка не любил Дьяконову за ее «спекулянтскую натуру» и умышленно прятался в шалаше. Он молчал и выглядывал оттуда незаметно, со злорадной ухмылкой. Марья, подождав минуту, заводила снова, уже ласковей:

— Яшенька-а, перевези, голубок!

Он не спеша вылезал из шалаша и небрежно бросал:

— Опять на базар? Шла бы лучше на покос!

— Всему своё время, Яшенька, — заискивающе отвечала Марья. — Буду и на покосе. Молочко-то ведь может скиснуть, а кислое кто возьмет? Поедем поскорей, я тебе папиросочек привезу!

— Я не курящий.

— Ну, тогда леденцов.

— Не надо мне леденцов. Плати что положено.

Марья надувала толстые губы и, озираясь по сторонам, доставала из кармана носовой платок. Зубами развязывала узелок и молча, с невинной улыбочкой протягивала деньги.

Навалившись на весла, Яшка рывком посылал лодку к берегу. Марья, приготовившаяся выходить, теряла равновесие и шлепалась на лавку.

— Тише, милок! Ишь, силёнки-то накопил! Ну, счастливого тебе плавания!

Взяв бидоны, она слоновьей походкой взбиралась на обрыв и скрывалась за ивняком.

Возвращалась Марья в полдень с пустыми бидонами и с «авоськой», нагруженной покупками. Сев в лодку, принималась жевать колбасу с булкой. Яшка старался на нее не смотреть и от угощения отказывался, требуя «законную плату». Повторялась опять та же история с развязыванием узелка с той разницей, что на обратном пути этот узелок был больше.

В числе постоянных пассажиров Марья, впрочем, числилась недолго. Однажды вечером на перевоз пришел бригадир Савельев и спросил:

— Дьяконова каждый день в город ездит?

— Ездит, — ответил Яшка.

— А ты не перевози. Нечего лодырям потакать. Время сенокосное, все на лугах, а её с огнем не сыщешь!

— Как же не перевозить? Перевоз для всех, — неуверенно ответил Яшка. — Она платит.

— Ну и что? Нужны колхозу ее гривенники! А ты должен понимать.

— Ладно, — сказал Яшка.

На другой день он не вылез из шалаша. Марья покричала и решилась заглянуть в шалаш. Яшка притворился спящим. Она нетерпеливо потрясла его за ногу:

— Яшенька, перевези!

— Для тебя перевоз закрыт. Дуй по мосту.

— Как это так, милок?

— А так. Надо работать, а не в город шастать. Перевозить не буду. Мне дано такое распоряжение!

— А кто же тебе дал такое распоряжение?

Яшка молчал.

Марья, постояв, разразилась отборной бранью, но ничего не добилась и вернулась в деревню. По мосту идти было далеко — километров пять.

Впрочем, Марья придумала выход и стала посылать на рынок свою дочь Нинку. Худенькая, с лисьим остроносым личиком, Нинка по утрам тащила тяжелые бидоны. Яшка спрашивал:

— Что мать делает?

Нинка неизменно отвечала:

— На покосе.

Тогда он перевозил Нинку, говорил ей:

— Совести у нее нет. Эксплуатирует малолетних!

Нинка молча вылезала из лодки и с усилием поднималась на обрыв. Худенькие икры на тощих ногах напрягались до предела. Яшка хмурился и помогал ей. Нинка тоненьким голоском говорила:

— Спасибо, Яша.

Совсем другим человеком была Зойка Кудеярова. Тонкая, стройная, в легком ситцевом платье, с русыми косичками, она кричала Яшке ещё издалека:

— Моторист, заводи-и!

Яшка не заставлял себя ждать: почту надо доставить вовремя. Он, громыхая цепью, отвязывал лодку, придерживал её, пока Зойка легко перемахнет через борт, и быстро работал вёслами, поглядывая на почтальоншу открыто и улыбчиво. Зойка клала на колени пустую сумку и свесив руку за борт, иногда озорничая, брызгала на Яшку водой. Тогда он, приподняв весло, слегка чиркал им по воде, обдавая шаловливую девушку ответным каскадом брызг. В следующий раз Зойка сообразила и стала садиться ближе к середине лодки, и Яшкин удар веслом приходился впустую.

— Что, не вышло? — смеялась девушка.

— А вот я тебя искупаю! — грозился парень.

— Силенки не хватит, не справишься.

— Хватит!

Она проворно выскакивала на берег, махала Яшке и стремительно взбегала по откосу наверх. Косицы хлестали ее по плечам, на спине болталась пустая сумка. Яшка восхищенно смотрел, как она выбегала на крутой обрыв.

Однажды Яшка не выдержал. Когда Зойка, сев в лодку, с ехидной улыбкой опять плеснула ему в лицо, он бросил весла, отобрал у нее сумку и, оторвав цепкие руки от бортов, вывалился вместе с девушкой в воду. Зойка вынырнула первой. Мигая и отфыркиваясь, она поплыла к берегу. Нащупав ногами дно, остановилась и стала ругаться:

— Папуас несчастный! Что наделал? Как я пойду в сельсовет в мокром платье?

— Будешь знать, — спокойно ответил парень и поплыл за лодкой. Догнал ее, сел в весла. Зойка вдруг перестала браниться.

— Яшка, кассу-то, кассу утопил!

Яшка хватился рукой за грудь. Кошелька не было. На берегу, мокрая с ног до головы, Зойка приседала от смеха. Он направил лодку вверх по течению, перестал грести и начал высматривать свой кошелёк в воде. Быстро нырнул и вскоре над водой показалась его рука, победно размахивавшая кошельком.

Причалив к берегу, Яшка, не обращая внимания на насмешки Зойки, стал раскладывать на лавочке подмоченные деньги, чтоб просохли. Зойка, взойдя на обрыв, сняла платье, выжала его и развесила на куст. Яшка, забыв о деньгах, поднял вверх лицо и смотрел, не отрываясь, на гибкую фигуру девушки. Сиреневый купальник плотно обтягивал ее стройное тело. Солнце ласкало загорелые руки и ноги. Зойка отжала волосы и стала их заплетать в косы.