Все началось с Омахи - Рекс Стаут

- В "Газетт" уже поздно. Быть может, успеем в "Таймс".

- Блокнот.

Если даже он спятил, я все равно еще числился в его штате, поэтому я направился к своему столу, достал блокнот, раскрыл его на чистой странице и взял ручку.

- Там, где печатают разное, - велел он. - В две колонки по три дюйма каждая. Заголовок "К П.Х." большим жирным шрифтом с точками после П. и X. Далее текст помельче: "Ваша невиновность доказана, раскаиваемся по поводу совершенной несправедливости, - он замолчал. - Измени "раскаиваемся" на "сожалеем". Далее: Не позвольте злобе помешать восторжествовать справедливости, - он снова замолк. - Вас никто не принуждает вступать в контакт, но нужна ваша помощь в выявлении истинного преступника. Обязуюсь уважать ваше нежелание возобновлять связи, которых вы возобновлять не пожелаете".

Он поджал губы, потом кивнул.

- Дальше моя фамилия, адрес и номер телефона.

- Почему бы не упомянуть мамашу? - спросил я.

- Нам не известно, как он к ней относится.

- Он посылает ей ко дню рождения открытки.

- А тебе известно, под влиянием какого чувства он это делает?

- Нет.

- Тогда есть доля риска. Мы можем наверняка определить лишь два чувства, владеющие им: чувство обиды за несправедливость и желание отомстить. Если же и таковые у него отсутствуют, то он либо сверхчеловек, либо недочеловек. В таком случае нам никогда его не найти. Я понимаю, что стреляю наугад да еще и но невидимой цели, и будет чудо, если цель будет поражена. Есть какие-то другие соображения?

Я сказал, что добавить мне нечего и пододвинул к себе пишущую машинку.

2

В черте Большого Нью-Йорка проживает по крайней мере сто тысяч человек, по отношению к которым была когда-то совершена несправедливость или же они думают, что была совершена; хотя бы у пятидесяти инициалы П.Х., половина из них увидят это объявление, одна треть на него откликнутся - трое письменно, шесть позвонят, а двое зайдут в старый аристократический особняк на Тридцать Пятой Западной улице, который является собственностью Вулфа и в котором он проживает и властвует надо мной до тех самых нор, пока мне не покажется, что его власть зашла слишком далеко.

...Первым откликнулся не П.Х., а Л.К. - Лон Коэн из "Газетт". Он позвонил в четверг утром и спросил о сообщении по делу Хейза. Я сказал, что мы не давали никакого сообщения по делу Хейза, на что он мне коротко ответил: враки.

- Вулф дает объявление, обращенное к П.Х., заявляя, что знает, будто тот невиновен, а ты говоришь, вы не делали никакого сообщения, - распинался он. - Ладно, ладно. И это после всех тех одолжений, которые я для тебя сделал. Я всего только и спрашиваю...

- Проклятье! - прервал я его сентенции. Уж мне бы следовало знать, да и мистеру Вулфу тоже: ведь мы регулярно читаем газеты и знаем, что некто по имени Пол Хейз привлечен к суду по обвинению в убийстве. - Это не наш П.Х., - кричал я в трубку.

- О'кей. Судя по всему, вы вцепились в дело мертвой хваткой, а уж коли Вулф вцепится во что-то мертвой хваткой, он никого и близко не подпустит. Но когда вы будете готовы чуть-чуть отпустить челюсти, вспомните обо мне.

Разубеждать Лона было бесполезно, и я этого делать не стал. И Вулфу, который находился в данный момент в оранжерее на очередном заседании со своими орхидеями, не стал звонить. Какой смысл поднимать его на смех из-за того, что шеф упустил из виду, что человека с инициалами П.Х. в настоящий момент судят по обвинению в убийстве - ведь и я начисто про это забыл.

Большую часть дин меня то и дело теребили другие П.X... С одним из них, П. Хорганом, не было никаких проблем, ибо он заявился к нам собственной персоной и мне достаточно было на него взглянуть: он был значительно старше нашего клиента. Другой, тоже явившийся собственной персоной, доставил немало хлопот. Его звали Перри Хэттингер, и он отказывался верить, что объявление не имеет к нему никакого отношения. Когда мне наконец удалось от него избавиться и я вернулся в столовую, Вулф уже разделался с мясным пирогом, и я остался без добавки.

Что касается телефонных звонков от П.Х., то с этим было посложней звонивших я не видел в лицо. Троих я исключил в результате длительных бесед, однако на трех других стоило посмотреть - я назначил им свидания. Отходить от телефона мне было нельзя и я позвонил Солу Пензеру, попросив его зайти за фотографией, оставленной нашим клиентом, и прошвырнуться на эти самые свидания. Разумеется, для Сола, лучшего из оперативных сыщиков с таксой в шестьдесят долларов в час, такое детское поручение показалось настоящим оскорблением, но на то была воля нашею клиента, к тому же я платил из его кармана, а не из своего, и мог чуток добавить.

То, что в уголовной хронике фигурировал человек, чьи инициалы тоже были П.X., как я и предполагал, здорово осложнило жизнь. Звонили из всех газет, в том числе и из "Таймс", две редакции командировали к нам корреспондентов, с которыми я беседовал через порог. Около полудня позвонил сержант Пэрли Стеббинс из Отдела расследования убийств. Он жаждал переговорить с Вулфом, однако я сказал ему, что Вулф занят, и это соответствовало действительности, поскольку он потел над кроссвордом в лондонском "Обсервере". Я поинтересовался у Пэрли, не могу ли ему чем-либо помочь.

- Вы еще сроду мне ни в чем не помогли, - буркнул он, - и ваш Вулф тоже. Но раз он дает объявление в газете, в котором утверждает, что убийца не виновен и что он хочет назвать имя истинного преступника, мы должны поинтересоваться, что все это значит. Я за этим и звоню. Если он не скажет мне по телефону, я буду у него через десять минут.

- Мне очень жаль, если вы станете себя утруждать, - заверил я Стеббинса. - Разумеется, вы не поверите ни одному моему слову, поэтому я рекомендую вам позвонить лейтенанту Мэрфи из Бюро пропасших людей. Он вам расскажет все, как есть.

- Что еще за шутка?

- Вовсе не шутка. Я бы ни за что не осмелился шутить с блюстителем законности. Позвоните Мэрфи. Если же его рассказ вас не удовлетворит, приходите к нам на ланч. Перуанская дыня, мясной пирог, эндивий под соусом из мартини и...

В трубке щелкнуло, раздались гудки. Я высказал Вулфу соображение, что было бы очень здорово всегда вот так легко отделываться от Стеббинса. Он скривил физиономию (это относилось к кроссворду) и поднял голову.

- Арчи...

- Да, сэр.

- Процесс над Питером Хейзом начался около двух недель тому назад?

- Точно, сэр.

- В "Таймс" давали его фотографию. Принеси этот номер.

Я хмыкнул.

- Сэр, мне пришла в голову подобная мысль, когда позвонил Лон, но я хорошо помню снимки этого субъекта - их давала "Газетт" и "Дейли ньюс", - и я эту мысль отбросил. Однако не помешает снова взглянуть.

Одна из шестнадцати тысяч моих обязанностей состоит в том, чтобы хранить подшивки "Таймс", по пять недельных номеров каждый, в шкафу за книжными полками. Я направился к шкафу, присел возле него на корточках и, чихая от пыли, довольно скоро откопал то, что нам требовалось - семнадцатую страницу газеты от 27 марта. Я быстро пробежал ее и вручил Вулфу, а сам достал из ящика стола фотографию Пола Хэролда в академической шапочке и мантии, которую тоже вручил Вулфу. Он положил снимки рядышком и уставился на них сердитым взглядом, я подошел сбоку. Снимок в газете был не ахти какой, но даже глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что если на нем наш П.Х., то он за одиннадцать лет здорово изменился. Его круглые щеки впали, нос стал меньше, губы тоньше, а подбородок отвис.

- Нет, - изрек Вулф. - А? Что скажешь?

- Принято единогласно, - кивнул я. - Черта с два его найдешь. Может, стоит заглянуть в суд?

- Сомневаюсь. По крайней мере не сегодня. Ты мне здесь нужен.

Это всего лишь отсрочило агонию. В тот же день помимо журналистов нас навестила еще одна личность. Дело было так. Ровно через три минуты после того, как Вулф отбыл на свою ежедневную двухчасовую - от 4-х до 6-ти встречу с орхидеями, раздался звонок в дверь, и я вышел в холл. На крыльце стоял субъект средних лет, который явно не брился со вчерашнего утра. Он был в мокром плаще цвета древесного угля и в черной фетровой шляпе последней модели. Похоже, очередной П.Х., а не журналист. Он заявил, что желает переговорить с Ниро Вулфом. На что я ответил, что Ниро Вулф занят, назвал себя и предложил свои услуги. Он замешкался.

- У меня времени в обрез, - сказал он, глянув на часы. Похоже, он был чем-то встревожен. - Меня зовут Алберт Фрейер. Я адвокат. - Он достал из кармана кожаный бумажник, вынул из него визитную карточку и вручил ее мне. Я защитник Питера Хейза, которого судят по обвинению в убийстве первой степени тяжести. Меня ждет такси - у жюри сейчас перерыв, и я должен быть на своем месте. Вам что-нибудь известно относительно объявления, которое Ниро Вулф поместил в сегодняшних газетах? То, что обращено к П.Х.?

- Известно.

- Оно попало мне на глаза всего час назад. Я бы хотел спросить у Вулфа одно: ходят слухи, что оно адресовано моему клиенту Питеру Хейзу, хотелось бы знать - так это или не так?