Лебединая песнь. Страна мертвых - Роберт Маккаммон

— Я живу в этом доме около тридцати пяти лет, — ответил он. — Это долгое время для житья в одном доме, на одном куске земли, а? О, у меня было отличное кукурузное поле вон там, сзади. — Он махнул в сторону задней части дома. — Мы выращивали немного табака и несколько грядок бобов, и каждый год я и Джинетта выходили в сад и… — Он остановился, заморгал и глянул на Карлу, которая смотрела на него широко раскрытыми глазами, явно шокированная. — Извини, дорогая, — сказал он. — Я имею в виду, я и Карла выходили в сад и приносили оттуда корзины прекрасных овощей.

Женщина, кажется, удовлетворенная, перестала помешивать в котелке и вышла из комнаты.

— Джинетта была моя первая жена, — объяснил Слай в полголоса. — Карла появилась примерно через два месяца после того, как все это случилось. Когда я однажды шел по дороге к ферме Рея Фитерстоуна — это около пяти миль отсюда, полагаю, — я наткнулся на машину, которая съехала с дороги и стояла, наполовину обгоревшая, в сугробе. Ну, там был мертвый мужчина с синим лицом, а рядом с ним женщина, почти мертвая. На ее коленях лежал труп французского пуделя с выпущенными кишками, а в руке она сжимала пилку для ногтей. Я не хочу рассказывать вам, что она сделала, чтобы не замерзнуть. Так или иначе, она была настолько сумасшедшей, что не знала ничего, даже собственного имени или откуда она. Я назвал ее Карла — как первую девушку, которую я поцеловал. Она просто осталась, и теперь она думает, что живет на этой ферме со мной тридцать пять лет. — Он покачал головой, его глаза потемнели, и к нему вернулись часто посещавшие его мысли. — Тоже забавно — та машина была «Линкольн Континенталь», и когда я нашел ее, она была увешана бриллиантами и жемчугом. Я сложил все эти побрякушки в коробку из-под обуви и продал их за мешки муки и бекон. Думаю, что она никогда не увидит их снова. Приходили люди и растащили части машины, одну за одной, так что ничего не осталось. Так лучше.

Карла вернулась с несколькими мисками и начала ложкой разливать в них варево.

— Плохие дни, — мягко сказал Слай Мууди, глядя на дерево. Потом его глаза начали проясняться, и он слабо улыбнулся. — Это моя яблоня! Да, сэр! У меня был яблоневый сад прямо за этим полем. Собирал яблоки бушелями, но после того, как это случилось и деревья умерли, я начал рубить их на дрова. Ведь не хочется идти слишком далеко за дровами в лес, ах-ха! Рей Фитерстоун замерз до смерти в сотне ярдов от своей собственной парадной двери. — Он на мгновение остановился, потом тяжело вздохнул. — Я посадил эти яблони своими собственными руками. Смотрел, как они росли, смотрел как плодоносили. Вы знаете, что у нас сегодня?

— Нет, — сказал Джош.

— Я веду календарь. По одной метке каждый день. Извел множество карандашей. Сегодня — двадцать шестое апреля. Весна. — Он горько улыбнулся. — Я вырубил их все, кроме одного, и бросал в огонь полено за поленом. Но будь я проклят, если смогу ударить топором последнее. Черт меня побери, если я смогу.

— Еда почти готова, — объявила Карла. У нее был северный акцент, совершенно отличный от тягучего миссурийского говора Слая. — Идите есть.

— Постойте. — Слай посмотрел на Расти. — Помниться, ты сказал, что ты с двумя друзьями?

— Да. С нами еще путешествует девушка. Она… — Он быстро взглянул на Джоша, потом обратно на Слая. — Она в сарае.

— Девушка? Ладно, парень! Веди ее сюда, пусть она поест горячей пищи!

— Гм… Я не думаю…

— Иди и приведи ее! — настаивал он. — Сарай — не место для девушки.

— Расти? — Джош вглядывался в окно. Быстро опускалась ночь, но он еще мог видеть последнюю яблоню и фигуру, стоящую под ней.

— Пойди сюда на минутку.

Снаружи Свон, держа одеяло вокруг головы и плеч как капюшон, смотрела на ветки тоненькой яблони. Убийца, сделав пару кругов вокруг яблони, вполголоса залаял, желая вернуться в сарай. Над головой Свон ветки двигались как тощие, ищущие руки.

Она прошла вперед, ее сапоги погрузились в снег на пять дюймов, и она положила голую руку на ствол дерева.

Под ее пальцами был холод. Холод и то, что давно умерло.

Совсем также, как все остальное, подумала она. Все деревья, трава, цветы — все без листьев, выжжены радиацией много лет назад.

Но это — симпатичное дерево, решила она. Оно полно достоинства, как памятник, и не заслужило того, чтобы быть окруженным этими уродливыми пнями. Она знала, что тот ранящий звук в этом месте должен был быть долгим, как вопль агонии.

Ее рука легко двигалась по стволу. Даже в смерти, в этом дереве было что-то горделивое, что-то вызывающее и бунтарское — дикий дух, как сердце огня, которое никогда нельзя окончательно уничтожить.

Убийца тявкал на ее ноги, убеждая ее поспешить, чтобы она ни делала. Свон сказала:

— Хорошо, я…

Она замолчала. Ветер завывал вокруг нее, дергая за ее одежду.

Могло ли это быть? — удивилась она. Я и не мечтала об этом, не так ли? Ее пальцы чувствовали покалывание. Хотя и едва достаточное, чтобы сопротивляться холоду.

Она положила ладонь на дерево. Чувство покалывания, как булавочные уколы, пронизывало ее руку — пока еще слабое, но растущее, становящееся сильнее.

Сердце ее застучало! Жизнь, осознала она. Здесь еще была жизнь, глубоко в дереве. Это было так давно — слишком давно, когда она ощущала биение жизни под своими пальцами. Ощущать это снова было почти новым для нее, и она поняла, сколько она пропустила. То, что она ощущала теперь, было как мягкий электрический заряд, поднимающейся, казалось, из земли через подошвы ее сапог, двигающейся вверх по ее позвоночнику, по рукам и из руки — в дерево. Когда она отняла руку, пощипывание прекратилось. Она снова прижала пальцы к дереву, ее сердце застучало. Это был для нее подобно сильному шоку — она чувствовала, будто огонь поднимается по ее спинному мозгу.

Ее затрясло. Ощущения становились сильнее, теперь почти болезненными, кости ныли от пульсаций энергии, проходящей через нее в дерево. Когда она уже больше не могла выносить это, она оторвала руку от дерева. Ее пальцы продолжало покалывать.

Но она еще не закончила. Импульсивно, она вытянула указательный палец и стала выводить на стволе дерева буквы: С… В… О… Н.

— Свон! — из дома донесся голос, окликающий ее. Она повернулась на звук, и когда она делала это, ветер дернул за ее самодельный капюшон и сорвал его с головы и плеч.

Слай Мууди стоял между Джошем и Расти, держа фонарь. В его желтом свете он увидел, что у фигуры под яблоней нет лица.

Ее голова была покрыта серыми наростами, которые когда-то были маленькими черными бородавками, а теперь стали толще и распространились за эти годы по всей голове, связанные серыми ушками как ищущими, переплетенными венами. Опухоли покрывали ее череп словно узловатый шлем, скрывали ее человеческие черты и замазывали их, кроме маленького участка на ее левом глазу и рваной дыры перед ртом, через которую она дышала и ела.

Позади Слая пронзительно закричала Карла. Слай прошептал:

— О, боже мой…

Фигура без лица схватила одеяло и замотала свою голову, и Джош услышал ее душераздирающий плач, когда она кинулась в сарай.

ГЛАВА 49

ИЗБЕГАЙТЕ МЕТКИ КАИНА

Темнота опустилась на покрытые снегом здания и дома того, что раньше было городом Брокен Боу, штат Небраска. Город окружала колючая проволока, и здесь и там куски бревен и ветошь горели в пустых жестянках из-под масла, ветер уносил оранжевые спиральные отблески в небо. На изгибающейся северо-западной дуге шоссе номер два лежали, замерзая, десятки трупов, прямо там, где они упали, и обломки обугленных машин все еще трещали в огне.

В крепости, в которую превратился Брокен Боу за последние два дня, триста семнадцать больных и раненых мужчин, женщин и детей отчаянно пытались сохранить тепло вокруг огромного центрального костра. Дома Брокен Боу были разрушены на части и поддерживали пламя. Еще двести шестьдесят четыре мужчины и женщины, вооруженные винтовками, пистолетами, топорами, молотками и ножами, припали к земле в траншеях, наскоро вырытых в земле вдоль колючей проволоки на западной окраине города. Их лица были обращены на запад, к пронзительно завывающему ветру, убившему так многих. Они дрожали в своей изорванной одежде, но сегодня вечером они боялись смерти другого вида.

— Вон они! — крикнул мужчина с затвердевшей от льда повязкой на голове. — Вон! Они идут!

Канонада выстрелов и взрывов эхом отозвалась вдоль траншей. Быстро были проверены винтовки и пистолеты. Траншеи вибрировали от нервного напряжения, и дыхание человеческих существ кружилось в воздухе, как алмазная пыль.

Они увидели головные огни, медленно покачивающиеся через бойню на шоссе. Потом жалящий ветер донес звуки их музыки. Это была карнавальная музыка, и по мере того как они приближались, худой, с ввалившимися глазами мужчина в поношенном овчинном пальто поднялся в центре траншеи и навел бинокль на приближающийся транспорт. Его лицо было испещрено темно-коричневыми келоидами. Он опустил бинокль, прежде чем холод мог затянуть окуляры.