Поэтика русской идеи в «великом пятикнижии» Ф. М. Достоевского - Олег Сыромятников

В последней трети XIX века опыт открытия русской литературой и философией содержания русской идеи сфокусировался в творчестве Ф. М. Достоевского. Ещё только вступая на литературное поприще, он определяет его главный смысл, ставший целью всей будущей литературной деятельности: «Поэт в порыве вдохновенья разгадывает Бога». И пожалуй, именно Достоевскому, как никому другому, удалось разгадать очень многое. Писатель сознательно и твёрдо следует мысли А. С. Пушкина о профетическом призвании литературы («Восстань, пророк, и виждь, и внемли…», «Веленью Божию, о Муза, будь послушна…» и пр.). И русская идея становится важнейшей темой творчества Достоевского, ей посвящена бóльшая часть его публицистики, ради неё был создан и знаменитый «Дневник писателя». Она напряжённым нервом звучит и в письмах Достоевского друзьям: «Я говорю о патриотизме, об русской идее, об чувстве долга, чести национальной… Вполне разделяю с Вами патриотическое чувство нравственного освобождения славян. Это роль России, благородной, великой России, святой нашей матери». Итог многолетнему осмыслению русской идеи Достоевский подводит в своём духовном завещании – «Пушкинской речи», произнесённой 8 июня 1880 года: «Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, <…> значит <…> стать братом всех людей. <…> Наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретённая, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей».

Идя путём ко Христу, указанным русской литературе Пушкиным, обогащаясь опытом своих великих предшественников, прежде всего Н. В. Гоголя, Достоевский явил миру невиданное прежде чудо – выразил в понятном и близком современникам слове волю Бога о человеке и русском народе. В мировоззрении Достоевского русская идея занимает настолько значительное место, что не может рассматриваться как обычный сюжет или тема его творчества. Писатель постоянно держит в поле своего внимания текущие события российской реальности и сложные коллизии европейской политической жизни, стремясь увидеть в их движении и взаимодействии отражение Высшей воли. При этом он всегда твёрдо следует православной историософской традиции, согласно которой происходящие исторические события являются следствием взаимодействия двух свободных воль – воли Бога и воли человека. Это значит, что будущее зависит от того, какой путь изберёт человек в настоящем. Если он соединит и сонаправит свою волю с волей Бога, то исполнит Его замысел о мире, сделав его прекрасным и счастливым. Если же человек попытается противопоставить свою волю Божьей, мир будет изломан и разрушен, а сам человек погибнет. Воля Бога открыта в Священном Писании, и для того чтобы понять, как и что человек должен сделать в ответ, Достоевский глубоко и скрупулёзно исследует национальный характер русского народа, осмысляя его достоинства и недостатки. Это осмысление является важнейшей частью русской идеи Достоевского. Другой её частью является изучение национальных характеров европейских христианских народов, итоги которого писатель обобщает понятием «западная идея». Он полагает, что при всей разности судеб европейских народов в них есть нечто общее. Это «нечто» – отступление западного мира от первоначального учения Христа и «воскрешение древней римской идеи всемирного владычества и единения, которая никогда и не умирала в римском католичестве». Именно в религии, а не в географических, биологических или даже в социальных, экономических и политических предпосылках видел писатель основу национальной идеи народа. Это – важнейшее открытие Достоевского, сделавшее бессмысленным разговор о национальной идее в плоскости естественнонаучных, экономических или социальных теорий. Оно стало возможным благодаря христианской онтологии и гносеологии, составившим основу мировоззрения Достоевского и нашедшим яркое выражение в его убеждениях, жизни и творчестве. Это даёт основание утверждать, что всё творчество Достоевского – это творчество православного христианина. Можно отрицать этот факт или не придавать ему значения, но нелепо и абсурдно говорить о том, что философия художника и сам художник – это нечто разное, что нужно их рассматривать и оценивать отдельно друг от друга. Принять эту мысль – значит согласиться с тем, что следует прежде всего говорить о химическом составе красок и фактуре холста, а не о том, что именно художник хотел сказать своей картиной. Нельзя согласиться и с идеей М. М. Бахтина о полифоничности великих романов Достоевского. «Полифоническая теория» вообще едва ли применима к великим произведениям русской литературы. «Поэт в России больше, чем поэт», – сказал Е. А. Евтушенко, констатируя свершившийся факт: русский поэт – всегда пророк. И его голос не может быть «равным среди равных», он всегда звучит громче голосов его героев, споривших или соглашавшихся с ним, он убеждает или отвергает, но всегда – пророчествует. Из плеяды русских писателей XIX века ближе всего к понятию «полифонии» стоит творчество Л. Н. Толстого. Однако это лишь видимость, иллюзия, ставшая результатом мастерства писателя, который сознательно скрыл свой голос за яркой разноголосицей своих персонажей. Скрыл, но от этого его голос не стал тише, а даже приобрёл особую притягательную силу. И сам Толстой прекрасно знал об этой силе своего слова, говоря о том, что цель литературы (и всего искусства) – «заражать» читателя мыслями. Поэтому, как бы ни скрывал Толстой своё лицо, оно всегда мелькает за лицами его любимых героев:

Пьера Безухова, Константина Лёвина и др. В отличие от Толстого, Достоевский открыто, ясно и убеждённо провозглашал: «В поэзии нужна страсть, нужна ваша идея, и непременно указующий перст, страстно поднятый. Безразличие же и реальное воспроизведение действительности ровно ничего не стóит, а главное – ничего и не значит. Такая художественность нелепа…». После этих слов утверждать, что голос писателя – лишь один из множества голосов разных образов, как это делал Бахтин, по меньшей мере странно.

Столь же нелепо выглядит и миф об экзистенциальности творчества Достоевского, который никогда не был художником «для себя» или «про себя». Напротив, следуя профетическому импульсу, приданному русской литературе Пушкиным («Пророк», 1826), писатель стремился открыть современникам замысел Бога о мире и человеке. И он передал нам свой личный опыт богообщения так же, как это делали первые апостолы Христа в своих евангелиях и посланиях. Поэтому без веры в Бога, без движения к Нему по пути, хранимом Православной церковью, читать Достоевского нельзя. Точнее, можно именно читать, не понимая и не принимая. Взгляд и ведомая им мысль будут вечно скользить по поверхности слова, иногда созвучно двигаясь с ним, иногда расходясь, но никогда не соединяясь живой духовной связью. Потому что слово Достоевского – это, прежде всего, слово духовное, и одной душевной чуткости для его понимания недостаточно.

Бог и Россия – два полноводных потока, образующих океан творчества Достоевского. Без любви к Богу никогда не понять Россию, без любви к России не понять Достоевского. Не понять и не полюбить Достоевского – значит, навсегда остаться на пороге тайны по имени «русская идея».

Методология данной работы строится на взаимодополнении различных методов литературоведения, а также оригинальном авторском методе исследования идеи литературного произведения. Подробно он был изложен в нашей работе «Особенности воплощения русской идеи в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»» (2011). Кратко изложим основные методологические подходы, представленные в этой работе.

Под идеей литературного произведения (ИЛП) мы понимаем единство замысла, объективного содержания произведения и его авторской оценки. Рассматривая ИЛП через соотношение общегносеологических категорий формы и содержания, мы представляем её как сложное диалектическое единство главной, внешней и внутренней идеи. Под главной идеей мы понимаем часть мировоззрения автора, стремящуюся к самовыражению, в результате которого, рационализуясь как замысел, она воплощается в художественном материале и становится идеей произведения. Формой ИЛП является внешняя идея, включающая в себя тему, сюжет, образную систему, конфликт, проблему и первичную композицию, а содержанием – внутренняя идея, представляющая собой решение проблемы, всегда обусловленное мировоззрением писателя, частью которого является главная идея. При этом если внешняя идея всегда наличествует в произведении как его объективное содержание, то содержание внутренней идеи возникает только в результате идейного синтеза содержания внешней и формы внутренней идеи (авторского варианта разрешения проблемы).