Черные плащи - Андрей Посняков

— В школе, скажешь тоже. — Вальдшнеп махнул оставшуюся на дне стакана водку и закашлялся. — Эх, не в то горло пошла, зараза!

— Так ты в два-то горла не пей!

— Да я что хотел сказать… я про школу. Ну, которую твой падла сосед купил…

— Так он не школу купил — интернат. Что-то там строить хочет.

— Ясен пень что! Бардак какой-нибудь, мхх… — Весников смачно зажевал водку сырой луковицей и продолжил, все больше возбуждаясь: — Школа! Сколь их, школ, в ранешние-то времена было! Вот, посчитай… — Он принялся азартно загибать пальцы. — В поселке, само собой, восьмилетка — закрыли, суки! А еще, в Болтове, тож восьмилетка, в Гордееве и Чудове — начальные, в Рябом Конце, на Гагарьем, ну, где сейчас что-то строят, и там восьмилетка была. Или начальная. Разорили все, козлы, Сталина на них нет!

— Ты про каких козлов говоришь, Николай? — усмехнулся Саша. — Сколько помню, все эти школы еще при Брежневе позакрывались.

— А, все равно козлы! Все эти, нынешние.

— Так, так… Это и я тоже?

— Что ты, Санек, что ты! — Вальдшнеп поспешно замахал руками. — Ты ж не как эти… не хапуга. Столовую, вон, открыл, лодочки. На УАЗе, как все люди, ездишь, не выпендриваешься.

Зато Катерина на «додже» рассекала… Как раз выпендривалась, специально — свои-то, деревенские, ее долгое время шалавой считали. Просчитались…

Похлебав ушицы, пожарили рыбы, точнее, Александр сам пожарил — никому такое дело не доверял. Выпили еще, закусили, аккурат стемнело, и Весников как-то неожиданно вырубился — захрапел, выводя носом сипловатые смешные рулады.

А Сашу вот хмель никак не брал! Что пил, что не пил — а мысли грустные так никуда и не делись.

Подбросив в костер дровишек, молодой человек вскипятил воды, попил в одиночку чайку — собутыльник уже ни на что не реагировал — и, поднявшись, зашагал обратно к обрыву, освещая путь большим пластмассовым фонарем, в котором еще имелся встроенный компас, часы и за каким-то хреном радио.

Впрочем, радио-то Саша как раз и включил — все веселей дорога.

Лучше б он этого не делал…

Какая-то радиостанция передавала в эфир старую песню Мадонны «La Isla Bonita». Песенка эта очень нравилась Сашиной пропавшей жене, да и вообще много чего молодому человеку напоминала. А ему сейчас не хотелось ничего вспоминать, хотелось просто забыться, хотя бы на какое-то время. Собственно, затем сюда и выбрался.

Выключив радио, Александр вновь уселся на старое место, над обрывом — только теперь вокруг лиловели сумерки, а над головою, сколько хватало глаз, неудержимо сияли звезды. Мириады огоньков, заполнившие собою все вечернее небо, светили так ярко, что можно было свободно читать. А посередине небосклона сверкающей золотисто-изумрудной полоской красовались остатки Луны, взорванной пару месяцев назад по решению Организации Объединенных Наций.

Глава 2

Сталина на них нету!

Если хочешь быть красивым, поступи в гусары.

— Паша, ты ж нас всех угробишь! Ну, Пашенька, ну, может, домой поплывем, а?

Картинно развернувшись, Павел Сергеевич Домушкин, плечистый малый лет тридцати пяти, некогда известный в определенных кругах как Паша Домкрат, оперся на руль — или штурвал, черт его знает, как эта штуковина называется — и, позируя, ждал, пока подружка Леночка щелкнет фотоаппаратом. Одна из подружек, так скажем, деваха молодая, веселая и разбитная, а уж фигурка-то — загляденье, и попка, и талия, и грудь! А других девок сюда и не звали, вот еще.

— Ну, Пашенька…

Канючила не Ленка, а другая — томная блондинка Жанна. Она почему-то — вот интересно почему? — считала себя самой близкой подружкой, и, наверное, давно настала пора ее в этом разубедить, но… все как-то было лень.

— Эй, шкипер! — Паша Домкрат лениво прищелкнул пальцами, подзывая обслугу, — ну а как еще назвать-то? Не капитаном же — посудина-то принадлежала Паше, значит, он тут и капитан, и все прочее, адмирал даже.

— Да, Павел Сергеевич, — вышколенно изогнулся шкипер, седой, но все еще бравый, некогда уволенный из торгового флота за беспробудное пьянство.

Ну, Паша-то ему особенно пить не давал.

— Сфоткай нас, Афанасий. — Хозяин катера расслабленно махнул рукой, поправляя на шее толстенную золотую цепь. — Эй, девчонки, а ну давай сюда!

— Ой, Пашенька, да мы с радостью! — Девушки с визгом обступили Павла, облепили, словно мухи.

— Э-э, — засмеялся тот. — Чего так-то просто встали? Купальников я ваших не видел? А ну-ка, лифчики быстро сняли!

— Да легко! Оп-па!

И все три, разом сбросив лишние предметы туалета, вмиг остались топлес! И как это у них так здорово получилось, тренировались, что ли?

Паша ухмыльнулся, покосившись на палубу. Там был накрыт стол, за которым сидел гость, вдруг оставшийся в одиночестве, — худосочного вида господин с хмурым, морщинистым и пропитым, как у старого цыгана, лицом, в черной джинсовке, казавшийся чуть старше Павла Сергеевича.

— Михаил Петрович, а ты что ж к нам не присоединишься? Иль девчонки не нравятся?

— Да нет, почему ж? Нравятся. — Гость недовольно скривился. — Мне б перетереть кое-что…

— Да ладно, я ж сказал, все терки — завтра.

— Ну, завтра так завтра…

Михаил Петрович (у которого, кстати, тоже имелось прозвище — Миша Шахер-Махер), смакуя, отхлебнул из высокого, с золотым ободком бокала бордо урожая одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года и, посмотрев на полураздетых девиц, невольно поежился — на улице-то был не май месяц, к тому же темнело и холодало.

Поставив за штурвал шкипера Афанасия, Паша прихватил девок и тоже уселся за стол под тентом. Налил водочки — всем, кроме гостя, который страдал печенью и давно уже пил только вино, причем очень и очень недешевое.

— Ну, чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было!

Девушки с хохотом выпили, а Михаил Петрович поморщился. Вот же принес черт! И чего ему надо? Сидит, блин, как сыч… и ведь не выгонишь, братва не одобрит!

Однако и сидеть здесь с ним… Куда-то уже и веселье пропало.

Шумно вздохнув, Паша закусил водку креветками и, натянув на мощный торс полосатую матросскую майку, громко велел шкиперу поворачивать к дому.

— Ну у тебя и голосина! — снова поежился гость. — Как у пьяного дьякона. Прямо иерихонская труба.

— Какая еще, на фиг, труба?

— А, не бери в голову, уважаемый.

Паша отвернулся, скрывая гнев. Ишь ты, сука, выеживается — мол, не поймешь. А Домкрат очень даже все хорошо понимал. И знал точно — не зря Шахер-Махер явился. В гости? Ага, с его-то здоровьишком только на катерах и плавать. Что ж понесло в леса-то? Ясно что — какой-то финансовый интерес, на который у Миши был нюх лучше, чем на дичь у иной гончей.

— «Владимирский централ…» — заголосили динамики, и Паша, хлопнув первую попавшуюся девку по заднице, вновь вернулся к штурвалу.

— Ой, ой, Пашенька! Ты только нас всех не опрокинь, ладно?

— Паша, а мы что, уже домой, да?

— Домой, домой, нечего тут мерзнуть. Сейчас дискотеку устроим — на всю деревню, потом голыми купаться пойдем… у меня тут пляж, свой, личный.

— Ой, Пашенька… а нас жена твоя не прогонит?

— Да говорю ж, я ее в Бали отослал, как раз перед вашим приездом.

«Владимирский централ» в динамиках неожиданно сменился голосом Олега Митяева, впрочем, никто подмены не заметил: подвыпившим девчонкам было все равно, Мише Шахер-Махеру — тем более.

Когда проходят дни запоя,Мой друг причесан и побритИ о высоком говорит…

Мириады серебряных звезд ярко горели в небе, и сверкающий изумрудами астероидный пояс из останков бывшей Луны четко разрезал небосвод на две неравные части.

Причалив, Паша первым делом отправился в дом, раздавая указания слугам. Впрочем, уже и не нужно было ничего приказывать, все и так делалось словно само собою: во дворе на мангале жарился шашлычок, на кухне шинковались — нет, заправлялись уже — салаты, в том числе целое ведро любимого Пашиного оливье, в печи давно запекалась-томилась форель по-фински: тает во рту, и вообще пальчики оближешь, и даже если насытился так, что яства из ушей лезут, и тогда не удержишься, съешь хоть кусочек, а то и два.

Девчонки радовались, да и Паша все время смеялся, молчаливо улыбались слуги. Раз хозяин доволен, то и им что-нибудь, несомненно, обломится от его радости: щедрые премиальные или хотя бы остатки еды.

Только гость все ходил хмурый, словно не кореша старого проведать явился, а на какие-нибудь, упаси боже, поминки.

Во дворе грохотнула музыка — вытащили колонки-двухсотваттки.

Шахер-Махер скривился еще сильнее, словно зуб у него болел:

— Паша, друг мой… Ты что, и в самом деле дискотеку задумал?

— А что? Не так уж часто ты ко мне приезжаешь, а? Попляшем, девки в озеро поныряют, и мы заодно с ними. Ты посмотри, какой у меня забор-то?! Каменный, и ворота со львами, видел?