Что написано пером (сборник) - Лёля Графоманская

Назавтра я ездила за подарками «под елочку», делала еще какие-то дела и часов до трех дня пыталась уговорить свою парализованную волю позвонить Игорю и спросить телефон Романа. В три часа я набрала номер Игоря и что-то наплела ему по то, что мне очень нужна консультация врача-реаниматолога (Можешь себе представить, кому может понадобиться такая консультация?!). Я много времени у него не отниму – только одну минуточку. Что мне их просто Бог послал, что только он мне может помочь… Вспоминать противно! Игорь скис, но пообещал перезвонить вечером и дать номер. Ну что поделаешь? Я ему ничего не обещала! Могу я хоть раз в жизни бескорыстно воспользоваться мужчиной?

Есаул позвонил мне утром тридцать первого и сказал:

– Я вчера не смог Вам позвонить, у меня денег на телефоне не было. А то бы я сразу позвонил. А то деньги у меня закончились, я оплатил, а они почему-то не зачисляют. Короче, если захотите, позвоните мне сами, входящие мне еще проходят.

Я молчу, слушаю все это.

– Ну, запишите его номер, – упавший голос без тени энтузиазма. В тот момент мне показалось, что Игорь все понял. Он продиктовал мне домашний номер Романа. Господи! Домашний-то мне зачем?

– Игорь, как Вы думаете, это будет удобно, звонить домой?

– А чего неудобно-то? Он разрешил мне дать этот номер.

– Ну, просто я думаю, вдруг у него жена ревнивая, не хотелось бы из-за пустяка ставить человека в неудобное положение…

– Да нет, звоните смело! – и никакой информации о том, женат ли парень. А мне не все равно – на женатых у меня табу. Во всяком случае, на прочно женатых. Ну, или на тех, кто думает, что женат. Шутка. Я не такая. Если я не ошибаюсь…

И опять ступор и полный паралич воли. Как будто мешает что-то, хотя я точно знаю, что у Бога нет других рук, кроме наших. А вдруг есть? Ведь придумал кто-то, что суженого конем не объедешь…

Тридцать первого я решила не звонить… Вдруг скажет что-то не то… Конечно, я ничего не теряю, он даже меня не знает. Не позвонила, зато мне трижды позвонил Игорь с пьяными изливаниями про пузырьки, про умершую маму (царство ей небесное), про накрывший его шок от знакомства в метро, а также про то, что, если мы с ним встретимся, то я обязательно рожу ему ребенка. «А у меня, – говорю, – уже есть двое». (Как ты думаешь, что мне ответил на это мужчина?)– «Ваши дети – это Ваши дети, а наш ребенок будет нашим!». Угу, вполне трезвая мысль, хоть и высказана пьяным есаулом. Потом я вспомнила детский стишок Агнии Барто:

«Люся в комнату вошла, села на диванчик,И берется за дела – начинает клянчить:– Игорёк-Игорёк, подари мне пузырек!Ты же мой товарищ, пузырек подаришь?»

Нет, я не против хобби, даже если это старинные аптечные пузырьки. Но в случае с есаулом прослеживалась явная клиника. Пузырьковый синдром.

М-да-а-а! Короче, с первого числа я перестала брать трубку, если определялся его номер. Вначале Игорек-пузырек звонил так: брякнет один-два раза и отключится. Мол, подруга, позвони мне сама, видишь, как я тебя добиваюсь? Самое мерзкое из мужских жлобств эпохи повальной мобильной телефонизации. Рвотный порошок. Через десяток таких звонков он, видно, или сильно забеспокоился, или уверился, что трубку я не возьму, потому что остальные двадцать или тридцать не принятых мной вызовов были продолжительными и настойчивыми, куда там правилу «Пяти гудков»!

Десятого января мне все это надоело, и я неожиданно ответила на звонок. Сказала, что была в отъезде, а телефон с собой не брала, выслушала поздравления со всеми прошедшими праздниками и робкое «Надеюсь, встретимся, если Вы не будете возражать». Буду.

Еще один приличной продолжительности звонок в Крещение и– всё.

А всё это время я мечтала… Нет, не мечтала, а пыталась сморгнуть Его взгляд. Но в первой линии маячили серые заинтересованные глаза, такой… плотный, что ли сконцентрированный, точечный взгляд, а вся остальная жизнь происходила на втором плане, за этими глазами. Я представляла себе возможный разговор, даже написала конспект моих ответов на разные случаи… Но всякий раз клала телефон на место, набрав первые две цифры…

…Адамова возвращалась четвертого января, и мне захотелось ее встретить, побродить по кофейням, сходить в кино, потом поехать к ней ночевать и с нею петь до одури нашу любимую «Ах! Если бы сбылась моя мечта!..» (Мультик «Летучий корабль» смотрела? Вот эта песня оттуда).

Я поехала на вокзал, но уже без шампанского, и все было, как мне хотелось: и кофейня, и кино в вип-зале с лежачими креслами и снятыми сапогами, а потом мы поехали к одной общей знакомой на день рождения. Там Адамова так набралась, что забыла у именинницы ключи от квартиры, а я каталась с ней по ночному Подмосковью туда-сюда за ключами и чувствовала полноту бытия – такую пьяную Адамову я видела впервые за двадцать два года нашей дружбы!

Потом был каток на Красной площади, синяки на дочкиных коленках, сессия у сына, огромный торт на Старый Новый год (сама пекла!), еще что-то и кто-то по работе и не только… Но я не могла позвонить, меня клинило.

Я пыталась читать, но во всех книжках, купленных с закрытыми глазами, одним из героев был неизменно врач-реаниматолог… (Скажи, разве врачи-реаниматологи стали приметой нашего времени, как олигархи, интимные скандалы знаменитостей или диеты для похудания?).

В Крещение, девятнадцатого января, вдруг обнаружилось, что на работу можно не ходить – клиенты еще не вышли из праздничной комы, а деньги еще остались. Чем не повод посвятить себя тому, чего хочется? А мне хотелось поехать в Донской монастырь, набрать крещенской водички, затеплить свечки, послушать пение праздничной литургии. Отвела дочь в школу, поехала.

Все было, как хотелось. Святая вода лилась даже с неба – если июльский ливень в Крещение обозвать редкостью – ничего не выразить! А вечером я поняла, что сегодня я должна освободиться от этого вопроса, который согнал с моего лица выражение законсервированного счастья и залил фитиль в моем генераторе! Доколе ж терпеть можно?! Ко всему еще и мать моего первого мужа позвонила и сообщила, что ей снился сон, будто я выхожу замуж за высокого, русого, кудрявого парня. Ну почему ей снятся такие сны про меня, понятно – она, добрая женщина, считает, что я в свободном состоянии (свободный радикал, который надо связать) представляю угрозу для устоявшейся жизни ее сына. Наверное, она имеет основания так думать, поскольку и она, и ее сын ошибочно принимают за любовь ущемленное мужское самолюбие и неутоленную жажду реванша. Но как бы там ни было, разговор с моей любимой свекровью стал последней каплей.

И я позвонила. Трубку взяла молодая женщина с тревожным голосом, в глубине домашнего эфира нудел телевизор, где-то под диваном валялись Ромкины тапки, а его дети были отправлены к бабушке в Кузьминки до вечера воскресенья… Мне вдруг стало понятно, что не нужно его звать, даже если он не на дежурстве, что мне не о чем с ним говорить, что он увидел тогда в метро не меня, а редкое в наши дни выражение лица, что он живет на зыбкой грани другой жизни сердца – той, которую выписывает писец электрокардиограммы в палате интенсивной терапии, что его покой нельзя расшатывать только потому, что кому-то что-то показалось.

Так я решила и поставила точку в этой истории.

Но сегодня утром доченька сказала мне, что вчера днем мне домой звонил какой-то Роман… Я понимаю, что у него нет моего домашнего телефона, но почему тогда так трепыхается в горле?

2

Окончание

(второе письмо)

Конечно, ты права – от этой истории веет незаконченностью. Но общественный стандарт знает не так уж много вариантов финала: вечный адюльтер и решение вопроса с территорией; свадьба и решение вопроса с пропиской; легкое разочарование и поход к косметологу в связи с этим; тяжелое разочарование и рельсы под поездом в связи с этим; новый герой, затмивший старого и новые развлечения в связи с этим. Если знаешь еще варианты – я обещаю рассмотреть и принять во внимание.

Получив твои суровые рекомендации типа «Добить!», я исполнилась решимости и просидела минут сорок в Интернете в поисках чего-то, связанного с реанимацией (ой, чур меня!) и иже с ними.

…В тот день утром я вышла из метро «Охотный ряд» в сторону Исторического музея, чтоб двигаться на работу. Перед музеем Ленина часть площади была огорожена, как опасное место, и там происходил митинг одной партии, членами которой нам всем скоро предложат стать… Вокруг же территории митинга стояли всякие машины: ОМОНа, просто милиции, скорой помощи и (соберись!) реанимации. Ну в окна автобусов ОМОНа я заглядывать не стала (хотя там, я думаю, было немало крепких симпатичных парней), а вот в реанимобиль я заглянула со всем пристрастием, отсканировала физиономии находящихся там и резюмировала, что не всем докторам выпадает честь дежурить на Красной площади и откачивать бьющихся в политическом экстазе…