Меч Константина - Наталья Иртенина

Тут в дом ввалились еще двое, очень похожие друг на друга, с громыхающими рюкзаками. Стало совсем тесно, меня затерли в угол, от приветствий, объятий и крепких рукопожатии избушка чуть ходуном не пошла На столе уже была навалена гора разнообразной еды. Вернулся Фашист с ведром воды, на электрическую плитку поставили чайник. Обо мне временно забыли. Из их разговоров я понял, что собралось пока чуть больше половины отряда Остальных ждали до вечера По именам друг друга они почти не называли, у каждого было прозвище — позывной. Отцовский позывной Ольгерд я знал давно, Вадим как-то упомянул его. Но своего он никогда не говорил, я только здесь услышал — Святополк. Мне понравилось.

Вадим вспомнил про меня, когда сидели за столом. Хотя, наверное, он и не забывал, просто думал, что со мной делать.

— Так на что ты просил благословения у отца Александра?

Все разом замолчали и уставились на меня с интересом, будто говорили: «Ну давай, не оплошай, сын Ольгерда».

— Я сказал, что хочу воевать со злом.

— А он что?

— Сказал «молись».

— И?

— И благословил. А потом заметил в моем взгляде воинственный пыл и мужественную решимость и сказал: «Взявший меч от меча погибнет».

— Ну правильно сказал. А ты, значит, решил истолковать это как дозволение геройски погибнуть в борьбе со злом?

— Если без этого никак, — заметил я скромно. — Но не раньше, чем совершу свой ратный подвиг.

За столом стоял откровенный хохот. Но, конечно, дружеский. Даже Леди Би — та самая, в джинсах и майке, — вытирала глаза, чтобы не размазалась от слез краска. Или что там у нее. Вадим долго сдерживался, все-таки командир, но в конце концов и у него губы запрыгали.

— Ну ты же сам говорил, — склонял я его к нужному решению, — православие — это наука побеждать, Церковь — воинский орден, а Бог — Господь воинств.

— Ну, не так буквально. Ладно, что с тобой поделаешь, — сдался он наконец. — Оставайся пока. Потом поглядим. Только матери позвонить все равно придется.

— Ур-ра-а! — завопил я и опрокинул стакан с чаем. Правда не свой, а соседский, парня, которого называли Богословом. Это почему-то вызвало у всех новый приступ радости.

— Нашла коса на камень!

— Федька, у тебя помощник появился!

— Или конкурент.

— Нет, ребята, два диверсанта на отряд — это уж слишком! Нам не выжить в таких условиях.

— А может, они будут друг друга гасить?

— Блаженны верующие и плачущие. — Богослов не остался в долгу, видимо, не зря так прозванный.

Я, конечно, не понимал, о чем они. Только потом узнал о легендарном свойстве Богослова «цеплять» окружающие предметы. Вокруг него все падало, разбивалось, рвалось, горело, стреляло без повода и так далее. В общем, спать с ним в одной палатке или просто рядом никто не решался — вдруг от ботинок наутро останутся одни подошвы?

К концу обеда пожаловали еще трое. Рюкзаки уже пришлось оставлять на улице, избушка едва вмещала пятнадцать человек, из которых половина была совсем не маленького размера. Когда все наконец устроились впритык друг к дружке, встал Серега и произнес:

— Господа, у нас пополнение. — Он показал на Леху. — Это Алексей. Мой хороший знакомый. Друг, можно сказать.

— Ну, если можно, так и скажи, — весело вставил один из последней троицы. У него была короткая борода и хорошо развитые мышцы шеи. Я подумал, что он профессиональный спортсмен. Вроде штангиста Правда, мне казалось, штангисты не обладают чувством юмора — это очень серьезные люди.

— Ладно, — согласился Серега. — По просьбам публики — мой друг Алексей, прошу любить и жаловать, я за него ручаюсь.

Кроме Лехи и меня, было еще пополнение. Парня звали Йован — настоящий живой серб из Косова, к нам приехал по обмену опытом — так сказал человек, который его представил. Сам он носил имя Ярослав, и позывной у него был соответствующий — Премудрый.

До вечера я перезнакомился со всеми. Это было важно. Уже на рассвете мы окажемся там, где стреляют без предупреждения и нападают со спины, убивают, не спрашивая имени. Я хотел знать, что за люди вокруг меня и что для них гибель моего отца Вадим рассказывал, отец спас тогда отряд, прикрывая собой их отход. Они попали в ловушку, и кто-то должен был это сделать, чтобы не погибли все. Я бы ни за что не признался, но мне ужасно хотелось, чтобы они оказались достойными жертвы отца. Они все были разные, потрясающие, каждый со своим загибом. Поручик-Фашист, например, оказался ходячей военной энциклопедией, о тактике и стратегии знал, кажется, все. А в мирной жизни учился в университете и продавал книжки с лотка У бородача-спортсмена позывной был Монах. Но несмотря на это он все время острословил и благосклонно взирал на Леди Би. Борода делала его старше, скорее всего, ему не перевалило еще за двадцать пять. Самый старый, тот, который с плешью, звался, конечно, Папаша. Он был фотохудожник и жить не мог без своей аппаратуры — привез с собой целых две камеры. Одну запасную, потому что в прошлый раз Богослов сварил суп из его «Рекама». У Леди Би на уме было, конечно, свое, женское. Она подсела ко мне, обняла за плечи и заглянула в глаза: «В классе по тебе, наверно, все девочки вздыхают?» Я сказал, что не только в классе, но и во всей округе — и каждая хочет завести от меня ребенка, чтоб женить на себе. Она юмор оценила, а заодно и глупость собственного вопроса Мы сразу подружились, Монах на меня не обиделся. Серега же был человек противоречий. К его нервным музыкальным рукам прилагалось совершенное отсутствие слуха и голоса. Когда он с чувством завернул «удалого Хас-Булата», его хором попросили не давить людям на психику. А к торчащим в стороны ушам и перебитому носу совсем не шли разговоры о политике, но после освистанного вокала Серега стал сурово-серьезным и завел речь об этом самом:

— Ходят слухи, в парламенте кое-кто готовит проект официального признания агрессии против России. Они собираются объявить наконец, что в стране идет война. Нашлись-таки честные люди.

— Если эти честные не попадут под разработку Службы лояльности, — с сомнением мол вил Премудрый, — их выставят шоуменами, вроде Барановского. Или пополнят ими пестрый список разнообразных «русских фашистов». В общем, замнут красиво, как они умеют.

— Не эти, так другие, — возразил Серега, красноречиво шевельнув ушами. — Лед-то тронулся. Церковь уже громко выступает против гетто «Единственного пути».

— Ну, до грамот патриарха Гермогена еще далеко, — тихо, себе в бороду, сказал Монах. — Не те условия.

Часов в семь вечера прибыл последний человек и снова всех расшевелил. Он оглядел с порога всю компанию, уронил сумку на пол и гаркнул: «Ну привет, паршивцы! Как вы тут без меня, совсем скисли?» И сразу выставил на стол две бутылки иностранного коньяка. После очередного радостного массового рукопожатия кто-то ехидно заметил: