Увядание - Лорен Де Стефано

Парень, который принес мне обед, упомянул, что одна из девушек сейчас гуляет в саду. Интересно, разрешит ли нам Комендант выходить на улицу одним, без сопровождения. Я ведь ничего о них не знаю кроме возраста: им всем либо еще нет и двадцати пяти, либо уже под семьдесят. Те, кто старше, – представители первого поколения, и встретить их можно крайне редко. Многие из них, насмотревшись на раннюю смерть своих детей, отказываются экспериментировать над следующим поколением, участвуют в митингах протеста и даже устраивают массовые беспорядки, причиняющие немалый ущерб.

Брат должен был сразу заподозрить неладное, когда я не пришла вечером с работы три дня назад. Он, наверно, вне себя от беспокойства. Предупреждал же меня об этих жутких серых фургонах, днем и ночью разъезжающих по нашим улицам. Правда, меня забрал вовсе не один из них. Я даже не поняла, как меня схватили.

Мысли о брате, одном в пустом доме наших родителей, заставили меня встряхнуться и перестать себя жалеть. Это мне не поможет. Ну же, думай! Должен быть выход! Окно мне не открыть. В гардеробной нет ничего, кроме одежды. Отверстие мусоропровода, куда парень выбросил грязную тряпку, совсем узенькое. Если смогу расположить к себе Коменданта, мне разрешат погулять по этому саду одной. Из окна кажется, что он безграничен, но где-то ведь он заканчивается. Может, у меня получится протиснуться сквозь живую изгородь или перелезть через забор. А может, стану одной из тех официальных жен, которых с гордостью демонстрируют на шумных вечеринках, и у меня появится возможность потихоньку улизнуть, затерявшись в толпе. По телевизору я видела так много невест, не горящих желанием связывать себя брачными узами, и всегда удивлялась, почему они бездействуют. Наверное, операторы снимают так, чтобы не было видно систем безопасности, не позволяющих девушкам сбежать.

Сейчас же я переживаю, что могу просто не попасть на одну из этих вечеринок. Ведь нужно несколько лет, чтобы заслужить доверие Коменданта. А у меня нет столько времени: через четыре года мне исполнится двадцать.

Берусь за дверную ручку, и, к моему удивлению, она поворачивается. Дверь со скрипом отворяется, я оказываюсь в коридоре.

Где-то тикают часы. Передо мной несколько запертых на засовы дверей. На моей двери тоже засов, но он поднят.

Иду медленно, неслышно ступая босыми ногами по роскошному зеленому ковру. Прохожу мимо дверей, прислушиваюсь, стараясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Но единственный источник звука – комната в конце коридора. Из-за приоткрытой двери доносятся стоны и хрипы.

От ужаса не могу пошевелиться. Если в комнате Комендант с одной из своих жен и они стараются зачать ребенка, то мне туда точно входить не стоит. Страшно представить, что тогда будет – меня либо казнят, либо пригласят присоединиться, и я даже не знаю, что меня пугает больше.

Нет, голос явно принадлежит женщине, и она одна. Осторожно заглядываю в щелку и толкаю дверь.

– Кто это? – хрипит женщина, лежащая на атласных простынях. Даже столь незначительное усилие вызывает у нее сильный приступ кашля.

Я вхожу в комнату. Она гораздо симпатичнее моей: на стенах детские фотографии, ветерок, проникающий сквозь открытое окно, колышет занавески. Комната выглядит обжитой, уютной, она совсем не похожа на тюремную камеру.

Прикроватная тумбочка заставлена пузырьками, таблетками, пипетками, стаканами – пустыми и с какой-то странной жидкостью. Женщина на кровати слегка приподнимается на локтях и смотрит на меня в упор. У нее такие же светлые волосы, как и у меня, но из-за болезненного цвета лица они кажутся несколько тусклыми. Ее глаза широко раскрыты.

– Ты кто?

– Рейн, – тихо отвечаю я, слишком испуганная, чтобы соврать.

– Она была очень живописной, – говорит она. – Видела когда-нибудь ее фотографии?

Наверное, бредит. Не могу понять, о чем это она.

– Нет, – отвечаю я.

– Ты не принесла мне лекарство, – добавляет женщина и, тихо вздохнув, опускается на подушки.

– Нет. Вам что-нибудь нужно?

Становится ясно, что она не в себе. Если придумаю подходящий предлог, смогу спокойно выйти, вернуться к себе; она даже и не вспомнит, что я к ней заглядывала.

– Не уходи, – говорит она, похлопывая рукой по краю кровати. – Как же я устала от всех этих лекарств! Ну почему они не могут мне дать спокойно умереть?

Неужели всех невест ждет такое будущее? Я что, даже не смогу решить, как мне закончить собственную жизнь?

Сажусь рядом с ней на кровать. Удушающе пахнет больницей и старостью, а еще чем-то едва различимым, но приятным. Это ароматическая смесь из сухих цветочных лепестков. Ее тонкий запах повсюду, он окружает нас, напоминая мне о доме.

– Обманщица, – продолжает женщина. – Ты пришла не затем, чтобы дать мне лекарство.

– Я этого и не говорила.

– Ну и кто же ты тогда?

Она протягивает дрожащую руку к моим волосам, подносит одну прядь к лицу, чтобы лучше рассмотреть. В ее глазах плещется невыразимая боль.

– Ах, вот оно что. Ты моя замена. И сколько тебе лет?

– Шестнадцать, – отвечаю я, опять не в силах соврать.

Замена? Так она что, одна из жен Коменданта?

Женщина пристально смотрит на меня, и боль в глубине ее глаз стихает, превращаясь в почти материнскую нежность.

– Тебе здесь не нравится? – интересуется она.

– Ужасно, – отвечаю я.

– Тогда тебе стоит взглянуть на террасу, – говорит она с едва заметной улыбкой и закрывает глаза.

Рука, тянувшаяся к моим волосам, безвольно падает. Женщина заходится в кашле, брызги ее крови попадают мне на сорочку. Все это как кошмарный сон: иногда мне снится, будто я захожу в комнату, где были убиты мои родители, и ложусь прямо в озерцо их крови, затем долго стою в дверном проеме, оцепенев от ужаса. Сейчас меня охватывает похожее чувство. Хочется уйти отсюда, сбежать все равно куда, но я не могу даже пошевелиться. Мне остается только наблюдать, как женщина кашляет, надрывно и хрипло, ловя ртом воздух. Ее кровь теперь на моем лице и руках, некогда белая сорочка стала алой.

Не знаю, как долго это продолжается. Вдруг в комнату вбегает пожилая женщина – из первого поколения. В руках у нее металлический таз с мыльной водой.

– Леди Роуз! Вам плохо! – восклицает она. – Что же вы не нажали на кнопку?

Я вскакиваю на ноги и бросаюсь к двери. В мою сторону никто даже не смотрит. Пожилая помогает молодой сесть в кровати, стаскивает с нее ночную рубашку и принимается обтирать ее губкой, смоченной в мыльной воде.

– В воде лекарство, – хрипло стонет несчастная. – Этот запах! Запах лекарств. Он повсюду. Дайте же мне умереть!