Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко

день в трактир «Золотой Олень» с Миккелем, и понять что это она нас предупредила. А потому она не сможет жить спокойно, пока не увидит на виселице Репейника и всю её шайку. Что ж, её желание исполнилось, и девушка была счастлива.

Следом к виселице стражники поднесли трупы разбойников на носилках, и подручные палача подвесили их рядом с живыми сообщниками, казнив, так сказать, посмертно. Вот снова взревели трубы, Трулль, подняв руку, заявил, что приговор приведён в исполнение, а затем, в сопровождении судей и чиновников, удалился в ратушу. Толпа на площади начала расходиться. Стражники во главе с Баварцем потопали в сторону замка. Палач и его подручные, собрав свой нехитрый инструмент на небольшую повозку, запряжённую соловой лошадёнкой, тоже куда-то ушли. Остались только висящие разбойники, которым, к неудовольствию Клеменса, предстояло висеть здесь ещё неделю, собирая вороньё со всего города и окрестностей.

Вот и нет больше шайки Репейника на этом свете. Зарвался бандюган, решил что ухватил Бога за бороду. Вот власть имущие и показали ему, а на его примере и другим криминальным элементам, что имущие Власть всегда будут сильнее любых самых крутых бандюков, и что забывающим своё место его будут жёстко указывать. А взятки… Взятки ещё будут. Свято место пусто не бывает, и наверняка скоро в городе появится новый Репейник. Если окажется умнее и осторожнее предшественника — возможно, что и надолго.

Мы попрощались с Клеменсом и его семьёй, отправившись по домам. Точнее, некоторое время все шли вместе, а затем Клаус с семьёй и Роланд с Ульрихом свернули к «Зелёному рыцарю». За ними увязались Штефан и Матиас, на которых, похоже, произвели большое впечатление средние дочки трактирщика, Эльза и Гизи, примерно того же возраста. Парни немного неуклюже пытались ухаживать за ними, девчонки краснели и хихикали, но принимали это с явным удовольствием.

Ульрих заметил, что вот и невесты братьям нашлись. Сказано это было в шутку, но судя по взглядам, которыми Клаус и его жена, Мартина, обменялись друг с другом и с Карлом, тут была только доля шутки.

И то сказать, женятся сейчас, как правило, рано, а дочки преуспевающего трактирщика вполне себе пара для сыновей солидного мастера-оружейника, которым к тому же должна достаться отцовская мастерская, ведь близнецы успели рассказать о нашем с Роландом обещании поспособствовать в случае хорошей службы их нобилитации[1] в оруженосцы, и в мечтах парни уже видели себя приобщившимися к благородным. А учитывая хозяйственность девчонок, с малолетства приученных к работе в отцовской таверне, и их кулинарные таланты, доставшиеся от матери, средним сыновьям Карла здорово повезёт с спутницами жизни, конечно, если дойдёт до свадеб.

Сам я в сопровождении Эриха пошёл с Карлом и четырьмя его дочками к нему домой, точнее, в мастерскую. По дороге мой слуга и его сёстры обсуждали казнь разбойников. Карл молчал, хотя по его лицу было видно, что ему есть что сказать. Впрочем, как и мне. Дойдя до дома, девочки направились помогать матери, а мы втроём зашли в мастерскую. Здесь можно было поговорить по душам. На моё сожаление о том что Пфефферкорн сумел отмазаться от наказания, Карл, которому Эрих с моего позволения рассказал историю с бандитами полностью, в том числе о предупреждении Магды, только тяжело вздохнул:

— Мне это тоже не по нраву, герр де Лонэ, а что делать? У вас же ничего нет против Пфефферкорна, кроме слов Магды и её жениха. А они оба из небогатых семей, да ещё и несовершеннолетние. Кому поверит штадтгерихт, им или одному из первых богачей города? Думаю, ответ ясен. Это если отец этого Миккеля вообще разрешит ему давать показания в суде, а Клаус позволит это дочери. Сомневаюсь, что они захотят вот так, на ровном месте, ссориться с ростовщиком. Не говоря уж о том, что судьи и ландфогт явно не заинтересованы тянуть к ответу Пфефферкорна. Недаром о нём в приговоре ничего не было, если не считать упоминания неких «уважаемых людей», которых якобы «хотели оклеветать» разбойники.

Слова оружейника мне показались логичными, но принимать их не хотелось.

— А вы не думали, мастер Карл, что, промахнувшись с нами, Пфефферкорн захочет отыграться на вас и вашей семье? У него хватит золота нанять ещё одну шайку и послать уже к вам. Не боитесь, если не за себя, то за ваших близких?

— Нет, не боюсь, — спокойно ответил Карл. — Не во гнев вам будь сказано, герр де Лонэ, но вы не знаете здешних порядков. Одно дело — проезжие, чужие в городе, хоть и риттеры, до которых никому в Саарбрюккене нет дела. Или почти никому. Доведись Репейнику вас убить, власти, конечно, стали бы искать виновных, «нашли» бы каких-нибудь бедолаг и вздёрнули, чтобы неповадно было поднимать руку на благородных. А мы с семьёй здесь свои. И цех оружейников — это не просто так. Убийство своих не простят и не примут. Тут ведь только раз спусти — и никто не сможет быть в безопасности. Того же Пфефферкорна размолотят в лепёшку, никакие деньги и связи не спасут, особенно теперь, когда всему городу известно его отношение к нам, и на него, случись что с нами, первое подозрение. Думаете, почему он столько лет ждал, когда будет возможность зацепить нас законным способом? Если бы мог безопасно для себя кого-то к нам подослать, давно бы это сделал. Да и не так просто до нас добраться. Вся улица — одни оружейники. Оружия полон каждый дом, и держать его люди умеют. На нашу улицу разбойники и по ночам не заглядывают. Знают, что, пойдя к кузнецам по шерсть, сам вернёшься стриженый. Так что ростовщик нам не страшен. Дел мы с ним больше никаких иметь не будем, а опутать нас иначе чем через деньги, он не сможет.

— И всё же, это очень странно, — вся эта история не давала покоя моей натуре опера. — Что-то многовато тут совпадений. Пфефферкорн занимает вам деньги без процентов и залога, чего с ним сроду не бывало. Только оговорив срок возврата. Словно уверен, что долг вы в срок не вернёте. Хотя, откуда ему было знать? При этом барон, который заказал вам оружие, вдруг перед самой расплатой погибает, не успев заплатить вам за работу. Его племянник получает баронство, кучу денег, становится женихом наследницы графства, в общем, весь в…

Чуть не сказал «в шоколаде», но вспомнил, что в Европе с ним познакомятся лишь века через четыре.

— Весь в сахаре. Пфефферкорн получил бы в кабалу вас и вашу семью, не окажись на площади мы с