Опасные тайны - Нора Робертс

— Что-нибудь случилось? — спросила она настороженно.

— Где папа?

— Ты расстроена, Кел. Это опять из-за Уэйда? — Кендис махнула рукой так, словно эта проблема не стоила внимания. — Я понимаю, развод — не очень приятная штука, но все-таки это не конец света. Пойдем лучше в гостиную и поговорим.

— Я не хочу говорить с тобой, Кендис. Я хочу поговорить со своим отцом, — Келси непроизвольно сжала кулаки. — Скажут мне, наконец, где он, или мне самой поискать?

— Привет, сестренка! — по лестнице, широко улыбаясь, спускался Ченнинг. От матери он унаследовал привлекательную внешность и страсть к головоломным авантюрам, которая, по словам Кендис, взялась неизвестно откуда. Когда его мать вышла замуж за Филиппа Байдена, ему было только четырнадцать, однако врожденное чувство юмора и неизменный оптимизм помогли ему без труда освоиться в новом положении.

— Что случилось-то?

Келси глубоко вдохнула воздух, с трудом удерживаясь от того, чтобы не закричать.

— Где папа, Чен?

— Герр профессор работают в кабинете, просили не беспокоить. Зарылся в отчетный доклад или что он там пишет…

Произнося все это, Ченнинг слегка приподнял брови. Он тоже без труда распознал признаки сильнейшего гнева — на щеках Келси горел румянец, а глаза метали искры. Бывали времена, когда он бросался тушить этот огонь, но порой Ченнинг позволял себе раздуть его до размеров небольшого лесного пожара.

— Послушай, Кел, ты ведь не собираешься впустую убить целый вечер, общаясь с этими книжными червями? Может, нам с тобой прошвырнуться по ближайшим ночным клубам?

Келси только молча тряхнула головой и ринулась мимо брата к кабинету отца.

— Келси! — понесся ей вслед неожиданно резкий голос Кендис. — Неужели нельзя быть немного посдержаннее?

Нельзя, подумала Келси, рывком распахивая дверь отцовского кабинета. Нельзя, черт побери!

Захлопнув дверь за собой, она некоторое время ничего не говорила и только часто и тяжело дышала, пока слова — быстрые, горячие — бурлили у нее в груди, не в силах вырваться наружу сквозь стиснутое судорогой горло.

Филипп Байден сидел за своим любимым дубовым столом, почти полностью скрытый кипами бумаг и стопками книг. В худой руке он нерешительно сжимал ручку. Профессор всегда утверждал, что лучшие вещи рождаются и лучшие идеи приходят к нему именно во время таинства писания и потому упорно отказывался перенести свои материалы в компьютер.

Глаза его за стеклами очков в тонкой серебряной оправе казались большими и круглыми, как у совы. Подобный взгляд неизменно свидетельствовал о том, что профессор творит, отрешившись от всего окружающего. Но вот взгляд его прояснился, он узнал Келси и улыбнулся. Свет настольной лампы блеснул на его коротких седых волосах.

— А вот и моя дочка! Заходи. Как раз вовремя… вот, прочти. Это черновик моей новой статьи о поэзии Йетса. Боюсь, я опять начал слишком издалека.

Он выглядит таким нормальным, только и подумала Келси. Совершенно нормальным в своем аккуратном твидовом пиджаке и знакомом галстуке. И еще — красивым, спокойным, умиротворенным. Да и как ему не быть умиротворенным в этом уютном мирке, если его со всех сторон окружают тома поэзии — книги гениев и о гениях… А ее собственный мир только что разлетелся вдребезги.

— Она жива! — выпалила Келси. — Она жива, а ты… ты лгал мне всю мою жизнь!

Филипп Байден побледнел, а взгляд его метнулся в сторону. Лишь на долю секунды, на какое-то мгновение Келси увидела в его глазах потрясение и страх.

— О чем ты говоришь, Келси? — спросил он нарочито спокойным голосом, однако чувствовалось, что ему потребовалась вся его сила воли, чтобы удержать себя в руках и не дать своим словам прозвучать умоляюще.

— Только не лги мне сейчас! — Одним прыжком Келси оказалась возле стола. — Не лги, слышишь?! Моя мать жива, и ты знал об этом. Знал с самого начала, а мне говорил, что она умерла.

Паника, острая, словно лезвие скальпеля, вонзилась Филиппу прямо в грудь.

— Откуда у тебя эти сведения?

— От нее самой. — Келси запустила руку в сумочку и вытащила оттуда злосчастное письмо. — От моей матери. Может быть, хоть теперь ты скажешь мне правду?

— Можно взглянуть?

Вздернув голову, Келси посмотрела на него сверху вниз. Этот взгляд пронзил его насквозь.

— Так моя мать умерла?

Филипп колебался. Ложь, которую он столько времени хранил в своем сердце, стала ему так же близка, как дочь, но он понимал, что, выбрав одно, неминуемо потеряет второе.

— Нет. Могу я посмотреть письмо?

— Значит, вот так, да? — Слезы, которые Келси с таким трудом сдерживала, вдруг подступили к самым глазам. — Просто «нет», и все? После стольких лет лжи и обмана?

Только одна ложь, только один обман, подумал Филипп. Да и времени прошло совсем немного.

— Я постараюсь все тебе объяснить, Келси. Но мне хотелось бы сначала взглянуть на письмо.

Не сказав больше ни слова, она отдала отцу конверт. Смотреть на него ей было тяжело, и Келси отвернулась к высокому, узкому окну, где темнота понемногу гасила последние отсветы вечерней зари.

Письмо так сильно дрожало в руках Филиппа Байдена, что ему пришлось положить бумагу на стол. Почерк он узнал сразу. Ошибиться было невозможно, Письма, написанного именно этой рукой, он и боялся. И все же он прочел его внимательно, не пропуская ни единого слова.

Дорогая Келси!

Я понимаю, как ты, должно быть, удивишься, получив это письмо. Но написать тебе раньше мне казалось неразумным и нечестным. Телефонный звонок, наверное, был бы в данной ситуации более уместным, но мне кажется, что тебе понадобится некоторое время, чтобы все как следует обдумать. И принять решение. А письмо оставляет тебе несравнимо большую свободу выбора.

Они сказали тебе, что я умерла, когда ты была совсем крошкой. В некотором смысле так оно и было, и поэтому я согласилась с их решением пощадить тебя и избавить от всего того, что могло на тебя обрушиться. Но с тех пор прошло больше двадцати лет, ты больше не ребенок и, как мне кажется, имеешь право знать, что твоя мать жива. Пожалуй, это — не самая приятная новость, однако я так решила и никогда не буду об этом жалеть.

Если тебе захочется просто увидеть меня или у тебя появятся вопросы, требующие ответа, — приезжай. Я живу на ферме «Три ивы» в окрестностях Блюмонта, штат Виргиния. Срок действия этого приглашения не ограничен. Если когда-нибудь ты решишь приехать, то сможешь остаться столько, сколько тебе захочется. В случае если ты никак не дашь о себе знать, я буду знать, что ты не хочешь поддерживать со мной никаких отношений. Надеюсь, впрочем, что любопытство, которое двигало тобой еще в детстве, заставит тебя, по крайней мере, один раз поговорить со мной. Твоя Наоми Чедвик.