Опиум - Аркадий Славоросов

Открытка из Ниццы

Некоторые, чтобы не идти на поводу у толпыИ не слыть баранами, идут в козлы.Добрые люди, по большей части своей, глупы.Умные люди, как правило, соответственно злы.

И черезвычайно редко встречается сочетание этих частей,Но и оно, пожалуй, не предназначено для мира сего.Добрые и мудрые кончают в застенке или же на кресте,Что уже зло и глупо. А из ничего не сделаешь ничего.

И только циники протирают свои бриджи и галифеВ России — на кухнях, во Франции — на террасах кафе,И с улыбочкой тонкой, как джентльменская месть,Цедят истины, банальные, как «Аз есмь».

Так что, мой умненький, не надсаживай мозговые своиИзвилинки в поисках истины. Всё ещё проще, чем апельсин.Мир недостоин ни ненависти, ни любви.В худшем случае — омерзения, в лучшем — чуть презрительной жалости.        Остаюсь за сим.

Иллюзион

Слеза что линза. Он увидит этоЕщё страдая в немощном и тленном.Вот ясность Цейса с простотою светаСольются чудно в фокусе мгновенном,

И в мире безраздельном и разъятомПредмет проглянет подлинностью вещи.Насмешливый патологоанатомКружит, что вран, наивный и зловещий.

Но горницей предстанет суть палаты.Но горлицы восплачут на карнизе.И жизнь войдет в распахнутом халатеСестрой-отроковицей в белой ризе.

И грани станут внятны, но не грубы.И девочке в застиранном халатеПергаментные старческие губыПрошелестят: «О, не рыдай мне, Мати!»

Март

Бичи-кочевники, сидельцы теплотрасс,В стигматных ранах, в язвинках экземных,Лохмотья всех племен, сословий, расЗакопошились в стойбищах подземных.

Сильнее смерти гнилостное «будь!»,Перед «шахой» любая никнет карта.— Пора, пора по солнцу править путь! —Вам говорит глубокий воздух марта.

Вперёд, с утра, под сиплое «ура!» —Так от «бычка» огнём слизнёт валежник…Нужник шмонит в сыром углу двора,В сугробе контуром проступит бич-подснежник.

Всех психозон тюремные врачиЗатрепетали нервными ноздрями…Подонки, плесень, вольные бичи —Весны знаменье, слава всякой дряни.

Леверкюн

Лепи мне мелодию болиНа глиняной этой свирелиПод беглыми пальцами волиЛовитвой в измученном теле.

Дари мне тростину страданья,Мни дырочки дудочки полой,Свисти воробьиным рыданьемКлавиры бесплотности голой.

Исследуй каденции ада,Разучивай злобные трелиДо бездны, до тризны, до лада,Доколе мы не догорели.

Слепи мне гармонию бреда,Слепя светоносною тенью,Бессмыслицу звонкого CredoИ спазм а капелльного пенья.

Примеривай мира обноски,Шагреневой кожи избытки,Ликуя лови отголоскиВесенней застеночной пытки.

Лепи мне мелодию болиНа глиняной этой свирелиВ прозрачной пасхальной юдоли,В зияющем солнцем апреле.

Бедная Лиза

Пламя свечек поминальных,Словно алая листва.Шёпот бабок повивальных,Чёрных плакальщиц слова,Всё, что будет, всё, что былоВосковой слезой кропим.Только шелест: «Милый, милый…»,Трепет огненных купин.Ведь в случайном, невозможномМире следствий и причинБожьим знаком непреложнымПламя тоненькой свечиНад купелью, над могилой(Хоть кому и невдомек).

…Только шепот: «Милый, милый,Больно жжётся огонёк».

Левой ноге Миши Красноштана

Гниения огнём захваченное тело,Как судно, в трюмах чьих бесчинствует пожар.Да пело ли оно иль только тускло тлело?Не всё ли вам равно, пылающий клошар?

Горите, мон шери, во славу вечной жизни,Безвидный свет утроб исследуй, Парацельс!А после приползут светящиеся слизни,Слизнув лицо твоё, продолжат сей процесс.

О чём нам пела медь? О чём сиял стеклярус?И что там врал в бреду белковый Оссиан,Когда сошёл с ума придуманный Солярис,Зацветшие мозги, взбродивший Океан:

«Горят, горят, коптя, фонарики сознанья,Но сколько ни плети вы кружево погонь,Гниения огни осветят Мирозданье,Переходя затем в агонии огонь…»

(Стучи, стучи, стучи, мой маленький палач)

Стучи, стучи, стучи, мой маленький палач,Плети основу, ткач, искомый паучок.Поплачь, любовь, поплачь — и снова на бочок,Молчок, любовь, молчок — и ничего не значь.

В шершавой толкотне в запястьях и висках,В секретных узелках и в нервном волокне,Во мне она, во мне жирует впопыхах,Привстанешь на носках — она вовне, вовне.

Лизни меня, лизни ослепшим язычком,Всем воздухом ночным возьми меня, возьми,Пока остывший гнев космической возниКукожится в огне невзрачным паучком.

В альбом

Ольга, Ольга, в ледовой купелиНас крестила голодная влага,И раскачивали колыбелиВсе валькирии Озерлага.

Ольга, Хельга, разруха пространстваНад снегами бесстыдно нагими,Где предательство есть постоянство —Это дом твой. Не сетуй, княгиня.

От Лапландии вьюжной и снежнойДо Аркадии лживой и нежной —Волок, вологда, поволока…Умирать нам здесь так одиноко.

Хельга, Ольга, обугленный воронЧертит в небе недобрые руны,Да чернеет курган, на которомКрестят чорта больные Перуны.

Ольга, Ольга, оборванным горломНе рыдать нам при постороннем.Над прекрасным поверженным ярломНи единой слезы не пророним.

Дождь

Дождь, как пальцы машинисток,Что перебирают чёткиРечи. Чванные девчонкиПрячут очи одалисок

И сжимают между ляжекКошельки из нежной кожи.Так случайны, так похожи —Помесь кошек и дворняжек,

Связь — неявна и нелепа —Таинства и анекдота,Как хрустальная икотаВлаги, падающей с неба.

Что за бедные созданья,Чей обычай порицаем.Неизменен, проницаемДождь, как принцип мирозданья.

То рыдали, то грешилиТе глаза в потёках краски.Холодеющие ласкиЛона крон разворошили.

А шагнёшь под них и сноваТолько волосы намочишь,Только снова тайно хочешьСлушать плач дождя ночного.

Опиум

На рассвете вышли в сад ВыСозерцать созвездье Рака.Там, с улыбкой бодисатвы,Я дербанил клумбу мака.

Клочья белого тумана —Дым обугленных утопий.На бутонах горькой маннойПроступал жемчужный опий.

Лауданум?.. — Ну, да ладно…Там, где нежится Непрядва,Как привет из ТаиландаЭта древняя неправда.

Ложь — летучих снов основаЗа цветной подкладкой мрака.Легче тени, раньше слова,Проще смерти горечь мака.

Скорбный Ангел молвит «Amen»,За смиреньем пряча скуку,И просящему не камень —Жемчуг вкладывает в руку.

Ахилл

Пока Ахилл бежит за черепахойПо рытвинам и пустошам пространстваАгонии, Аида или Рая,Бегу и я без радости и страха,Лишь меркнущее Космоса убранствоОзябшим краем зрения вбирая.

Твердил бы Гамлет мне свои вопросы,Когда бы знал апории Зенона,Угрюмый недоучка Виттенберга.И умное бессмертие даоса,И вечность из фарфора и картонаВместились в такт одышливого бега.

Беги, беги, вдыхай свою надежду…Но лёгкие стенают об ожоге,Вздымая грудь под вымокшей рубахой.И я один в своем извечном «между»…Какая смерть!.. Есть только этот джоггинг,Пока Ахилл бежит за черепахой.

Игрушка