Неосторожный гений - Лана Тихомирова

- О, вам тоже пришли эти письма счастья? - фыркнул он.

- И вам тоже? - удивилась я.

- Идем на воздух, - доктор говорил отрывисто и нервно.

С моря дул пронзительный ветер, он гнал серую дождевую тучу. На пляже было как всегда пусто. Вода казалась свинцово-серой, а белые барашки на молодых волнах лишний раз это подчеркивали.

Доктор, молча, сунул мне два точно таких же, как у нас с Виктором, листочка. Один был, правда, сложен треугольником, а другой не смят вообще.

Перед грозой особенные запахи стоят.

И воздух свеж и по-особому пахуч,

Когда сквозь тучу грозовую вторя,

Так робко пробивается последний солнца луч.

Значилось на не смятом, а на согнутом в треугольник склеено было следующее:

Раскачивает ветер облака

И тучи черной брюхо разминает.

Сомнет ее округлые бока,

И та от боли глухо зарыдает.

Я посмотрела на доктора. Ван Чех всей своей фигурой олицетворял недовольство.

- А у нас вот, - протянула я листочки.

- Даже видеть не хочу, - ругнулся доктор, и взял листочки, внимательно изучил и вернул обратно.

- Меня всегда удивляло, почему вы говорите одно, а делаете совершенно противоположное, - пробурчала я.

- Ну, во-первых, я очень внезапный, во-вторых, я не посмотреть взял, а почитать, разные, между прочим, вещи, - назидательно сказал ван Чех.

- Это о нас стихи, - тихо сказала Британия.

- Милая, я очень прошу тебя. Ты лучше меня знаешь, что тебе вредно, и я умоляю, не заставляй меня повторять избитые фразы… - тут же взвыл доктор, - Это просто чья-то дурацкая шутка. Кто-то решил, что у нас скучная жизнь…

- А если мне потом опять бежать в какой-нибудь подвал? Или снова воевать с разбушевавшимся поклонником этой твоей Пенелопы? - взъелась Британия.

- Ну, да, я, бывает, попадаю в переделки, - рассеяно пожал плечами доктор.

Британия зашлась и не нашла, что ответить ван Чеху. Перед тем, как окончательно успокоиться, она бросила:

- Когда будешь попадать в очередную переделку, прошу, помни, что у тебя теперь есть ребенок!

Доктор недовольно причмокнул и по обыкновению сложил губы уточкой.

- Дай-ка, - тихо попросил Виктор и потянул руку.

Я положила в его ладонь все наши бумажки. Возлюбленный мой отправился к ближайшему камню, присел возле него на корточки и стал что-то перекладывать. Мы с интересом наблюдали. Доктор имел обычный свой рабочий вид, с таким лицом он, как правило, всегда наблюдал за тем, как Виктор писал стихи.

Много времени манипуляции Виктора не заняли. Он выложил листочки по порядку: несмятый, согнутый пополам, треугольный и, наконец, свой. Дольше он смотрел на них, словно что-то сопоставляя.

- Это полноценное стихотворение, - тихо сказал он.

Перед грозой особенные запахи стоят.

И воздух свеж и по-особому пахуч,

Когда сквозь тучу грозовую вторя,

Так робко пробивается последний солнца луч.

Гроза грядет. Пожухли лепестки

И с маков облетают, что краснее крови,

Мне не забудутся твои грехи,

Ты обо мне не знай, не пой, не вспомни.

Раскачивает ветер облака

И тучи черной брюхо разминает.

Сомнет ее округлые бока,

И та от боли глухо зарыдает.

И гром и молнии обрушатся тогда,

Омыв водою грешные поляны,

Убьют юдоль земного бытия,

Сотрут цветы, сорвут сухие травы…

Виктор старался читать, как можно тише и глуше, но умалить грозного смысла самого текста, его силы и настроения, ему не удалось.

- А я всегда говорил, что шизофреник шизофреника всегда поймет, - довольно сказал доктор.

Виктор только покосился на него.

- Бывших у нас, к сожалению, не бывает, - успокоил ван Чех.

- Почему именно так? - недоумевала я.

- Их можно и переставить, - пожал плечами Виктор, - это несколько нарушило бы общее описание. Но описание, оно на то и описание, что ты можешь сам составлять порядок. Сама бумага нам подсказчик. Первая не смята, во второй две половинки, у третьей три угла, у четвертой четыре части.

Я посмотрела на доктора в поисках объяснения. Ван Чех ничего не сказал, он прижимал к себе перепуганную Британию, и одним своим видом давал понять, что "Ну, я же говорил!".

- Логика, конечно… - начала и не закончила я.

- Нас хотят убить, - тихо пропищала Британия и начла плакать.

- Господи, ты горюшко мое, - доктор гладил ее по голове, - это просто шутка, Бри, это просто глупая, дурацкая шутка. Помнишь, мне записочки присылали? Оказалось, Лянка шуткует.

- Но потом нас нашли в подвале, - заметил Виктор.

Мы с доктором мгновенно испепелили его взглядами, он остался безразличен к этому.

- Но не она же нас туда затащила, - ответила я.

- Да-да, - Британия пыталась успокоиться.

- Нет, уж лучше давай плачь, не надо мне тут эмоции подавлять, - ласково сказал доктор.

- Вообще все желание плакать отбил, - начинала веселиться Британия.

Доктор улыбнулся, общее напряжение спало.

- Я предлагаю забыть об этом, - через десять минут сказал доктор, пряча бумажки в карман белого пальто.

- Можно я не буду? - спросил Виктор, - Мне очень понравились стихи. Когда я только прочел свою бумажку, то понял: это часть, оно неполноценно, без трех остальных частей. И с кусочком Брижит оно не вязалось, чего-то не хватало.

- На колу висит мочало, - проворчал доктор.

- Чего? - не понял Виктор.

- Начинаем все сначала, - хором пояснили доктор и Британия.

- А если посмотреть на это с другой стороны? - сказала я.

- Брижит, молчи, - фыркнул доктор.

- Не-а. Может это не мрачные предсказания, и не шутка, а предостережение. В доле любой угрозы есть и предостережение.

- Мало того, что ты еще маленькая и суровая, ты еще и непослушная, -высказался Ван Чех.

Серая туча, пригнанная с моря ветром, начала поливать нас дождиком.

Не сговариваясь, мы повернули к домику. Хотя мы и отошли от него не так далеко, пришли мы уже насквозь мокрые.

Британия ушла переодеваться. Виктор утащил нас с доктором в бар и стал что-то соображать.

- Я вам сейчас дам попробовать очень вкусную и полезную вещь. Я любил это в свое время. Сейчас-то нельзя, - болтал он.

- Сочувствую, - хищно улыбнулся доктор.

- Я не сказал бы, что мне так уж и плохо, - весело пожал плечами Виктор, - Я сделаю на вас двоих.

Вопроса, почему мы должны сидеть и смотреть, у меня не возникало. Я не знала Виктора до болезни, когда его еще звали по-другому. Во время болезни, доктор часто становился свидетелем его творческих порывов, а потом и я имела честь не только смотреть, но иногда и участвовать в них, в качестве мишени, в которую кидали черновики. В меткости я Виктору отказать не могла.

Со временем Виктор так привык к присутствию кого-то рядом в тот момент, когда он творит, что это стало неотъемлемой частью его творческого процесса.