Жестокое милосердие - Богдан Сушинский

— Как убийственно они летят…

— В том-то и беда, что мы с вами — обычные солдафоны, фельдфебель, — не согласился барон фон Штубер, все еще провожая взглядом этот смертоносный клин. — Мы не способны проникнуться величием войны, той ее ораторией и теми пейзажами, которыми она безнадежно пытается облагораживать нас.

— Позволю себе напомнить, господин гауптштурмфюрер, что чаще всего это «облагораживание» завершается отпеванием. Причем церковный хор обычно заменяют залпы русских «катюш».

— …Что уже само по себе тоже величественно, Зебольд! — очарованно повертел головой командир отряда «Рыцарей рейха».

— Не знаю, не знаю, под залпами «катюш» видеть вас пока что не приходилось, — по-иезуитски ухмыльнулся Вечный Фельдфебель.

— Вы устали, Зебольд, поэтому вашими устами говорит сама усталость. Поле боя — это Мекка рыцарей-романтиков. А вы, наш смертельно уставший рыцарь, уже не способны воспламеняться благородством риска и на могилах восхищаться подвигами падших героев.

Вот уже третий день подряд Кирдорф с удивлением выслушивал странные диалоги, разгоравшиеся между диверсантами из группы Скорцени, со страстным желанием непосвященного пытаясь понять: то ли эти «фридентальские коршуны» принимают его за законченного идиота, то ли они всего лишь наслаждаются своим собственным идиотизмом. Но, в какую бы сторону чаша его сомнений ни склонялась, предпочитал благоразумно помалкивать.

— Что там у вас происходит, гауптштурмфюрер?! — возник в телефонной трубке жесткий голос полковника Лоттера.

— В зоне действий моей группы «Рыцари рейха» все спокойно, — заучено и беззаботно отрапортовал барон.

— Я — о том, что пробиться к вам, гауптштурмфюрер, труднее, чем на прием к английской королеве! — все тверже наседал на Штубера полковник. Но, несмотря на всю мыслимую жесткость, высокий мелодичный голос его доносился с амвона армейского штаба, словно из глубины органа.

— Если учесть секретность нашей группы…

— Идите вы к дьяволу, барон. В такие часы вы должны быть на связи.

— Можно подумать, что вы способны чем-то удивить меня, господин полковник, — продолжал Штубер взлохмачивать полотенцем мокрые волосы. Как командир группы «Рыцари рейха», Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности (РСХА), в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.

— При встрече со мной вы упоминали о каком-то русском диверсанте, который, по одним данным, затерялся где-то в украинских лесах, по другим — скитается под вымышленным именем по нашим лагерям в Польше.

— Следует предположить, что вам удалось обнаружить крематорий, из трубы которого душа его богоугодно отправилась в рай, — без тени иронии высказал догадку Штубер.

Он давно был знаком с полковником, поэтому позволял себе подобные саркастические вольности, на которые Лоттер обычно реагировал с той же долей сарказма.

— Никакое богохульство, барон, не избавит вас от необходимости выставить мне бутылку коньяку.

— Разве мы заключали пари?!

— Диверсант этот обнаружился. Он у нас.

— Где… обнаружился? — замер Штубер с полотенцем на затылке. — Где это «у нас»? Побойтесь Бога, полковник, все это куда серьезнее, чем вы предполагаете.

— «У нас» — это значит, что в данную минуту он все еще пребывает в штабе пятой пехотной дивизии.

— Не может такого быть. Хотите сказать, что лейтенанта Беркута опять взяли в плен?

— Беркут — это его диверсионная кличка? Мне об этом не доложили.

— Да нет, это вообще неправдоподобно, — все еще не способен был поверить его сообщению командир «Рыцарей рейха». — Послушайте, господин полковник, с меня две бутылки коньяку, только ради дьявола!…

— Несколько дней назад он прорвался через линию фронта на русской «тридцатьчетверке», которую умудрился захватить, предварительно перебив экипаж. А затем пытался идти по нашим тылам до самого Берлина. Зачем это ему понадобилось, понять сложно.

— А что, это в его стиле, полковник, — удивленно взглянул Штубер на застывшего напротив него Зебольда.

— Объявился Беркут? — вполголоса спросил тот, инстинктивно нащупывая пальцами кобуру. Но гауптштурмфюреру было не до объяснений.

— Повторяю: в его стиле. Но из этого еще ничего не следует. И потом, не может быть, чтобы он успел побывать за линией фронта и вернуться. Как вы сказали: «На русской "тридцатьчетверке", предварительно перебив экипаж»?! — Штубер вопросительно взглянул на Вечного Фельдфебеля. Тот поспешил пожать плечами, отстраняясь от каких-либо предположений, но тут же вполголоса предположил:

— Обычно коммунисты не доверяют тем, кто вернулся из-за линии фронта, даже если знают, что он партизанил. Разве что Беркут бежал из-под ареста?

— Так все и было, на русском танке. К тому же — прихватив с собой некоего русского немца, бывшего поручика Белой гвардии, барона фон Тирбаха, и какого-то капитана вермахта, которого умудрился освободить из русского плена.

— Постойте-постойте, а сам Беркут, он что, сдался нам в плен?! Хотите сказать, что, сидя в «тридцатьчетверке», он перешел на нашу сторону? Чем он вообще объясняет свое появление здесь?

— Требует, чтобы его свели с Отто Скорцени.

— Беспредельная наглость.

— Или с фюрером, — саркастически добавил Лоттер.

— Он меня, конечно, интригует, — растерянно пошутил Штубер, явственно ощущая, что шутить по этому поводу ему не хочется. Что-то в этой истории с появлением Беркута из-за линии фронта на русском танке не состыковывалось с его, Штубера, представлениями о лейтенанте Беркуте и всем тем, что гауптштурмфюрер СС знал о нем. — Кстати, мое имя этот русский проходимец не упоминал?

Начальник разведотдела штаба армии озадаченно помолчал.

— Понимаю, что такое неуважение к вам, гауптштурмфюрер, ему не простится, но о вас он почему-то не упомянул, это точно.

— Если бы вы знали, сколько крови мы попили друг у друга, — не стали бы иронизировать, — с ностальгической грустинкой в голосе молвил Штубер, чем ужасно удивил Зебольда. — Но, кажется, мы увлеклись. Где сейчас этот самый лейтенант Беркут?

— Кто-кто?!

— Я сказал «лейтенант Беркут». Правда, он мог представиться и как лейтенант Громов. Что тоже соответствует истине. «Беркут» — всего лишь кличка тех времен, когда он партизанил в нашем тылу.

— Дело не в фамилии, барон. Я не пойму, почему вдруг вы именуете его «лейтенантом».

— Уж не хотите ли вы сказать, что, прежде чем приговорить Беркута к расстрелу, коммунисты присвоили ему чин полковника?

Лоттер что-то промямлил в ответ, посопел в трубку и, как показалось Штуберу, пошарил в папке с текущими бумагами, которая всегда покоилась перед ним на столе. Как бы там ни было, но лишь после продолжительной паузы Лоттер недовольно проворчал:

— Кажется, мы не поняли друг друга, гауптштурмфюрер. Как следует из письменного донесения, которое только что положил мне на стол адъютант, речь все же идет не о лейтенанте Громове-Беркуте.

— О ком же тогда? — Штубер уже понял, что о появлении адъютанта с очередным донесением полковник явно приврал: это донесение уже лежало в его рабочей папке, просто он не удосужился внимательно прочесть его, а принялся вызванивать командира «Рыцарей рейха», полагаясь лишь на услышанное от кого-то телефонное сообщение. Да еще и намекать на бутылку коньяку! Впрочем, дело в коньяке.

— Возможно, подполковник Курбатов уже оказывался в нашем тылу, — продолжал разочаровывать его Лоттер, — однако никогда в нем не партизанил. Он — бывший белогвардейский офицер, который несколько месяцев шел со своей группой по тылам более яростных врагов — красных.

— Белые в партизаны обычно не подаются, — сконфуженно согласился с ним Штубер. — Во всяком случае, мне подобные примеры не известны.

— Как и мне тоже.

— Какое единодушие военного опыта! — не отказал себе в удовольствии барон фон Штубер.

— Мне понятен ваш сарказм, барон. Однако я подумал, что, может быть, он уже входил в состав вашей антипартизанской группы, которая действовала где-то в районе Днестра, против агентуры красных.

— Что было правдоподобнее. Как вы назвали его — «подполковник Курбатов»?!

— Еще в донесении сказано, что, по нашим разведданным, Курбатов мог проходить под псевдонимом «Легионер», или как «ротмистр Белой армии генерала Семенова князь Курбатов».

— В таком случае, мы и в самом деле говорим о разных людях.

— Теперь я уже тоже склоняюсь к такому выводу.

— Как же непростительно вы меня разочаровали, господин полковник, — попытался свести этот конфуз к шутке барон фон Штубер.

— Я всех разочаровываю, это у меня профессиональное. А вам не мешало бы знать, что — как следует из все того же сообщения, которое сейчас у меня в руке, — из Маньчжурии Курбатов вывел группу в составе десяти человек. Он прошел почти через всю Сибирь, всю Россию, прорвался через линию фронта. Взгляните на карту России, и вы поймете, какой беспримерный диверсионный рейд совершил этот парень. Если, конечно, проходимец, прорвавшийся к нам на русском танке, действительно тот, за кого он себя выдает.